Последние крупные конференции ООН — ноябрьская по климату в Шарм-эль-Шейхе (COP17) и декабрьская по биоразнообразию в Монреале (COP15) — показали, что война в Украине не затмила, а видоизменила мировую экологическую повестку, породив новые проблемы на энергетическом рынке и заставив по-новому взглянуть на переход к возобновляемой энергетике.
Россия пытается не выпасть из этой обновленной повестки — призывает усиливать международное сотрудничество в вопросах экологии и отменить санкции, затрагивающие низкоуглеродные технологии и продукцию, необходимую для энергетического перехода. Также Москва надеется создать новые каналы сотрудничества по экологическим темам с незападными странами. Однако в условиях, когда доступ России к зеленым технологиям и финансированию сильно затруднен, шансы на успех таких инициатив невысоки.
В условиях, близких к боевым
Влияние российского вторжения в Украину на климат и биологическое разнообразие не входило в официальную повестку недавних крупных конференций ООН по экологии. Но на полях и параллельных площадках последствия войны для климата, энергетики, продовольствия и биоразнообразия активно обсуждались.
В первые месяцы после начала боевых действий казалось, что о климатической теме стали меньше говорить, а финансирование программ по снижению выбросов (прежде всего, в развивающихся странах) сократится — в том числе из-за резкого роста трат западных стран на вооружение. Появилась угроза замедления декарбонизации.
Однако недавние саммиты показали: такие опасения во многом преувеличены. Речь все больше идет о взаимосвязи сразу нескольких кризисов — войны в Украине, изменения климата, вопросов энергетической и продовольственной безопасности, разрушения экосистем и сокращения биоразнообразия. Об этом говорят эксперты и ООН, и Всемирного экономического форума.
Последствия войны для климатической повестки можно обобщить уже сейчас. Во-первых, перестраиваются мировые энергетические рынки: многие страны поменяли поставщиков природного газа и нефти, срочно строят инфраструктуру для СПГ, перезапускают угольные станции, обсуждают продление работы АЭС (или строительство новых станций), инвестируют в новые проекты по добыче ископаемого топлива.
Впрочем, средне- и долгосрочный тренд остается неизменным: значение и доля возобновляемых источников энергии продолжают расти. Увеличивают инвестиции в этот сектор, повышается его роль в обеспечении энергетической безопасности, а технологии становятся более дешевыми и эффективными.
Во-вторых, война перекраивает мировые рынки продовольствия и удобрений. Ряд стран планирует расширить производство зерновых и добычу сырья для производства удобрений, а это угрожает экосистемам и биоразнообразию.
В-третьих, сокращение поставок металлов из Украины, а также частичные санкции и ограничения на поставки из России трансформируют глобальную металлургию. Среди прочего изменения затрагивают добычу металлов, необходимых для глобальной декарбонизации и энергоперехода (включая сталь, алюминий, литий, никель, медь, редкие и редкоземельные металлы).
Меняются и многие другие области, так или иначе связанные с вопросами климата и биоразнообразия. Возьмем, к примеру, лесной сектор: российские поставщики столкнулись с санкциями, международные сертификационные структуры (такие как Forest Stewardship Council) ушли из РФ, экспорт перенаправлен (прежде всего, в Китай). Все это повышает нагрузку на леса в других регионах мира и влияет на планы по развитию биоэкономики, например, в ЕС.
Наконец, не стоит забывать и о том, что боевые действия оказывают прямое влияние на экосистемы в самой Украине.
Декарбонизация поневоле
Для России же особенно важно то, что санкции и торговые ограничения ставят под вопрос перспективы ее климатической политики. Уже заметен тренд на деэкологизацию, а также отмену или смягчение различных видов экологических стандартов, требований, проверок. Правда, с другой стороны, российские власти продолжают принимать законодательные и нормативные акты в области климатического законодательства и углеродного регулирования, начинают новые проекты (на Сахалине был запущен эксперимент по переходу к углеродной нейтральности к концу 2025 года). А компании не отказываются от целей по снижению выбросов и принятию мер в области ESG («Экология, социальная политика и корпоративное управление»).
В России по-прежнему регулярно проходят мероприятия о климате, декарбонизации, устойчивом развитии. Правда, международный фокус сдвинулся — теперь основной интерес представляет опыт Азии, Ближнего Востока или стран БРИКС. Например, Центр устойчивого развития «Сколково» недавно выпустил исследование «ESG-контекст в странах Центральной Азии».
На египетской конференции ООН по климату российский бизнес (прежде всего, «Росатом», давно продвигающий атомную энергетику на международных зеленых площадках в качестве низкоуглеродной и безопасной технологии) также выступал преимущественно на панельных дискуссиях вместе с представителями стран глобального Юга. Используя риторику о неоколониализме и построении многополярного мира, российские власти пытаются привлечь на свою сторону незападные страны — в том числе для технологического сотрудничества по зеленым темам.
Все это приводит к парадоксальной ситуации. С одной стороны, Россия все больше напирает на антизападную риторику и необходимость создания «суверенной зеленой повестки». С другой — на тех же COP27 и COP15 Россия говорила о том, что невозможно исключить отдельные страны из глобального климатического диалога, а также призывала отменить санкции и торговые ограничения на низкоуглеродные технологии и товары для энергетического перехода.
Российские власти по-прежнему говорят и о значимости экосистем самой большой страны мира для решения проблем климата и биоразнообразия. Такой упор на экосистемы (включая, например, лесопосадки) характерен для РФ уже давно, и это неизменно вызывало критику международных зеленых экспертов, обвинявших Москву в нежелании снижать выбросы парниковых газов в других секторах или развивать возобновляемую энергетику.
Примечательно, что и на COP27 представители РФ высказывались против включения в финальное решение конференции тезисов о сокращении использования ископаемого топлива или увеличении доли возобновляемой энергетики. Свою позицию Москва объясняла заботой о развивающихся странах. Также Россия продолжает настаивать на принципе «технологической нейтральности»: каждая страна может сама решать, как сокращать выбросы. С точки зрения Москвы, это прежде всего развитие атомной и газовой энергетики, а также поглощение выбросов лесами.
Саммиты ООН показывают, что Россия по-прежнему заинтересована в зеленой дипломатии, которой она активно занимается с 2014 года. На фоне аннексии Крыма и последовавших санкций представители страны стали намного более активны в зеленых аспектах международного сотрудничества, увидев в них возможность продолжить диалог и получить доступ к технологиям и финансированию.
Однако сейчас в любом случае проблемы России с доступом к зеленым технологиям и международному финансированию будут нарастать. Москве не стоит надеяться на новых партнеров: они скорее заинтересованы в российских природных ресурсах по более низким ценам, чем в высокотехнологическом сотрудничестве по вопросам зеленого развития.
В Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН предсказывают, что потенциал России по снижению эмиссии парниковых газов упадет к 2050 году почти вдвое. Основная причина — технологические ограничения.
Тем не менее это необязательно помешает России достичь углеродной нейтральности к 2060 году. Это может произойти даже без особых усилий властей — просто в результате экономического спада, который автоматически уменьшит и выбросы парниковых газов.
Снижение ВВП России, уменьшение доли российской экономики в мировой, депопуляция — все это, как предсказывают в «Центре энергоэффективности — XXI век», может привести к сокращению эмиссии парниковых газов на территории страны. Во многом повторится ситуация 1990-х годов: российские выбросы тогда снизились более чем на 30%, обязательства в рамках Киотского протокола были перевыполнены. Вот только это вряд ли может считаться реальной декарбонизацией.
