Обновленный российско-северокорейский военный союз вызвал множество комментариев о том, что возникает новая «ось зла», состоящая из Китая, России, Ирана и Северной Кореи, формируется блок стран, спаянных общими ценностями, в первую очередь — неприязнью к Западу и либеральной демократии. Это если и так, то во вторую, а то и в третью очередь.
Как массовому сознанию, так и, особенно, сознанию интеллектуалов свойственно переоценивать значение идеологии в таком сугубо прагматичном деле, каким является формирование военно-политических союзов. Хороший пример — события последнего этапа холодной войны, когда с середины 1970-х и до конца 1980-х годов США и Китай являлись фактическими союзниками, вместе противостоявшими СССР. Китай в те времена был куда репрессивнее Китая нынешнего, но это обстоятельство тогда никому в Вашингтоне не мешало, ну а в руководстве Китая, в свою очередь, никто и не вспоминал о былых антиамериканских лозунгах и прочей идеологической мишуре.
Мой коммунизм с краю
Прагматизм в вопросах внешней политики является универсальным, но в странах Восточной Азии он проявляется с особой интенсивностью. Разумеется, относится это и к тем странам, которые часто называют «коммунистическими», то есть к Китаю, КНДР и Вьетнаму. После того как в этих странах в конце 1940-х годов к власти пришли коммунисты, короткие периоды «гармонии» в их отношениях друг с другом, СССР и странами социалистического лагеря сменялись долгими периодами соперничества, интриг, а то и прямой враждебности, временами доходившей до вооруженных столкновений.
Эта особенность во многом связана с историей коммунизма в Восточной Азии. С самого своего появления в регионе коммунизм воспринимался там прагматически, через призму национальных интересов. В России (или, скажем, Франции) 1925 года человек, вступая в коммунистическую партию, мечтал об освобождении человечества, земле для крестьян Гренады, «индусах на тачанках» и «перуанцах в шлемах и кожанках». Для молодых коммунистов Восточной Азии коммунизм тогда был в первую очередь способом ускоренной модернизации собственных стран, их волновала не столько судьба человечества, сколько перспективы своей родной страны, возможность ее превращения в сильное государство.
Даже по меркам Восточной Азии для руководства КНДР всегда было характерно прагматическое отношение к внешней политике, вполне свободное от каких-либо идеологических предпочтений.
В конце 1950-х годов, после десятилетия ожесточенной борьбы, власть в КНДР окончательно взяли Ким Ир Сен и бывшие маньчжурские партизаны — люди, которые в свое время вступили в коммунистическое движение именно потому, что считали его наиболее эффективной формой движения национально-освободительного.
Высшим приоритетом для них являлись не абстрактные интересы рабочего класса или тем более мировой революции, а национальные интересы северокорейского государства, которые, впрочем, были для них практически неотделимы от их собственных. Наиболее приоритетным из этих интересов было максимальное укрепление безопасности государства и его автономии во всех вопросах внешней и внутренней политики. Именно борьба за эти цели и определила содержание политики КНДР на протяжении последующих десятилетий.
Между Россией и Китаем
Уже в конце 1940-х годов многие советские наблюдатели замечали, что Ким Ир Сен, которого привели к власти советские военные, тяготится своей зависимостью от СССР. Во второй половине 1950-х годов Северная Корея воспользовалась советско-китайским конфликтом и сумела выйти из-под советского влияния.
С середины 1960-х годов КНДР сумела достичь идеального для своей элиты положения: она маневрировала между СССР и Китаем, причем обе эти страны являлись ее спонсорами. При этом и в Пекине, и в Москве понимали: Северная Корея в любой момент может перекинуться на сторону соперника, и старались не раздражать Пхеньян. Эта осторожность лишала их возможности влиять на северокорейскую политику.
Именно тогда в КНДР было объявлено, что руководство этой страны создало идеи чучхе, собственную оригинальную философию, которую в КНДР, в зависимости от текущей конъюнктуры, объявляли то просто продвинутым вариантом марксизма-ленинизма, то принципиально новой философской системой, которая должна была заменить устаревший марксизм-ленинизм. Смысл создания чучхе заключался именно в том, чтобы сделать официальную идеологию не только максимально независимой от внешних влияний, но и максимально гибкой: в силу крайней размытости и неконкретности чучхе можно использовать для обоснования практически любых политических шагов.
Окончание холодной войны стало для КНДР тяжелейшим ударом. Пекин и Москва утратили интерес к КНДР и переориентировались на богатую и успешную Южную Корею, контакты с которой сулили огромные экономические выгоды. Китай по-прежнему провозглашал себя социалистической страной, но на его политику на Корейском полуострове, как и на его политику вообще, эта декларативная позиция никак не влияла.
Америка в помощь
Тем не менее элита КНДР сохранила и свое государство, и свою власть — пусть и ценой жизней сотен тысяч сограждан, умерших во время голода 1996–1999 годов. Решить эту задачу удалось в основном путем переговоров с США, которые стали оказывать Северной Корее заметную экономическую помощь в обмен на готовность на время заморозить ядерную программу.
Тогда, вплоть до начала 2010-х годов, при всей официальной антиамериканской риторике за закрытыми дверьми северокорейские дипломаты выражали надежду на то, что в перспективе их стране удастся стать фактическим союзником США в регионе, помогая Вашингтону в сдерживании Китая — разумеется, в обмен на щедрую экономическую поддержку.
Из этих попыток ничего не вышло, но трения с Китаем продолжались вплоть до 2018–2019 годов. Показательно, что в 2013 году, когда был арестован и казнен Чан Сон-тхэк, член правящего клана, который в первые годы правления Ким Чен Ына играл роль фактического регента, в газетах появилась огромная статья о его прегрешениях. Среди всего прочего сановника там обвиняли в том, что он заключал с Китаем сделки на невыгодных для Северной Кореи условиях.
Ситуация изменилась в 2018–2020 годах, когда Китай решил взять КНДР под свое покровительство. Однако произошло это опять-таки по причинам, которые к идеологии не имеют ни малейшего отношения. Причиной стал американо-китайский конфликт, который резко обострился при Дональде Трампе.
Обратно к привычному балансу
В новых условиях Китай был вынужден изменить свое отношение к Северной Корее. В Пекине ее стали воспринимать как буферную зону, сохранение стабильности в которой жизненно важно для Китая. Только после этого поворота, вызванного чисто практическими соображениями, на смену взаимной критике пришли разговоры о солидарности — в том числе и «социалистической».
Несмотря на это, Китай по-прежнему воспринимается в Пхеньяне как источник опасности. Неслучайно северокорейская печать на протяжении последних лет много пишет о России, при этом почти игнорируя Китай. У читателя северокорейских газет может создаться впечатление, что именно Россия является главным спонсором КНДР — хотя размеры российской помощи на протяжении последней четверти века не идут ни в какое сравнение с той помощью, которую Северная Корея получала из Китая.
Однако в руководстве КНДР понимают, что Китай может вмешаться в северокорейскую политику, и этому не рады. Россия в этом отношении куда менее опасна, так как никаких каналов влияния на внутрикорейские дела у Москвы давно нет. Такие каналы существовали до начала 1960-х годов в лице советских корейцев, которых в конце сороковых рассадили на ключевые посты. Однако северокорейское руководство, начав борьбу за выход из советской сферы влияния, приняло меры, чтобы устранить этот возможный канал внешнего вмешательства: все просоветские элементы были удалены из руководства и либо изгнаны из страны, либо репрессированы.
Пхеньян тяготится зависимостью от Китая, так как она ограничивает его автономию, и ищет Китаю альтернативы. Именно в рамках поиска альтернатив или хотя бы частичных противовесов и следует воспринимать нынешнее российско-северокорейское сближение.
Впрочем, есть у него и чисто практическое измерение: поскольку Россия нуждается в боеприпасах, которые у Северной Кореи имеются в изобилии, контакты с Россией позволяют получать заметную, хотя и, возможно, краткосрочную прибыль от их продажи. Кроме того, в Пхеньяне надеются — обоснованно или нет — и на получение от России важных военных технологий, равно как и на то, что ее руководство начнет активно спонсировать экономические контакты с КНДР.
Запуск механизма субсидий будет означать, что торговля с КНДР, как и в советские времена, станет формой оказания Северной Корее односторонней экономической помощи в обмен на разнообразные геостратегические преимущества — как реальные, так и воображаемые. Все эти соображения и надежды рациональны и понятны, но далеки от идеологии.
КНДР сейчас правят дети и все чаще внуки тех партизан, которые семь-восемь десятилетий назад сформировали северокорейскую государственность. На первый взгляд, они мало похожи на своих грубоватых и не шибко грамотных дедов: носят хорошо сшитые костюмы, свободно говорят по-английски (а иногда также и по-китайски, а то и по-русски), имеют, в отличие от подавляющего большинства своих соотечественников, доступ к интернету и часто являются поклонниками западной эстрады и кинематографа. В закрытом кругу, в том числе с иностранцами, они позволяют себе и иронизировать по поводу некоторых аспектов собственной официальной пропаганды.
Однако политические приоритеты этих джентльменов и все чаще леди не слишком отличаются от дедовских. Их по-прежнему волнует в первую очередь сохранение и укрепление северокорейской государственности, равно как и своего положения внутри этой государственности. Эти люди на удивление свободны от идеологических догм. Если у них вообще есть какие-то абстрактные принципы, то это принципы верности северокорейскому государству, то есть принципы этатизма и национализма. В остальном же их подход к политике, в том числе и внешней, определяется бессмертной фразой Дэн Сяопина о том, что цвет кошки не важен, если она хорошо ловит мышей.
Если вы хотите поделиться материалом с пользователем, находящимся на территории России, используйте эту ссылку — она откроется без VPN.