Благодаря прошедшим по всему Ирану протестам у руководства США появились новые возможности — но вовсе не те, к которым стремится Дональд Трамп.

Уильям Бёрнс
Уильям Дж. Бёрнс — президент Фонда Карнеги за Международный Мир. Ранее он занимал пост первого заместителя государственного секретаря США.
More >

В ближайшие дни он должен решить, что будет дальше с иранской ядерной сделкой. Возможно, Трамп и его команда хотели бы заявить, что соблюдение условий соглашения с иранским правительством, в то время как оно подавляет протесты, — безумие и напрасная трата сил и времени. Однако они должны понимать, что сохранение ядерного соглашения ценно само по себе со стратегической точки зрения. Благодаря ему в центре внимания окажутся США, а не оторванный от собственных граждан, неуверенный в себе и не вполне легитимный иранский режим. Наконец, разрыв сделки лишит Америку действительно выгодных возможностей: она не сможет, с одной стороны, снова получить инструмент давления на иранское правительство в ситуациях, когда оно угрожает региону и своим гражданам, с другой — контролировать его ядерные амбиции. Администрация Трампа могла бы изменить свою внешнеполитическую стратегию так, чтобы Вашингтон снова занял главенствующую позицию в ирано-американских отношениях, а Тегерану пришлось уйти в дипломатическую оборону.

Jake Sullivan
Jake Sullivan was a nonresident senior fellow in Carnegie’s Geoeconomics and Strategy Program and also Magro Family Distinguished Fellow at Dartmouth College.
More >

Ядерная сделка с Ираном предполагает, что у США остается возможность воздействовать на Тегеран — причем не только в вопросах, связанных с несоблюдением договоренностей по атомной энергетике. Сохранение ядерной сделки не противоречит, скажем, введению новых точечных экономических санкций против нарушителей прав человека в Иране — или тех лиц и организаций, которые, находясь за пределами Ирана, помогают иранским службам госбезопасности осуществлять цензуру в отношении своих граждан и подавлять их протесты. США будет гораздо проще убедить своих партнеров как в Европе, так и за ее пределами присоединиться к таким санкциям, если ядерная сделка между Вашингтоном и Тегераном не будет разорвана.

Ядерные соглашения не делают иранскую экономику сильнее и не добавляют стабильности режиму. Напротив, они не позволяют иранскому правительству заявить, что причина бедственного экономического положения большинства иранцев — западные санкции, а вовсе не коррупция, неэффективное управление и нерациональное распределение ресурсов. За два прошедших с заключения соглашения года позиции религиозных консерваторов ослабли. Случилось именно то, чего боялся верховный лидер страны — сделка не устранила, не замаскировала, а, напротив, обнажила слабые места режима.

Есть мнение, что повторное введение ядерных санкций и, следовательно, увеличение экономического давления ускорит конец нынешнего режима. Это не просто спорное утверждение — пойдя по такому пути, США рискуют усилить позиции иранского правительства, создав для него удобного внешнего врага: установка «они против нас» неизбежно отвлечет население от нынешних протестов. Кроме того, возникнет параллельная проблема: виноватых начнут искать в Тегеране или Вашингтоне, а весь остальной мир окажется в стороне.

Наконец, выход США из соглашения позволит Ирану игнорировать ограничения, наложенные на его ядерную программу. В результате ядерная ситуация на Ближнем Востоке станет более напряженной, что совсем не выгодно Вашингтону, который уже погружен в проблемы Корейского полуострова.

Администрация Трампа должна дать ясный сигнал своим европейским партнерам: соглашение будет соблюдено, но необходимо объединиться, чтобы противостоять действиям тегеранского режима как внутри Ирана, так и за его пределами. Если реакция Тегерана на акции протеста станет еще жестче, США и их партнеры должны усилить давление на Иран — речь может идти и о введении санкций, не затрагивающих условия ядерного соглашения. Не только США, но и международное сообщество должно осудить действия Ирана против его граждан. Мы должны использовать социальные сети и информационные технологии, чтобы иранцы чувствовали, что они не одни — что их поддерживают и в собственной стране, и в мире. Администрация Трампа могла бы удачно воспользоваться моментом и отменить запрет на въезд в США граждан Ирана — тех самых людей, которые выходят на улицы, чтобы протестовать против режима, и не могут приехать в Америку на учебу или в гости к родственникам.

К реализации этой стратегии нужно подходить взвешенно и продуманно, что, судя по недавним комментариям представителей администрации президента США, им не свойственно. У иранского режима большие репрессивные возможности, так что вряд ли стоит рассчитывать на значимые изменения политического климата. Нужно использовать открывшиеся возможности и прощупывать ограничения, которые накладывает ситуация, но президент, вице-президент и другие высокопоставленные лица США заняты тем, что сводят политические счеты с Бараком Обамой. При этом они игнорируют уроки 2009 года, а также сильно переоценивают свое влияние на ситуацию в Иране. 

И последнее замечание: США невыгодно угрожать Ирану, и лучший способ соблюсти американские стратегические интересы, а также поддержать протестующий иранский народ — возложить ответственность за все, что происходит, на иранский режим, а вовсе не публиковать хвастливые твиты или пытаться по глупости отменить ядерные соглашения. Это будет только на руку Ирану, так как поможет ему найти внешнего врага, чтобы переключить на него внимание народа. Использовать сразу несколько дипломатических и политических инструментов — фирменный и эффективный прием американских дипломатов. Это доказал еще Рональд Рейган — его жесткие и прагматичные переговоры с Советским Союзом об ограничении гонки вооружений не исключали давления на СССР в области вопросов соблюдения прав человека, причем оказывали это давление не только США, но и другие мобилизованные ими страны. Такая модель выглядит перспективной — особенно сегодня, когда внутренние противоречия в Иране становятся все более очевидными.

Оригинал статьи опубликован на английском языке в Washington Post 8 января 2018 года