Двадцать лет назад, а именно 2-4 октября 1993 г., российская элита решилась на кровопролитие в борьбе за власть. Фактически те события были гражданской войной, пусть и в границах только одного города — Москвы. Они стали не только родовой травмой российского общества, возвратив фактор насилия в политическую жизнь. Они заложили основу для восстановления в России самодержавия, таким образом, предопределив нашу нынешнюю траекторию.
Слишком многое из случившегося в те трагические дни остается невыясненным, и многое вряд ли удастся выяснить в ближайшем будущем. Ведь до сих пор живы те, кто не заинтересован в том, чтобы правда вышла наружу. Результаты расследований все еще засекречены. Так, до сих пор неясно, сколько людей погибло в эти роковые дни. Согласно официальным источникам, 3-4 октября погибли 147 человек и получили ранения 372. Но очевидцы говорят о сотнях и тысячах погибших. По-прежнему неясно, кто отдавал приказ стрелять в безоружных людей, кто были стрелявшие в них снайперы, кто готовил провокации и подстрекал к насилию с обеих сторон. Почему, наконец, не были использованы возможности мирного разрешения конфликта двух ветвей власти — Верховного Совета и президента.
Сегодня, однако, обращает на себя внимание другое: российская аудитория, обсуждая годовщину той трагедии, вновь ищет ее первопричину в поведении, в амбициях основных тогдашних героев: с одной стороны — Ельцина, с другой — Хасбулатова и Руцкого, и их взаимной неприязни, либо в столкновении реформаторов и реваншистов, которых персонифицировали упомянутые фигуры. Этот взгляд на историю — исключительно через деятельность личностей — говорит о том, что мы до сих пор не разделались с персоналистским подходом к политике, рассматривая ее прежде всего как деятельность лидеров и политиков, но не институтов. Если продолжить этот способ осмысления, то можно прийти к выводу, что, будь на месте Ельцина, Хасбулатова и Руцкого другие люди, конфронтации в Москве можно было бы избежать. Совершенно неверно! Противостояние 1993 г. и конфронтация двух ветвей власти, которая ему предшествовала в течение двух лет, были неизбежны. Они явились следствием возникновения структур, заточенных исключительно на единовластие. Конечно, свою роль сыграли и неспособность молодой российской элиты к институциональному мышлению, ее стремление к монополизации власти. Не исключено, что если бы Ельцин и Хасбулатов проявили способность договариваться, как они это делали до начала противостояния, когда они еще боролись с союзным центром в рядах одной команды, то удалось бы избежать кровопролития и насилия. Но противостояния точно было не избежать, ибо оно имело структурные корни.Собственно, сохранение после распада СССР Верховного Совета и совершенно безумной конструкции — Съезда народных депутатов, которые были осколком советского государства, но главное — конституционное закрепление за ВС монополии на власть, создавало почву для институционального конфликта с всенародно избранным президентом. А когда Ельцин получил в ноябре 1991 г. чрезвычайные полномочия (сроком на год) для проведения реформ, конфликт между ним и ВС стал неотвратимым, поскольку обе власти стремились закрепить и удержать контроль над политическими и финансовыми ресурсами. Если бы в России начали формироваться дееспособные партии, если бы активно развивалось гражданское общество, которые опосредовали бы политические конфликты и облегчили строительство горизонтальных политических структур, этот конфликт можно было бы по крайней мере смягчить. Но для формирования более сложного политического общества не хватило ни времени, ни готовности политического класса, включая либералов и демократов, двигаться к правовому государству, которое отвергало бы монополию на власть. Все политические амбиции, интересы, энергетика в те решающие два года канализировались по двум каналам: либо в поддержку ВС, либо в поддержку президента. К концу 1992 г. оформившееся двоевластие ВС и президента сделало конфронтацию неизбежной.
Могут спросить: неужели вообще не было никакого выхода? Теоретически был: в виде «нулевого варианта», который предлагали некоторые политики и который означал бы принятие новой Конституции. Эта Конституция должна была ликвидировать двоевластие, по-новому распределив полномочия между парламентом и президентом и дав возможность переизбрания обеих ветвей власти. Ни та, ни другая власть на нулевой вариант не пошли. Обе начали готовиться к решающей схватке. Ельцин уже весной 1993 г. попытался избавиться от ВС через введение «особого порядка управления», то есть через президентский переворот, но неудачно. Летом 1993 г. стало очевидным, что Россия неумолимо идет к открытой конфронтации двух властей. Но отметим, что именно президент и его команда не только начали пытаться ликвидировать парламент, но и имели возможность для этого обратиться к силовым инструментам.
Вокруг ВС консолидировалось национал-популистское крыло российского политического класса; вокруг Ельцина — либерал-технократические группы и демократы первого поколения. И те и другие требовали ликвидации противника. Лидеры обоих противоборствующих лагерей уже не слышали призывов сесть за стол переговоров и пойти на мировую.
21 сентября 1993 г. Ельцин сделал шаг, которого ждали. Был издан указ № 1400 («О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации»), принято решение о роспуске парламента и введении в стране президентского правления. Лидеры ВС решили не сдаваться. Вице-президент Руцкой принял присягу в качестве президента России. В Белом доме собрались 638 депутатов внеочередного Съезда народных депутатов. Они отказались подчиниться ельцинскому приказу разойтись. 25 сентября началась блокада Белого дома верными Ельцину силовыми подразделениями.
В тот же день представители умеренных кругов (среди них Явлинский, Зорькин, Липицкий, Егор Яковлев) предложили выход из кризиса, который заключался в возвращении к ситуации до обнародования ельцинского указа, а затем организации выборов президента и парламента в декабре 1993 г. Ни парламент, ни президент эту идею не поддержали. Несколько раз начинались переговоры между сторонами, в том числе при посредничестве патриарха Алексия II. Но и они завершились провалом. Обе стороны оказались неспособны к компромиссу.
А 2 октября начались столкновения между сторонниками парламента и внутренними войсками на Смоленской площади. По призыву Руцкого и Хасбулатова тысячи приверженцев ВС пошли на штурм московской мэрии — пролилась первая кровь. Вечером того же дня оппозиция попыталась захватить телецентр «Останкино». На сей раз имели место многочисленные жертвы. В тот же день Ельцин ввел в Москве чрезвычайное положение. А 4 октября начался танковый обстрел Белого дома.
Особо стоит упомянуть, что, несмотря на настойчивые уговоры Ельцина, руководители силовых структур так и не согласились штурмовать Белый дом, где засели Верховный Совет и депутаты Съезда. В какой-то момент 3-4 октября Ельцин и его команда оказались на грани потери контроля над положением. Ельцин был вынужден ехать в Министерство обороны и умолять генералов о помощи. Он сам откровенно пишет об этом в своих «Записках президента». «Я видел, что армия... не в состоянии немедленно включиться в защиту Москвы». Президент бросился уговаривать элитные подразделения «Альфа» и «Вымпел», но и они вначале отказались участвовать в атаке на Белый дом. Переломил ситуацию ельцинский телохранитель Коржаков, который взял на себя ликвидацию парламента и нашел три экипажа БМП, согласившиеся взяться за эту работу. Конечно, впоследствии сам Ельцин, а за ним и Путин сделали все, чтобы создать силовые структуры, которые не будут колебаться в выполнении приказа верховного главнокомандующего.
Кстати, по свидетельству очевидцев (в частности, Полторанина и Коржакова), в самый ответственный момент расстрела Белого дома Ельцин спал в Кремле, приведя себя в известное состояние. А на кремлевской площади стояли два вертолета на тот случай, если президенту придется срочно бежать... Словом, никто в тот момент не был уверен, как дело завершится. В своей книге «Режим Бориса Ельцина» я цитирую некоторых свидетелей тогдашних событий. Вот что тогда говорил майор ФСБ, один из участников событий, корреспонденту «Общей газеты» Льву Сигалу: «Не все знают, что 4 октября большинство “ашников” (бойцов «Альфы». — Л. Ш.) отказались идти на штурм Дома Советов даже после президентской “накачки”. Кое-как набрали добровольцев... Прочие остановились у метро “Краснопресненская” и выжидали. Разговоры среди них шли такие: “Ведь если сейчас развернем стволы на сто восемьдесят градусов, так все переменится”. Словом, Ельцину просто улыбнулась фортуна».
Расстрел парламента и ликвидация политического противника позволили президенту Ельцину и его команде уничтожить всякую основу для появления возможного противника и оппонента в будущем. Была подготовлена и принята на референдуме новая Конституция, которую Ельцин сам редактировал. Она обеспечивала персонификацию власти в лице президента, который теперь обладал абсолютной монополией на власть и никому не был подконтролен. Президентство по ельцинской Конституции концентрировало больше ресурсов, чем российский царь. Парламент отныне избирался по новым правилам и уже не мог стать серьезной угрозой для президента.
Мы часто говорим о 1991 годе, то есть моменте распада СССР, как о главной развилке для современной России. На самом деле сам распад СССР оставлял для России варианты развития: как в сторону правового государства с политической конкуренцией, так и в сторону новой персоналистской власти. Этот вопрос оставался открытым в течение двух лет — до октября 1993 г. Могло показаться, что возникновение противостояния между президентом и Верховным Советом давало России шанс создать конкурентную политическую среду и двигаться в сторону системы сдержек и противовесов. Но на деле эти две ветви власти, стремясь к полной концентрации контроля в своих руках, порождали основания для движения в сторону новой монополии. Имело значение и то, кто состоял в этих институтах. Ни депутаты, ни члены ельцинской команды не были готовы к новым правилам игры, они не хотели даже думать о взаимных уступках (сама эта мысль для них была непереносима), не умели находить компромиссы и привыкли действовать, как в старые советские времена.
Борьба властей и то, что за ней последовало, имела и экономические причины. Речь шла о стремлении обоих лагерей контролировать приватизацию. Исполнительная власть была ближе к вожделенным рычагам контроля над собственностью, что, видно, не давало спать спокойно лидерам парламента. Но в то же время именно стремление президентской команды контролировать власть и собственность безо всяких помех объясняет, почему в течение всего 1993 г. ликвидация Верховного Совета стала ее основной задачей.
В 1993 г. в России завершился не только период двоевластия. Закончилось время неопределенности, и страна выбрала свою траекторию развития, создав новое самодержавие. Ельцин и его команда оправдывали использование насилия и расстрел парламента как необходимое условие для начала мощных либеральных реформ. Но на деле после консолидации единовластия реформы вообще остановились. Что же касается надежд на демократию, то какая демократия может возникнуть после расстрела парламента, пусть и состоявшего из традиционалистов!
Сегодня, глядя на то, как произошла ликвидация Верховного Совета, что сразу после этого произошло и каковы были дальнейшие последствия этих событий, можно сказать прямо: в сентябре-октябре 1993 г. Борис Ельцин и его команда совершили государственный переворот, который возвратил Россию к самодержавию.
Правда, в период правления Ельцина в политической жизни России все еще сохранялись элементы политического плюрализма и политической борьбы. Они были следствием как постепенной утери президентом поддержки в обществе, так и его неготовности к жесткому использованию силовых ресурсов. Но машина самодержавия была создана и ждала нового правителя. Преемник Ельцина сумел более успешно использовать те возможности, которая предоставила ему ельцинская Конституция. Именно Путин стал тем лидером, который полностью воспользовался итогами гражданской войны 1993 г.