Российские власти повели себя на удивление пассивно, когда толпа разгневанных жителей Дагестана ворвалась в аэропорт Махачкалы, чтобы расправиться с прилетевшими, по их мнению, евреями. Славящаяся жестким разгоном митингов Росгвардия прибыла на место с большим опозданием, когда погромщики уже несколько часов разгуливали по летному полю, да и потом вела себя довольно сдержанно.
Погрому в аэропорту Махачкалы предшествовали другие антисемитские выступления на Северном Кавказе — например, поджог строящегося еврейского центра в Нальчике и стихийные обыски в гостинице в Хасавюрте — опять в поисках евреев. Все они тоже не встретили особой реакции со стороны властей. Наоборот, в глаза бросалось бездействие силовиков и паралич госаппарата, особенно в первые часы инцидентов. На этом фоне гуляющие по соцсетям шутки про умершего Путина приобрели новый смысл: жив он или мертв — неважно, потому что на практике это мало что меняет.
Закон только врагам
Погром в махачкалинском аэропорту, как и пригожинский мятеж несколькими месяцами ранее, выявил три острые проблемы путинского режима, которые мешают ему оперативно реагировать на подобные вызовы и приводят к тому, что российская власть оказывается, по сути, парализованной перед лицом надвигающейся (и хорошо заметной) политической опасности.
Проблема первая — критичный перекос системы в сторону борьбы только с теми, кто не согласен с геополитическим курсом власти. В этой области, в отличие от остальных, репрессивные механизмы постоянно совершенствуются, успешно подавляя в зародыше любые формы антипутинских настроений. Однако все, что лежит за пределами этого фокуса, выпадает из-под проработанного регулирования.
Проще говоря, условный региональный чиновник прекрасно понимает, кто враг режима — критики Путина, сторонники Навального, либералы, антивоенные активисты. Также он хорошо знает, какие инструменты у него есть, чтобы с ними бороться. Но когда возникает внештатная ситуация, как с махачкалинским аэропортом, все оказывается размыто и нечетко. Вплоть до того, что встает вопрос: те, кто вышли, они для власти кто — враги или опора?
Ведь ворвавшиеся вчера в аэропорт так же агрессивно ругают Запад и Израиль, как это делают российские официальные лица публично и через телевизор. В глазах условного регионального чиновника на взлетную полосу вышел «глубинный народ», который вовсе не против путинской власти, а как бы даже старается выразить ей свою поддержку, пусть и в дикой манере.
Эта проблема была особенно хорошо заметна во время бунта Пригожина. Растерянные силовики и региональные власти не понимали, как им расценивать марширующих на Москву бойцов: как на взбунтовавшихся преступников или как ищущих справедливости героев?
В этом — одна из самых опасных уязвимостей российского режима. Выстроенная репрессивная вертикаль эффективна исключительно при целевом применении, но она не универсальна и впадает в ступор, когда преступления совершаются не политическими врагами, а как бы сторонниками власти.
Дефицит четкости
Вторая проблема — кризис политической ответственности. Власти предпочитают просто бездействовать в условиях, когда система не дает инструкций по борьбе с угрозами и рисками. Вообще такой инструкцией должен быть просто закон, применяемый одинаково вне зависимости от политического контекста, но российский режим давно отказался от такого подхода.
Эта проблема тоже дала о себе знать еще во время пригожинского бунта. То, что многие приняли за отказ силовиков стрелять по вагнеровцам, на самом деле было скорее колебаниями из-за отсутствия внятных приказов.
В случае с махачкалинским аэропортом было то же самое: жесткое подавление могло спровоцировать недовольство федерального центра, причем даже не столько самим бунтом, сколько неспособностью региональных властей решить все по-тихому. Разгон погромщиков мог поднять проблему на федеральный уровень, а там у Путина явно нет желания возиться с местечковой рутиной.
Страх региональных начальников применить силу — это не неспособность подавить беспорядок, а отсутствие политической воли к решительным действиям. Первые жесты со стороны руководства Дагестана были скорее попытками договориться, причем не на самом высоком уровне. Разговаривать с бунтовщиками отправили двух региональных министров — по делам молодежи и по нацполитике. Оба в итоге ничего не добились, и только через несколько часов подъехала Росгвардия.
Глава Дагестана Сергей Меликов, жесткий силовик с опытом войны в Чечне и массой заслуг перед властью, лишь ближе к ночи прокомментировал ситуацию в своем телеграм-канале в весьма беззубой манере. Это было больше похоже на отчитывание подростков за плохое поведение, а не ответственную оценку ситуации главой региональной власти.
Несколькими часами ранее Меликов также очень мягко осудил антисемитские выступления в Махачкале и Хасавюрте, едва ли не солидаризируясь с чувствами бунтовщиков и лишь упрекнув «горячие головы» в том, что они создали «недоразумение». Именно так глава Дагестана назвал ситуацию, когда дагестанцы прочесывали один из отелей Хасавюрта в поисках евреев.
А утром 30 октября Меликов предложил участникам беспорядков «смыть позор» «в зоне СВО», но пообещал никаких специальных мер к задержанным не применять. То есть накажите себя сами, если хотите.
Такой паралич власти при принятии, казалось бы, очевидного решения упирается не только в то, что общий посыл протеста был отчасти легитимирован самой властью (федеральные СМИ начали освещать происходящее как акции против агрессии Израиля), но и в желание госаппарата постоянно подчеркивать тотальную и всеобщую поддержку Путина.
«Дагестан целиком и полностью поддерживает линию президента России Владимира Путина», — уверяли на правительственном совещании в Махачкале в часы штурма аэропорта. Все решения на региональном уровне строятся вокруг стремления доказать лояльность элит и населения, что с точки зрения политического выживания теперь гораздо важнее, чем не допустить антисемитский погром.
В итоге получается такой кривой выбор приоритетов, где все риски рассматриваются с точки зрения страха разочаровать одного-единственного человека — Владимира Путина. И каждое решение или его отсутствие нужно рассматривать как способ донести некое послание до президента. Суть вчерашнего послания сводится к попытке оправдать право «народа» на «возмущение» (иначе получится, что режим шатается и нет контроля), доказать любовь к Путину и переложить ответственность на внешние силы.
Бунт своих
Наконец, третья проблема — это сам Путин. Когда система координат для принятия решений отсутствует, а региональные власти парализованы кризисом ответственности, все ждут реакции от одного человека — президента.
Но в случае с махачкалинским аэропортом первая реакция последовала лишь утром и не напрямую: Дмитрий Песков предсказуемо сместил фокус с внутренних антисемитских бунтов на попытки внешнего вмешательства, анонсировав большое совещание президента с силовиками.
Все это хорошо вписывается в привычную реакцию власти на бунты «своих»: народ в такой ситуации проще представить наивными несмышленышами, которые стали жертвой манипуляций внешних враждебных сил. Так удобнее: нет опасной внутренней ситуации — нет проблемы.
Все это поучительно с точки зрения политического прогнозирования. И мятеж Пригожина, и антисемитские бунты на Северном Кавказе показывают, как сама власть, какой бы жесткой и устойчивой она ни казалась, оказывается робкой и колеблющейся, когда возникают любые не антипутинские беспорядки.
Региональные власти будут смотреть на Москву, Москва — ждать «ответственного поведения» от региональных начальников, а Путин и высшее руководство — самоустраняться, считая, что подобная рутина — вопрос не их уровня.
Как и в случае с бунтом Пригожина, погром в аэропорту Махачкалы забудется через несколько дней. Никаких выводов из случившегося власть не сделает. А значит, в случае реального массового бунта, даже с применением насилия, реакция и региональных, и федеральных властей опять будет запоздалой, нерешительной, снисходительной. Однажды это неизбежно обернется против самого режима.
