Источник: The National Interest
На этой неделе министр финансов Гайтнер снова отправится в Европу, чтобы выразить «глубокую обеспокоенность» Америки по поводу усиления кризиса евро, а его европейские коллеги снова будут вежливо слушать. Но думать про себя они будут вот о чем: «Да, мы знаем, что находимся в глубоком кризисе, знаем, что надо действовать решительно, спасибо вам – но чем вы можете помочь? Да, мы ценим участие ФРС в увеличении размеров своповых соглашений, но мы знаем, что все это лишь полумеры».
Его собратья-министры будут проявлять нетерпение. «Мы понимаем, что у вас сейчас финансовый бардак, но у нас не так много времени. Нам надо хорошо подготовиться к встречам с китайской, бразильской и мексиканской делегациями. Ведь и вы, и ваш президент не устаете повторять, что это европейский кризис, и Европа должна с ним бороться».
Здесь есть нечто большее, чем простая ирония. Это нереально, даже трагично, потому что каждый за столом переговоров будет знать, что крах евро – это не только бедствие для Европы, но и катастрофа для США.
Формы, масштабы и тяжесть грядущего кризиса совершенно непонятны. Оценки возможных последствий распада еврозоны для США чудовищно разнятся. МВФ выяснил, что снижение европейского валового внутреннего продукта на 2,5% приведет к сокращению американского ВВП на 0,7%. А ОЭСР посчитала, что беспорядочные государственные дефолты по долгам в ряде стран еврозоны могут сократить ВВП США более чем на 2%. Во времена системных кризисов не доверяйте официальным прогнозам – международные организации испытывают на себе политическое влияние и по сути своей не могут дать вам полную картину, когда новости по-настоящему плохи. В любом случае, их модели не охватывают и не отражают в полной мере основные черты крупного кризиса, а именно «неунывающий дух» и не поддающиеся расшифровке взаимосвязи глобальной финансовой системы.
Частные аналитики ненамного толковее, но они, по крайней мере, не подвержены политическому влиянию. Анализ UBS говорит о том, что слабая страна в случае выхода из еврозоны за первый год может потерять половину своего ВВП, а выход Германии приведет к снижению ее ВВП на 20-25%. Это означает гораздо более мощный удар по Соединенным Штатам и мировой экономике, к которому никто не готов.
Американские банки предъявляют долговые требования к уязвимым странам еврозоны, равные 22% от основной части собственных средств, включающих капитал в форме акций и раскрытые средства. Сюда добавляются сделки с вторичными ценными бумагами, включая риски по кредитно-дефолтным свопам, и в итоге сумма вырастает до 80%. Общая сумма рисковых активов, включая авуары американских банков в проблемных странах, риски по кредитно-дефолтным свопам и уязвимость от подвергшихся кризису европейских банков, может превысить 4 триллиона долларов. Эти риски снижаются за счет страхования от потерь (включая покупку рисков по кредитно-дефолтным свопам), а некоторые формы «добровольного» дефолта не могут вызвать страховые выплаты по таким свопам. С другой стороны, если стороны не в состоянии выполнять свои обязательства, то хеджи и компенсационные сделки могут оказаться бессмысленными. Оценки условной вероятности завладения имуществом в обеспечение выполнения обязательств (это мера вероятности дефолта американского банка в случае крупного кредитного события в европейском банке) указывают на то, что провалы банков в основных странах Европы могут иметь для банков США такие же последствия, как крах Lehman Brothers в 2008 году.
Пострадают и другие финансовые институты США. Фонды на рынке ссудного капитала, страховые компании, пенсионные компании, инвестиционные дома и хедж-фонды имеют неопределенную сумму участия в европейских банках в виде облигаций, операций по кредитно-дефолтным свопам, обменов обязательствами или активами и прочих сделок с деривативами. Американские фонды ссудного капитала в сентябре 2011 года владели европейскими бумагами на общую сумму 384 миллиарда долларов. (Это на 30% меньше, чем в июне, о чем свидетельствуют данные Института международных финансов.) Отсутствие данных о реальных вкладах американских пенсионных и страховых компаний в Европе наверняка усилит косвенное воздействие кризиса, приведя к превентивному изъятию средств и заставив институциональных инвесторов реализовать свои активы.
Кризис, ставящий под сомнение существование евро, приведет к ураганному бегству в сторону доллара. На первый взгляд это не может показаться плохим исходом. Американские банки могут получить столь нужный им приток ликвидности, и в «нормальный» период избытка средств приток денег из-за рубежа должен вести к снижению учетных ставок и к усилению внутреннего спроса. Но в условиях тяжелого кризиса, сопровождаемого банковскими крахами, выбор будет сделан, скорее всего, в пользу казначейских векселей, а не банковских депозитов. А поскольку процентные ставки по краткосрочным вкладам близки к нулю и ситуация становится все более неопределенной, приток капитала вряд ли увеличит спрос.
С укреплением доллара мировой спрос на американские товары снизится, а рецессия в Европе, которая покупает 19% американского экспорта, усилится. Европейские проблемы, в свою очередь, ударят по формирующимся рынкам, сократив их экспорт (на долю Европы приходится треть мирового импорта), ограничив их доступ к кредитам (на долю европейских банков приходится 70% иностранных заявок на кредиты с формирующихся рынков) и спровоцировав бегство капитала в гораздо больших масштабах, чем до сих пор. Спад деловой активности наиболее динамично развивающихся экономик еще больше понизит спрос на американские товары, а глобальная рецессия и снижение котировок, которые наступят вслед за этим, приведут к сокращению прибылей американских компаний и доходов семей.
Если страны, находящиеся в эпицентре мировой экономики, в панике перейдут на новые валюты в период глобальной рецессии и масштабных дефолтов, то сложная система операций и сделок, лежащая в основе международной торговли и финансов, испытает огромное напряжение на грани разрыва. Доступ европейских стран к рынку облигаций уже ослаблен, и он может быть полностью остановлен, если у инвесторов не будет уверенности по поводу деноминации вложенной ими валюты. Банки урежут торговое финансирование, если возникнет опасность погашения долгов перед ними в серьезно обесцененных национальных валютах. А импортеры не захотят брать в долг в долларах, если стоимость местной валюты окажется запредельной. Рынки свопов и фьючерсов перестанут функционировать, если инвесторы не будут уверены в ценностной сумме возмещения. Стресс-тесты на работоспособность валютных систем в случае распада еврозоны однозначно указывают на то, что понадобится очень много времени и очень много ресурсов, чтобы глобальные системы снова начали работать гладко и безотказно. Американские регуляторы уже сейчас призывают банки снизить долю своих вкладов в Европе и устанавливают наиболее уязвимые финансовые институты, но это лишь усиливает давление на европейские страны.
Вместо того чтобы совершать долгий перелет в Европу, министру Гайтнеру лучше просто доехать на машине по Пенсильвания-авеню до Конгресса и сообщить упрямым конгрессменам плохие новости. Европейцы самостоятельно с этим кризисом не справятся. Германия, являющаяся единственной страной, находящейся в относительной безопасности от рыночной паники, может помочь Греции, но не в состоянии спасти Италию и Испанию. Долг Германии уже составляет 80% ВВП, а итальянский долг даже выше немецкого. Еврозона – это не политический союз, а монетарный, и это не страна. И даже если бы он был страной, как вы думаете, стал бы Нью-Йорк спасать Калифорнию? Огульные гарантии Европейского Центробанка о скупке итальянского и испанского долга не решат основополагающие проблемы. Ведь вы не думаете, что гарантия ФРС может стать решением проблем Мичигана?
Единственное разумное решение на ближайшую перспективу – это стабилизационная программа, в которой будут жесткие условия и спонсором которой станет МВФ и Европейский стабилизационный фонд. Чтобы обеспечить финансовые потребности Испании и Италии на ближайшие три года (а именно столько времени может уйти на корректировку и стабилизацию), понадобится дополнительно 2 триллиона долларов. Это много. Половину должна предоставить еврозона, а вторую половину МВФ. У МВФ в наличии около 400 миллиардов долларов, но ему надо будет поддерживать остальной мир в случае усиления кризиса, так что в чистом виде ему понадобится дополнительно 1 триллион долларов. Доля США в этой сумме – около 160 миллиардов, если еврозона сумеет полностью покрыть свою долю увеличившихся ресурсов МВФ. Но она может быть и больше, скажем, 250 миллиардов долларов, если еврозона не справится с покрытием. Остальные деньги придут из Китая, Японии, Британии и многих других стран с развитыми и формирующимися рынками. Если мы пойдем впереди, то можем добиться этого результата. На самом деле мы единственные, кто обладает достаточным весом, чтобы сделать это.
Программа стабилизации – это не подарок, а кредит, который может быть никогда не погашен. Это не капитальные вложения, а непредвиденные расходы. Если долги погасят, мы сможем вернуть свои деньги, поскольку давно уже снабжаем финансами МВФ, а такие займы выше всякого займа. Странам-заемщикам будут поставлены жесткие условия, но мы также будем настаивать на том, чтобы условия были поставлены европейскому валютному союзу в целом: он обязан обеспечить, чтобы программа была здравой, чтобы она получила соответствующую поддержку и чтобы были проведены реформы, которые сделают этот союз жизнеспособным и устойчивым на долгую перспективу, исключив повторение таких ситуаций в будущем.
Если Соединенные Штаты не начнут действовать, все ставки будут сняты. Мы может получить повторение истории c Lehman Brothers, а то и кое-что похуже: безнадежных долгов сегодня намного больше, а денежные боеприпасы мы уже растратили. Европейцы надолго запомнят, что в самый нужный момент мы от них отступились. Более того, если им в итоге помогут Китай, Бразилия и Мексика (а они, похоже, готовы – если Европа соберется с силами), а нас среди помощников не окажется, то удар по престижу США будет колоссальным. Европа и весь мир увидят в этом неопровержимое доказательство того, что дни Америки как мирового лидера сочтены.
Иными словами, сигнал Конгрессу должен быть следующим: вопрос не в том, будут или нет Соединенные Штаты платить за кризис евро, а в том, как они будут это делать.