Для многих россиян война уже перестала быть чем-то далеким и не имеющим отношения к их жизни. Дроны со взрывчаткой летают не только в приграничных областях, но и в Москве, а в Белгородскую область регулярно заходят диверсионные группы. При этом верховный главнокомандующий продолжает делать вид, что ничего значимого не происходит. Путин намерен вести войну «до победного конца», но не может четко сформулировать конечные цели, чтобы потом не выглядеть проигравшим.
В этих условиях выигрышно смотрятся те, кто признает новую реальность и пытается сделать хоть что-то для возвращения к прежней, столь любимой обывателем стабильности. Как и в пандемию, на первый план выходят губернаторы — люди, которые устраняют последствия обстрелов и атак дронов и пытаются успокоить жителей своих регионов. Только если во время COVID-19 любые решения региональных властей были обречены вызвать лишь недовольство какой-то части общества, то сейчас на антикризисном менеджменте губернаторы могут заработать собственную популярность.
На языке «реальных дел»
Участившиеся обстрелы Белгородской области и рейды диверсионных групп на территорию региона стали серьезным испытанием на прочность в карьере губернатора Вячеслава Гладкова, но также предоставили ему немало возможностей отличиться. Вплоть до того, что в какой-то момент он даже публично вел переговоры об обмене пленными, хотя вскоре замолчал, — вероятно, получив команду из Кремля.
Так или иначе, возможностей проявить себя у него, похоже, будет еще много. Белгородская область первой из российских регионов оказалась в эпицентре войны. Ее населенные пункты (включая город Шебекино с населением в 40 тысяч человек) регулярно попадают под обстрелы, в села и деревни заходят диверсанты, жителей опасных районов массово эвакуируют подальше от фронта.
Казалось бы, федеральное руководство и лично Путин должны взять ситуацию в регионе под особый контроль. Но пока все ограничивается телефонными разговорами президента с местными властями с общими вопросами о том, нужна ли им какая-то помощь. Жители региона так и не услышали от Путина успокаивающих слов, зато он пообщался по видеосвязи с многодетными семьями и обещал им собраться вживую, чтобы попить чаю.
Губернатору Гладкову чай пить некогда. На фоне самоустранения президента от проблемной темы представителям региональной власти волей-неволей приходится откровенничать. Гладков рассказывает, сколько средств нужно на восстановление инфраструктуры после обстрелов, и признается, что денег уже не хватает.
Для путинской России это непривычная риторика: подобные разговоры с народом о бюджетных трудностях позволяли себе только сильные губернаторы в 1990-х. При этом Гладков пытается подбодрить жителей региона и дать им надежду на скорое возвращение к мирной жизни. Делая такие заявления, он, по сути, выходит за рамки полномочий, но Москве приходится это терпеть.
В Москве после майской атаки дронов ситуация развивалась по схожему сценарию. Путин высказался о случившемся лично, но большую часть его тирады составили рассуждения об истории Украины и России. Слов поддержки для москвичей (как и для белгородцев) у Путина не нашлось. Вместо президента жителей столицы успокаивал мэр Сергей Собянин. Он рассказывал о формировании в городе «мобильных бригад» врачей, обещал предоставлять всю необходимую помощь и в целом пытался убедить людей, что городские власти не бросят пострадавших на произвол судьбы.
Путин на обочине
Центральная власть не в первый раз ведет себя таким образом. В пандемию Путин тоже отстранился от разговоров о проблемах и попыток их решения. Все полномочия Кремль передал губернаторам и правительству. На них же легла и ответственность.
Логика такой передачи была понятна. Представителям власти в те дни приходилось делать неизбежно непопулярный выбор. Отказ от запретительных мер вел к дополнительной смертности и недовольству одной части общества. Жесткий карантин возмущал других. В общем, любой из вариантов вел к снижению популярности.
Пока губернаторы и министры теряли свои рейтинги, Путин просто стоял на обочине. Говорить о пандемии он стал лишь после того, как эпидемиологи разработали более-менее понятные протоколы реагирования, а ученые создали эффективные вакцины. Тогда Путин отчитался об успехах, к которым не имел никакого отношения — ведь принимали решения и набивали шишки совсем другие люди.
Нынешняя ситуация потенциально еще более опасна, чем пандемия. И это объясняет молчание Путина. Изначальный план — взять Киев за три дня — провалился, после чего президент отстранился от военной повестки.
Остановить войну и признать ошибки Путин не может и не хочет. Но при этом он не пытается перевести страну на военные рельсы, понимая, что такое решение будет чрезвычайно непопулярным. Никакого убедительного обоснования необходимости массово идти в окопы в Кремле так и не придумали. Путин явно рассчитывает добиться своего измором. А пока предпочитает просто не вмешиваться в опасные для рейтинга вопросы.
Менеджеры или морализатор
На этом фоне именно «нормализаторы» — не только губернаторы, но и некоторые правительственные чиновники — оказываются в выгодном свете. И чем сильнее война будет проникать на территорию России, тем выше будет спрос на них. Соцопросы подтверждают, что запрос на стабильность в российском обществе никуда не пропал. Согласно исследованиям, проведенным независимой социологической группой Russian Field, на президентских выборах граждане охотнее голосовали бы за «эффективного менеджера», чем за морализатора.
«Всем умирать, так лучше всего на войне, чем от алкоголизма», — говорит согражданам Путин, после чего обычно пускается в рассуждения об истории Украины, «англосаксах» и антиколониализме. «Вся помощь будет оказана», — успокаивают губернаторы. Понятно, какая риторика смотрится более выигрышно.
Долгое время Кремль уменьшал роль губернаторов, превращая глав регионов в простых исполнителей мудрых решений Путина, его оперативных менеджеров на местах. Война, а также самоустранение президента от реальных проблем и его уход в антиколониальный космос все поменяли. Вынужденная публичность региональных руководителей и их нормализаторство способны вернуть им реальную популярность и авторитет. Губернаторы начинают вести себя как публичные политики.
Показательнее всего эволюция Вячеслава Гладкова. Он научился общаться с людьми на посту сити-менеджера атомного города Заречного Пензенской области. Потом был вице-губернатором по политике (по сути, штатным политтехнологом) в Севастополе и Ставропольском крае. Он умел управлять позитивной повесткой — обещать приток инвестиций, запускать громкие проекты, вести бодрые эфиры с пробежек на своей странице в Instagram.
Сейчас Гладков переключился в совсем иной, военный режим. Он посещает обстрелянные населенные пункты, общается с пострадавшими, начинает свои обращения к населению словами «очередное недоброе утро». И такая активность дает свои результаты — его рейтинг одобрения близок к 90%, невиданная высота для российских губернаторов.
И Гладков, и Собянин понимают: люди мало разбираются в том, за что отвечает губернатор, а за что — федеральная власть, и в любом случае спрашивать они будут с тех, кто ближе. Главы регионов предугадывают низовой запрос и отвечают на него. То есть делают то, что Путин давно разучился.
В условиях полупаралича вертикали власти ее участники на более низких этажах получают невиданную ранее автономию. Гладков развернул бурную деятельность в том числе и потому, что ревностно следит за своим рейтингом и беспокоится о нем. Собянин не может не учитывать предстоящие в сентябре выборы мэра.
Разрешив себе проявлять самостоятельность, они пока лишь работают над достижением конкретных тактических целей, не имея далеко идущих планов. Но все происходящее доказывает: теперь российские чиновники готовы при необходимости забывать о казавшихся незыблемыми правилах властной вертикали. В случае разрушения системы эти люди не пропадут, встроившись в новые порядки. Или даже сами начнут эти порядки создавать.
