С момента полномасштабного вторжения в Украину в 2022 году Россия выглядит дипломатически изолированной, по крайней мере на западном направлении. С визитом премьер-министра Венгрии Виктора Орбана для Москвы здесь появилась долгожданная брешь. Ведь и после аннексии Крыма и войны в Донбассе Россия была изолирована, хоть и не так долго, как сейчас. Зато в выходе из изоляции поучаствовал все тот же Орбан.
Обе дипломатические изоляции проходят три фазы. В Москве сначала удивлены жесткой реакцией Запада, санкциями и отказом общаться. Ведь здесь свято верят в свой первый тезис: Россия не делает ничего особенного, все страны мира ведут себя одинаково плохо, и если Россию пытаются наказать, то это просто лицемерная попытка сдерживать ее под прикрытием высоких слов.
После первого удивления и обиды начинается бурная активность на незападном направлении, чтобы доказать второй главный тезис, в который верят в Москве: Россия слишком большая и важная страна, чтобы ее изолировать, поэтому никакой изоляции нет, разумные страны общаются с ней, как и прежде. Для этого используют обмены визитами с республиками бывшего СССР, Китаем, Ираном, странами Африки и Латинской Америки, а также поездки на международные площадки, куда дверь для России оставлена открытой.
После того как второй тезис доказан, скребут по сусекам в поисках слабого звена на Западе. Кто-то из западных, обычно европейских, лидеров из лучших побуждений или по эгоистическим причинам, замаскированным под лучшие побуждения, едет в Москву или принимает Путина у себя. Для Москвы это является доказательством третьего важнейшего тезиса: Россию не только нельзя изолировать в мире, но и Запад рано или поздно начнет договариваться — никуда не денутся, сами приползут.
Среди тех, кто помог распечатать отношения Путина с Западом после 2014 года, был венгерский премьер Орбан. Если искать какой-то главный для Москвы смысл визита Орбана — он не в том, что здесь ждут кого-то, кто привезет подходящий мирный план, а в том, чтобы получить доказательство: можно пройти тем же путем, что и после 2014 года, — от болезненной изоляции до почти полного восстановления дипломатической нормы. То есть получить доказательство главного тезиса: столкнувшись с несгибаемой волей России, Запад в очередной раз вынужден будет уступить.
В конце концов, события после аннексии Крыма и первого вторжения в Донбасс развивались похоже — разница лишь в масштабах. Тогда Путина все еще звали в международные форматы, где, казалось, невозможно обойтись без его присутствия — на юбилей высадки союзных войск в Нормандии в июне 2014 года (там родился Нормандский формат урегулирования ситуации в Донбассе) или на встречу двадцатки в Брисбене. Именно там после сбитого над Донбассом малайзийского боинга Путин пережил худшее на тот момент дипломатическое унижение. Хозяева и западные гости оказали ему холодный прием, едва подавая руку и избегая в кулуарах и за столом. Многие лидеры незападных стран предпочитали держаться подальше от российского лидера и поближе к западным коллегам, на общем фото Путина поставили с краю, и, не выдержав, он уехал раньше запланированного.
Эпизодические контакты с западными лидерами на полях международных встреч продолжались и после боинга (встреча с Меркель на форуме «Европа — Азия» в Италии осенью 2014 года), но обмен визитами остановился. Пока в январе 2014 года Виктор Орбан первым из западных лидеров не прибыл в Москву. Через месяц Путин посетил Будапешт, а потом в апреле поехал в Афины к главе левопопулистского правительства Греции Алексису Ципрасу.
В течение пары лет, несмотря на санкции, дипломатическая и торговая активность между Россией и Западом в целом вернулась к довоенному уровню. Этому способствовала и смена лидеров на Западе. Президенты Дональд Трамп и Эммануэль Макрон, а позже канцлер Олаф Шольц, новые премьеры Италии так или иначе стремились начать с Россией собственные отношения и добиться успеха там, где не преуспели их предшественники. Тогда эти контакты Путин использовал не столько для того, чтобы искать компромисс, сколько для того, чтобы «продавить» партнеров — доказать им свою правоту, которую не удалось доказать другим, и вырвать согласие на то, на что его не удавалось получить раньше.
Новое лицо Европы
Для автократов дипломатические контакты высокого уровня всегда имеют дополнительную ценность по сравнению с лидерами демократий. Автократ испытывает дефицит легитимности, ведь выборы, на которых он получает свой мандат, не являются свободными и конкурентными. Часть общественного мнения дома и за границей сомневается в подлинности этого мандата, и международные контакты помогают такие сомнения успокоить. Поэтому контакты именно с западными лидерами особенно важны для Путина. Но и для Орбана важны контакты с Путиным.
Виктор Орбан не делал тайны из своих особых отношений с Россией — напротив, он использовал их как рычаг для того, чтобы торговаться с Брюсселем и европейскими столицами. Брюссель и коллеги по ЕС пытались делать замечания за то, что Венгрия превратилась в своего рода полудемократию, где, как и в Турции Реджепа Тайипа Эрдогана, оппозиция все еще может выиграть выборы, но сделать это в реальности ей все труднее.
Уровень скепсиса Орбана по отношению к Украине тоже всегда был выше обычного европейского. Отчасти он связан с тем, что языковые права венгерского меньшинства пали побочной жертвой ограничений, которые Украина, опасаясь за свой суверенитет, вводила для русского языка. Отчасти потому, что Орбан просто считал отношения с более богатой Россией более выгодными. Хотя Россия записала Венгрию вместе со всеми остальными членами ЕС и НАТО в недружественные страны, Орбан и после начала войны выбивался из ряда недружественных лидеров. Он оказался единственным действующим западным лидером, который уже после начала войны, в сентябре 2022 года, приехал в Москву на прощание с Михаилом Горбачевым, с которым был знаком с тех времен, когда был молодым венгерским реформатором (в тот приезд обошлось без официальных встреч с действующим российским руководством), а в январе 2024 года Венгрия заблокировала пакет европейской помощи Украине, заставив ЕС искать обходные пути.
Сейчас в западном мире вновь, как и в середине прошлого десятилетия, наметилась смена лидеров. В Британии она уже произошла, Франция по итогам нынешних парламентских выборов может сменить не только парламент, но и — при худшем для Макрона раскладе — президента, Германия выбирает Бундестаг и канцлера в 2025 году. Смена может привести к правопопулистскому крену в западной политике. Тогда Орбан со своим особым отношением к Украине, России и полномочиям Брюсселя может выставить себя политиком, который предвосхитил этот поворот, в том числе предложил России, но главное — Украине остановить конфликт с учетом того, что западная помощь Киеву может уменьшиться.
Орбан единственный западный лидер, который регулярно общается не только с Путиным, но и с Трампом (трижды только в этом году). Предыдущая встреча произошла в марте 2024-го. На фоне колебаний в демократическом лагере США этот личный альянс приобретает дополнительный вес. Орбан, как лидер страны, которая председательствует в ЕС в нынешнем полугодии (безвластный пост, который, однако, дает некоторое влияние на повестку), планирует пригласить Трампа на саммит ЕС в Будапеште. Именно в качестве одновременного собеседника Путина и Трампа, от которых больше других зависит продолжение войны в Украине — ведь один может захотеть или не захотеть воевать дальше, а другой — уменьшать или не уменьшать помощь, без которой не может воевать Украина, — Орбан едва ли не последним из европейских лидеров приехал в Киев.
На случай смены политической конфигурации на Западе Орбан, заботясь о собственном политическом престиже, но, возможно, и о будущем успехе своего регулярного собеседника Дональда Трампа, мог предложить свое посредничество и новый формат разговора о прекращении огня. Ведь, скорее всего, Россия откажется говорить о мире там, где ей предлагает украинская сторона — на площадке, продолжающей саммит мира. Дело не в неудаче саммита, о которой многие пишут, он не был таким уж провальным, а в том, что это украинский формат. И тут Орбан предлагает свой, который, в случае если политическое лицо Запада действительно изменится, Киеву, возможно, придется принять. В конце концов, чем Орбан хуже Эрдогана?
Правда, если политическое лицо Запада изменится так, как хотелось бы Москве, у нее может не остаться стимулов договариваться о мире в каком бы то ни было формате. А можно будет просто дождаться, когда западная помощь Украине начнет иссякать, и достичь своих целей, продолжив войну.
Этому мешает разве что усталость от войны, которая чувствуется не только в Украине и Европе, но и в самой России. Большинство российских граждан, судя по опросам, поддержали бы скорейшее прекращение войны, российская промышленность не успевает восполнять потери техники еще с советских складов, за снарядами приходится обращаться в Северную Корею, российское летнее наступление увязло так же, как украинское контрнаступление в прошлом году, а без дополнительной мобилизации российским вооруженным силам трудно получить перевес в людях, но ее Путин хочет избежать. Фраза, сказанная им во время визита во Вьетнам, — «будут меняться и наши условия в зависимости от ситуации на земле» — звучит как угроза, но при желании ее можно трактовать как декларацию гибкости.
Однако пока что мирный план, сформулированный Путиным на встрече с российскими дипломатами в тот же день, когда в Швейцарии открывался саммит мира, больше выглядит как ультиматум подобный тому, который предшествовал вторжению в 2022 году: и тогда, и сейчас он требует не только закрепить за Россией захваченные территории, но и передать без боя те, что российская армия не контролирует. И если в Москве и видят в Орбане миротворца, то очень гипотетически и только при определенном стечении обстоятельств. А прямо сейчас он является важнейшим подтверждением российской веры в то, что какой бы Россия ни была, Западу от нее никуда не деться.
Если вы хотите поделиться материалом с пользователем, находящимся на территории России, используйте эту ссылку — она откроется без VPN.
