2025 год начался с надежд на мир с Украиной и Западом — с лёгкой руки Трампа, а заканчивается разговорами о неизбежной войне с Европой — ведь Европа всегда воевала с Россией, сама или в качестве чьих-то подсвинков. Неважно, что Европа четыре года назад не воевала, не собиралась и не планировала, а была основным покупателем, продавцом и инвестором в России. В умственной взвеси, где половцы соседствуют с гитлеровцами, между «сейчас» и «всегда» разница невелика. Продолжение войны в 2026 году сперва было объявлено Путиным на «Итогах года» и бывшим экономистом Белоусовым на новогодней коллегии Министерства обороны. Затем его в рамках пропагандистской спецоперации закрепили Лавров и Ушаков в заявлениях 29 декабря.
Разрекламированная встреча Трампа и Зеленского ожидаемо не принесла мира, но, очевидно, помогла сформировать контуры соглашения, которое Трамп счёл если не окончательным, то достаточным для того, чтобы попытаться загнать в него российскую сторону. Путин, как зверь от охотника, бросился петлять. Вместо обсуждения сделки он начал жаловаться на то, что Зеленский попытался его убить. Об этом мы узнали из заявления Ушакова. Из него же — о том, что формулировки, согласованные между Трампом и Зеленским, Россию не устраивают, потому что, «по нашей оценке, [они] оставляют киевским властям поле для различных интерпретаций с тем, чтобы уклониться от выполнения своих обязательств». Дальше Ушаков повторил тезис из чуть более раннего заявления Лаврова: мы не выходим из переговоров, но атака на резиденцию Путина — повод пересмотреть российские переговорные позиции. Выход из переговоров к продолжению войны получился не очень изящным, но вполне ожидаемым.
В колее войны
Слова о необходимости быть готовыми к войне слышны и из Европы. Они интерпретируются в Москве как желание напасть — ведь именно Европа «всегда воевала» с Россией, а не Америка, как годами твердили до этого. Да что там — это нападение уже произошло, и Россия только отвечает, потому что «Запад развязал с нами войну руками украинских националистов». Европа называет даты готовности к столкновению — 2028 или 2030 год. В России над датами смеются. Так же смеялись над названными датами российского вторжения в Украину. В качестве последнего, самого убедительного доказательства крутят на повторе запись российского лидера: «Ну что, мы собираемся нападать на Европу, что ли? Ну что это за чушь!»
В российском бюрократическом пространстве положено верить словам «самого», тем более поставленным на повтор. Но со стороны это выглядит иначе. Похожие слова с той же интонацией наигранного изумления Путин говорил о намерении напасть на Украину. Вдобавок он прямо сейчас утверждает, что Запад уже воюет: «Это не мы в 2022 году начали войну, это деструктивные силы на Украине при поддержке Запада — по сути, Запад сам развязал эту войну», и уже «воюет с нами руками украинских националистов».
А раз так, России и нападать не придётся. Просто опять выйдет Лавров и вновь скажет: «Во-первых, мы не вторгались, у нас просто не осталось другого способа объяснить Западу, что он…»
Раз война уже идёт, вопрос нападения теряет актуальность. Россия, как известно, не начинает войны, а просто заканчивает войны, начатые другими.
К тому же обещания не нападать исходят от человека, знаменитого цитатой: «Если драка неизбежна, надо бить первым». Степень неизбежности драки, конечно же, определяет сам автор высказывания.
Европа беспокоится не напрасно. Путин устроил войну, но то, что он может её остановить в любую секунду, — иллюзия. Начав войну, Путин запустил самоподдерживающийся процесс. Он оказался в подробно описанной учёными ситуации path dependence — эффекта колеи, из которой для него самого нет простого выхода.
Движение по колее так же трудно остановить, как снежную лавину или осыпание края песчаной воронки, где невозможно провести гравитационную границу между соседними песчинками: упала одна — нет причин не упасть следующей, пока обвал не закончится, достигнув своего физического конца. Или как в астрофизике: частицы не могут перестать падать в чёрную дыру, пока она, переполнившись массой, не взорвётся. История с резким изменением российской переговорной позиции — типичный пример движения по колее в рамках такого процесса.
Это не первый самоподдерживающийся процесс, который инициировал нынешний российский лидер. Первым было превращение России в автократию. Я называю его «автократизацией по ошибке», по аналогии с демократизацией по ошибке Даниэля Трейсмана. Сходство, правда, скорее в названии, чем в сути процесса. При демкоратизации по ошибке глава режима ищет дополнительных способов легитимации (выборы, война, референдум), но плохо просчитывает результат. При автократизации по ошибке ради эффективности срезают институциональные углы и объезжают процедурные пробки. Устранение одной помехи требовало устранить следующую, пока в конце процесса вместо рыночной системы западного типа не возник ее антипод.
Путин не врет заведомо, когда говорит что Россия не собирается нападать на Европу. Он просто может не осознавать, что запущенный им процесс ведет его за собой. А значит может наступить момент, когда не собирающийся нападать на Европу Путин совершенно искренне скажет, что ему не оставили выхода: просто нужно было устранить очередное препятствие, чтобы закончить нынешнюю войну. Тем более, что критерием ненападения объявлены такие расплывчатые вещи как отсутствие обмана и демонстрация уважения со стороны оппонентов.
Провал в морали
В 2022 году казалось, что Россия проделала дыру в мировом порядке, в которую сама и проваливается. Дыра оказалась чёрной, и к концу 2025 года в неё проваливается мир. Край осыпающейся воронки расширяется, и всё новые предметы и понятия сползают вниз. Среди них — фундаментальные моральные ориентиры и хрестоматийные представления о добре и зле, которым детей всего мира обучают в школах.
Например, по школьным понятиям президент Зеленский — абсолютный герой. Он буквально царь Леонид, который на требование земли и воды отвечает «приди и возьми», а потом в Фермопилах вступает в сражение с превосходящими силами противника. И он же экс-архонт Фемистокл, который изгоняет персидских послов из Афин и сажает город на корабли; неистовый Роланд, дующий в рог в Ронсевальском ущелье. Тот самый Черчилль, который сам не знает, как долго придётся противостоять врагу в одиночестве; а если кому ближе другой пример — Сталин, который не выехал из полуосаждённой Москвы.
Детали тут не отменяют общей школьной парадигмы. Спартанцы были рабовладельцами, Черчилль произносил свои «кровь, пот и слёзы» не из окопа, де Голль обращался к соотечественникам из эмиграции, советские руководители осаждённого Ленинграда ели пирожные — и все они не идеально вели боевые действия. Всё равно вся мировая культура, весь воспитательный канон человечества на пальцах объясняет детям, что делать надо, как де Голль, а не как маршал Петен.
И вот выросшие на этом каноне русские мальчики и девочки, ломая собственную душу и разъедая разум собственных детей, объясняют им и себе, что надо быть как маршал Петен, и не надо — как де Голль, который на волнах радиостанции иностранного государства, в своём эмигрантском пузыре, пафосно названном «Свободной Францией», звал соотечественников к продолжению кровопролитной войны в чуждых им интересах Англии. Спартанцы же и афиняне вполне могли и даже должны были вступить в разумные переговоры, принять условное верховенство довольно далёкого сатрапа и ещё более далёкого царя и жить, как десятки греческих городов до них, — ну, может, иногда ходить с царём против других непокорных греков.
Российских и остальных детей десятилетиями учили и тому, что такое зло. Непростительно осаждать города с жителями, лишать их продовольствия, транспорта, воды, света и тепла — особенно зимой. Что война для каждого российского школьника, вслед за Толстым, — «противное человеческому разуму и всей природе человека событие», что преступно и бесполезно вести колонны на другой народ, даже если его порядки несовершенны, а ты уверен, что идёшь сделать их лучше. Теперь же почерневший от ненависти пропагандист, получая орден, сообщает, что мужчина создан для войны, на которой «проявляется всё лучшее», и что война вернула жизни смысл. Это теперь новая этическая норма. С ней принято, если не соглашаться, то, как минимум, мирно сосуществовать. Недавно было модно потешаться над новой этикой — и вот она пришла, но не сверху, а снизу, со дна воронки.
Старый этический канон сложился не в либеральных демократиях, а ещё в монархиях. Обучение тому, что Фемистокл прав, а Иван Грозный — нет, велось не в интересах какой-то политической системы, а носило общечеловеческий характер. На этих примерах учили не политике, а морали. На этот канон покушались только те режимы, которые стремились поменять не социальное устройство, а саму природу человека. Российский режим под разговоры о спасении человечества оказался в компании отметившихся наиболее жестокими покушениями на человеческую природу.
И вдруг хорошим тоном среди многих россиян и европейцев стало пренебрежительно плевать в сторону Зеленского. Не сожалеть о том, что ему, возможно, придётся идти на уступки разрушителям хрестоматийной социальной этики, а именно выступать в роли его моральных критиков. Разговоры же о войне — как публичные, так и частные — превратились в своего рода дурной тон, в некоторую с трудом терпимую назойливость.
С лёгкой руки Путина распространилась легенда, что весной 2022 года российская и украинская делегации уже обо всём договорились, и только злая воля англичан и украинского руководства сорвала мир. И вот 29 декабря в Мар-а-Лаго Трамп на пресс-конференции с Зеленским сообщил, что договориться удалось почти обо всём, кроме территориального вопроса. А ведь в Стамбуле в 2022 году делегации к территориальному вопросу даже не приступали.
Охранная грамота
Плевок в адрес Зеленского, украинских институтов, европейских политиков практикуется не только как новоявленный маркер интеллектуального аристократизма. Такой выпад стал использоваться как охранная грамота, магическое заклятие теми в России, кто хочет сохранить остатки какой-то автономии от режима, но при этом отгородиться от возможных репрессий. По той же причине всё чаще встречаются высокомерные замечания в адрес независимой прессы, которую даже не связанные напрямую с режимом люди норовят назвать эмигрантской или иноагентской — как будто есть какая-то другая. Складывается впечатление, что многим не нужна никакая пресса: официальной справедливо брезгуют, а независимая досаждает напоминаниями о неприятном.
Ложь по-прежнему возмущает, но запас даже справедливого возмущения, оказывается, не безграничен. Не только на каждый чих не наздравствуешься, но и на каждую мерзость не вознегодуешь. Те, кто продолжает это делать на регулярной основе, превращаются в своего рода профессионалов — подобно тому, как ревностно практикующий прихожанин часто становится клириком. Поведение обычных людей всё больше расходится с поведением тех, кто по личным или профессиональным причинам не снижает внимания ко лжи и насилию.
Социальный организм учится жить с болезнью внутри — сосуществует, даже вступает в симбиоз. Отсюда рождаются извилистые причинно-следственные построения, вроде желания объяснить те или иные российские преступления тем, что украинская сторона неправильно выбирает цели для ударов или её политики говорят неправильные слова. Язык российских политиков при этом давно вышел за любые рамки, принятые после Второй мировой войны, и перешёл на звериный идеологический рык, который ей предшествовал.
Под новый 2026 год синхронно развиваются два процесса. Жизнь в украинских городах ухудшается: там всё меньше света, воды и тепла, страна теряет связность из-за разрушения дорог, вокзалов и мостов. При этом механизмы поддержки и сострадания, укоренённые в европейской школьной морали, повсеместно оспорены и даже осмеяны. Затяжная захватническая война в комбинации с репрессиями не закаляет, а разъедает фундаментальные этические нормы всё увеличивающегося числа людей. Цинизм объявляется мудростью, равнодушие — хладнокровием, справедливость провозглашают устаревшей, потому что она недостаточно рациональна.
Долгое время все были согласны, что старая школьная этика с культом гражданского сопротивления, личного достоинства, защиты страны от врага устарела и вот-вот её сменит какая-то другая, более универсальная. В итоге старая этика действительно оказалась под ударом, но не сверху, а снизу. Современный мир не перерос её, а словно бы не может взять даже эту устаревшую высоту.
Пресс-релиз и корзина
Все понимают, что у сопротивления, достоинства и школьного героизма есть цена. Одно дело — возглавить героическое сопротивление и так войти в историю, другое — в роли начальника требовать героизма от остальных. Современная западная мораль утверждает безусловный приоритет человеческой жизни, а значит, в отличие от прошлых эпох, за человеком признаётся право не умирать за родину. В итоге агрессор порой демонстрирует более самоотверженное поведение, чем жертва с более высокими представлениями о цене человеческой жизни. Это сбивает хрестоматийную связку между жертвенностью и справедливостью, подталкивая к ложному выводу: раз жертва не хочет умирать за справедливость, справедливость ей не так уж и важна, а значит, и остальные имеют право ею пренебречь.
Другой важный вопрос — цена самой справедливости. Мир резонно полагает, что нет смысла заканчивать цивилизацию мировой ядерной войной из-за вопроса о принадлежности остатков Донбаса. Что безопаснее и ответственнее проявить стратегическое терпение и дождаться смерти Путина, а вместе с ней — размягчения российского режима. Такой опыт смягчения режима в России у мира уже есть. Есть и похожие примеры в Испании, Китае, Вьетнаме, который стал капиталистическим, пусть и под красным флагом, не в результате американских бомбардировок, а вследствие мировых и внутренних процессов.
Часть западных медиа старается прислушаться к процессам внутри России и корректирует политику. Подобно тому как Макрон внезапно сообщил, что надо снова разговаривать с Путиным, западные редакторы сочли, что для полноты картины им необходимы цитаты и интервью экспертов, отражающих российскую точку зрения. В респектабельной западной прессе появились цитаты и даже целые интервью авторов вроде Сергея Караганова и его окружения.
В российских редакциях первого десятилетия нашего века существовало правило отправлять в мусорную корзину пресс-релизы, не читая. Публикация материала, основанного на пресс-релизе или даже разговоре с пиарщиком, считалась грубым нарушением стандартов.
Между тем российские провластные эксперты как раз являются заинтересованной в публикации стороной. Если посмотреть на списки их материалов, они пытаются забиться буквально в каждую иностранную щель, хватаются за маргинальные и малотиражные медиа, которые сами до 2022 года обходили бы далеко стороной. А их выступления — не более чем слегка припудренные пресс-релизы государственных органов.
Даже западные редакции плохо представляют себе степень несвободы внутри России. Им кажется, что они слышат добросовестные рассуждения, пусть и неверные. В действительности они читают пресс-релиз. Иностранные редакторы не отдают себе отчёта в том, что всё это говорится людьми, каждый из которых, сделав ложный шаг, моментально лишается работы, права говорить или писать, средств от продажи или аренды любого имущества, государственных услуг, равных со всеми налогов и даже, в перспективе, пенсии. Поэтому западный редактор получает от провластного эксперта просьбу о пощаде к российским властям под видом размышлений о судьбах мира. Верификация спикера в случае России возможна через факт или риски преследования. В качестве проверочного шага они могут попросить выпустить в российских СМИ интервью собственного политика или эксперта и убедиться, что Россия абсолютно не готова сделать такой разговор двусторонним. В этом отношении абсолютно права была газета Corriere della Sera, отправившая интервью министра Лаврова в корзину.
Злейшие себя
Но, как в евангельской притче, старый дух злобы может привести в мир новых, «злейших себя»: «и бывает для человека того последнее хуже первого».
Не только российские граждане, но и западные обнаружили себя в мире со сбитыми настройками.
Серьёзный сбой случился из-за войны в Газе — он релятивизировал, размазал идею агрессии и сопротивления, расколол противников одних войн на противников и сторонников других. А потом пришёл Трамп.
Совет смотреть на его действия, а не на слова не работает. При его уровне власти разница между ними несущественна: слова там агентны, так как меняют норму и становятся причиной действий или бездействия других.
Трамп легализовал на высшем политическом уровне грубую лесть, бахвальство, площадную брань, демонстративную ложь, беспричинные угрозы, отказ от обязательств, унижение слабых, вопиющую коррупцию, неразборчивость в собеседниках, кадровое и политическое самодурство, присвоение чужих институций, завистливость и мелочную мстительность.
Отмывание всего этого происходит не только потому, что всё это позволяет себе избранный глава самой влиятельной демократической страны, но главным образом потому, что, проделывая всё это, Трамп злоупотребляет устоявшимися отношениями, которые были выстроены совершенно не для него и не для такого образа действий.
Моментально выйти из отношений, строившихся десятилетиями, невозможно, и Дональд Трамп, а вместе с ним враги западных обществ, наслаждаются зрелищем унижения, которому подвергают себя лидеры свободных стран. Им приходится расстилаться перед человеком, который отвечает им недоверием и презрением. Превосходство Трампа в диалоге с европейцами им лично никак не заслужено. Оно досталось нынешней администрации по наследству. Больше всего это злоупотребление связями, которые выстроили предшественники, напоминает другое хобби Трампа — впихивать своё имя в названия чужих институций.
Говорят, всё это он делает в интересах своих избирателей. Однако не существует ни международного, ни внутреннего права, которое снимало бы ответственность на том основании, что кто-то действует в собственных интересах. Все преступления и злоупотребления так или иначе совершаются в собственных интересах, но это объяснение не принимается судами за алиби.
Соединённые Штаты играли роль ведущего защитника институтов, коллективно наработанных западной цивилизацией, и ключевого звена мирового порядка. Отчасти они сами пробились на эту позицию, но лишь потому, что она отвечала их интересам. Отчасти получили это право в результате добровольного делегирования военного и политического лидерства, чтобы погасить избыточное соперничество и уменьшить вероятность конфликтов в Европе. Критикуя наднациональный Брюссель, которому европейские государства передали определённые полномочия для выработки общих правил, американская администрация не осознаёт, что сама является своего рода мировым Брюсселем и уже злоупотребила своим положением хуже ненавидимой Трампом евробюрократии.
Соединённые Штаты при администрации Дональда Трампа, подобно путинской России, недовольны мировым порядком и ищут виноватых. При том что действующий мировой порядок был выстроен так или иначе вокруг Соединённых Штатов — с их согласия и при их активном участии. От держателей высоких государственных постов ожидается, что они не будут пользоваться ими исключительно в своих интересах. Точно так же мир исходил из того, что обладание одной из высших мировых должностей налагает определённые ограничения. То, что США объявили открытую эру эгоизма и используют свою исключительную позицию в личных целях, стало для мира шоком. В то время как финансовые институты горячо обсуждают, можно ли изъять российские деньги в интересах Украины, американская администрация уже совершила своё похищение Европы, незаконно присвоив полномочия, делегированные ей значительной частью мира.
Пересмотр итогов
Борясь за пересмотр итогов Холодной войны, российская власть заодно отменяет итоги Второй мировой, которые всегда считала для себя выгодными. После четырёх лет агрессии в Украине её положение в мире больше не определяется победой над нацизмом, одержанной вместе с союзниками, а затем добровольным выходом из Центральной и Восточной Европы. Теперь положение России в мире целиком зависит от итогов СВО и исхода экономического противостояния с Западом. То есть из актуального победителя Россия превратилась — понизив свой глобальный статус — в потенциального, а то и в проигравшего. Именно поэтому Путину так важен исход, который можно будет назвать победным. Старую, признанную всеми победу он разменял на итог новой войны, исход которой всё никак не решится. Но уже сейчас можно утверждать, что даже в случае выигрыша новая победа не поднимется ни масштабом, ни убедительностью, ни этической составляющей на уровень предыдущей. Даже добившись своего, российский лидер окрасит прошлую победу в токсичные тона нынешней агрессии.
Среди отброшенного Путиным ради призрака нового триумфа оказывается буквально вся современная этика, которая в нынешнем виде сформирована по итогам победы над нацизмом и послевоенного противостояния открытых обществ с оставшимися тоталитарными. Объявив себя хранителем традиционной морали, Россия действует как её глобальный разрушитель. Прежде всего страдает этика её собственных граждан — не меньше, чем от вялого двуличия позднего СССР или безграничного материализма 90-х.
Под конец 2025 года Владимир Путин сперва заявил, что по причине успехов российской армии заинтересованность в мирной сдаче ему остатков Донбаса стремится к нулю, а потом, пожаловавшись на атаку беспилотников, обнулил результаты переговоров и перезапустил продолжение войны. Колея требует жертв.
Горизонт российских требований ясно очерчен в довольно только что опубликованной записи давних переговоров с Джорджем Бушем. Уже в 2008 году Путин утверждал, что Россия добровольно отдала миллионы квадратных километров территории, отказалась от роли одного из мировых полюсов, но слишком мало получила взамен. Таким образом, Россия в принципе готова воевать, пока ей полностью не оплатят счёт за уступки или не вернут украденное.
Особенность этого взгляда на окончание Холодной войны — в полном отсутствии моральной составляющей. Утраченные миллионы километров и распущенный вместе с советским блоком СССР считаются законной собственностью, которую выманили обманным путём и за которую не расплатились. Российский режим, а с ним и огромная часть граждан отказываются видеть в них территорию длительного беззакония, где государство снова и снова уничтожало и истязало людей, лишало их прав и достоинства и даже, перестав убивать и сажать, держалось за экономическую модель, не способную прокормить и одеть население.
Российская власть категорически отказывается видеть в том, что произошло на рубеже восьмидесятых—девяностых годов прошлого века, закономерный результат ошибок и расплату за преступления. «Все одинаковы, просто нас обманули». В России не только не считают, что были обязаны в какой-то момент заплатить по старым и новым счетам, но по-прежнему видят в других своих неблагодарных должников. Это продолжается даже после того, как российский лидер проигрывает в карты два главных моральных актива своей страны — ведущую роль в совместной победе над нацизмом и добровольное освобождение зависимых народов и себя самих от диктатуры.
Россия имеет богатый опыт безнаказанности зла. Прошлые преступления прощены или забыты, перекрыты другими делами или погребены временем. Безнаказанность побуждает отрицать сам факт преступлений, считать расплату за них — нечестной, а войну за возвращение уплаченного — праведной. Опираясь на опыт безнаказанности, Россия продолжает воевать, надеясь, что ей опять ничего не будет, а возможную расплату снова получится объявить величайшей несправедливостью.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
