Источник: Atlantic
Говорят, Наполеон советовал: «Когда твой враг совершает ошибку, ни в коем случае его не останавливай». В последние месяцы Иран пережил несколько кризисов, включая обвал национальной валюты, трудности с подавлением движения за права граждан и феминистских протестов, а также постоянные забастовки; эти проблемы поставили под вопрос дальнейшую жизнеспособность режима.
Сегодня становится все яснее, что цель администрации Дональда Трампа, обозначенная недавно госсекретарем Майком Помпео, — усугубить эти кризисы, чтобы ускорить либо капитуляцию иранских властей, либо крах режима. Позитивные политические преобразования в Иране — задача достойная, но безответственная реализация этой стратегии со стороны администрации Трампа может, наоборот, вдохнуть новую жизнь в испытывающий сложности иранский режим.
«Арабская весна» еще раз напомнила, что пока авторитарные режимы остаются у власти, их крах кажется немыслимым, а когда они рушатся — неизбежным. И стоит заметить, что многие авторитетные эксперты по Ирану в последнее время начали открыто обсуждать второй вариант. Профессор социологии из Ирана Мохаммед Фазели в своем недавнем выступлении, которое широко разошлось в соцсетях, заявил, что Иран сейчас переживает «совпадение кризисов» — экономического, социального, политического, экологического и геополитического, — «с каким не сталкивалась никакая другая страна мира». Что особенно примечательно, это было выступление не на оппозиционном митинге, а в правительственном экспертном центре.Два многоопытных иностранных корреспондента, все еще работающие в Иране, — Томас Эрдбринк из The New York Times и Наджмех Бозоргмер из Financial Times — тоже обратили внимание на рост подобных настроений. Обычно сдержанная Бозоргмер начала свою заметку от 7 мая 2018 года поразительным вопросом: «Начался ли отсчет до краха Исламской республики Иран?». Она процитировала иранского бизнесмена, который — возможно, неосознанно — воспроизводит наблюдение Токвиля: авторитарные режимы уязвимее всего тогда, когда пытаются провести реформы. «Проблема в том, что если Исламская республика реформирует себя, — сказал предприниматель, — то от нее ничего не останется. А если она откажется реформироваться, то погибнет».
Первое публичное выступление Помпео на посту госсекретаря было сосредоточено на 12 требованиях, предлагавших Ирану похожий выбор: или вы превращаетесь в нечто диаметрально противоположное тому, чем вы были в последние сорок лет, или мы будем добиваться краха вашего режима. Высший руководитель Ирана, 78-летний аятолла Али Хаменеи, в ответ запретил любое взаимодействие с правительством США. Если вспомнить еще и давнюю позицию Хаменеи, что капитуляция перед требованиями Запада лишь ускорит смену режима, а не позволит ее избежать, то все это явно говорит о том, что Соединенные Штаты и Иран вступили на путь жесткой конфронтации.
* * *
Авторитарные режимы обычно рушатся при наличии двух предпосылок: давление снизу и раскол в верхах. Два этих фактора часто усиливают друг друга — народные волнения могут спровоцировать раскол в элитах. Но вот грубые попытки внешних сил добиться смены власти могут, наоборот, сплотить авторитарный режим. Помпео хотел настроить население Ирана против режима, который ему видится единым и монолитным. «Здесь, на Западе, часто проводят грань между президентом Рухани и министром иностранных дел Зарифом, с одной стороны, и неблагоразумными террористическими действиями режима — с другой, — сказал Помпео. — Но Рухани и Зариф — избранные руководители вашей страны. Разве не они больше всего ответственны за ваши экономические трудности? Разве не эти двое ответственны за гибель иранцев по всему Ближнему Востоку?»
В своем исследовании устойчивости революционных режимов — режимов, возникающих в результате народной революции, «продолжительной идеологической и насильственной борьбы низов» (например, бывший СССР, Куба, Иран), — политологи Стивен Левицки и Лукан Вэй демонстрируют, что у таких режимов обычно есть четыре особенности, которые повышают их выживаемость: «1) уничтожение независимых центров власти, 2) сплоченные правящие партии, 3) жесткий партийный контроль над спецслужбами и 4) мощный аппарат принуждения». Все вышеупомянутые четыре характеристики применимы и к Ирану. Эти особенности помогают «обезопасить революционные режимы от раскола элит, военных переворотов и массовых протестов — трех важнейших причин краха авторитарных правительств».
Хотя в прошлом Иран не раз сталкивался со значительными народными волнениями, политическая и военная элита страны, которая обычно раздроблена на несколько фракций, в кризисные моменты осознавала, что лучше держаться вместе, а то можно потерять не только власть, но и жизнь. Силовой аппарат режима — Корпус стражей исламской революции и ополчение «Басидж» — это вооруженная и организованная группа численностью как минимум 300 тысяч человек, и некоторые из них имеют серьезные финансовые стимулы к тому, чтобы поддерживать существующую систему. Как сказал Гарри Каспаров о России, в каждой стране своя мафия; Хаменеи и Стражи все больше напоминают эту самую мафию.
Иран также может опереться на поддержку около 40 тысяч ополченцев-шиитов за пределами страны — включая «Хезболлу» в Ливане, — которых он вооружает, финансирует и обучает. Эти силы много лет сражаются с сирийскими повстанцами и джихадистами-суннитами. Внутренние оппоненты иранских властей не вооружены и не имеют явных лидеров.
Республиканцы критиковали ядерную сделку с Ираном в том числе за надежду, что к моменту снятия ограничений на ядерную программу (через 10-15 лет) Иран реформируется и превратится в более надежного партнера. Администрации Трампа таких надежд не разделяет и, похоже, делает ставку на то, что невооруженное и разобщенное иранское общество способно мирным путем свергнуть весьма непопулярную, но хорошо вооруженную и сплоченную правящую элиту. Однако, если в ходе иранской революции 1979 года оппозиция была готова на массовое мученичество, тогда как режим не был готов к массовым убийствам граждан, в сегодняшнем Иране все наоборот.
* * *
Власти США с 1979 года безуспешно пытались либо изменить поведение иранских властей, либо сменить там режим. Администрация Джорджа Буша — младшего разместила более 250 тысяч солдат в соседних государствах, Ираке и Афганистане, и активно поддерживала иранских борцов за демократию. Но на деле получилось так, что это Тегеран постоянно атаковал американские силы в Ираке, а оппозиция в самом Иране ослабла. Война в Ираке, которая должна была помочь распространить иракскую демократию на Иран, в итоге привела к распространению иранской теократии на Ирак.
Когда президентом стал Барак Обама, он попытался применить противоположную стратегию. Обама активнее своих предшественников добивался примирения с Ираном, в том числе с помощью многочисленных писем аятолле Хаменеи. Госсекретарь Джон Керри, который в 2009 году, еще когда был сенатором, хотел посетить Тегеран с визитом, общался с министром иностранных дел Ирана Джавадом Зарифом, пожалуй, больше, чем с остальными зарубежными коллегами. Но, несмотря на большие надежды после подписания Совместного всеобъемлющего плана действий, поведение Ирана внутри страны и на мировой арене не особенно изменилось, он по-прежнему вел себя враждебно по отношению к США.
Администрация Трампа унаследовала Иран, который становится все активнее на региональной арене, но внутри страна погружается в кризис. Вместо того чтобы попытаться сформировать международный фронт против агрессивной политики Ирана — прежде всего в Сирии, — Трамп сосредоточился на той единственной вещи, которую Иран, как считается, делает правильно: на соблюдении условий ядерной сделки. Как следствие, после выхода Трампа из этого соглашения международное внимание — в том числе со стороны ближайших союзников Америки — переключилось с внутренних репрессий и региональных амбиций Ирана на опасное и ненадежное поведение США как сверхдержавы.
После выступления Помпео по проблеме Ирана в Твиттере начал набирать популярность хэштег #RegimeChangeIran — «Смена режима в Иране». Понятно, что перспектива краха антиамериканской теократии вдохновляет многих американских чиновников, а также тех жителей Ирана и иранских эмигрантов, кто давно мечтает о реформах на родине. Но иранская революция 1979 года и восстания в арабском мире 2011 года учат нас тому, что в революции важнее, что в итоге будет построено, а не что будет разрушено. Корпус стражей исламской революции и ополчение «Басидж», как и мощные силовые ведомства других стран региона, едва ли откажутся от власти без серьезного кровопролития, а возможно, удержат власть даже после резких политических перемен. «Смена режима в Иране» вовсе не означает, что там обязательно наступит демократия.
* * *
Легендарный американский дипломат Джордж Кеннан в знаменитой статье «Истоки советского поведения» предупреждал, что политика США сама по себе может лишь ускорить, но не инициировать политические перемены в Советском Союзе. «Было бы преувеличением полагать, что одни Соединенные Штаты без поддержки других государств, — писал Кеннан, — могли бы решить вопрос жизни и смерти коммунистического движения и вызвать скорое падение советской власти в России. Тем не менее США имеют реальную возможность значительно ужесточить условия, в которых осуществляется советская политика… Ни одно мистическое, мессианское движение… не может постоянно терпеть неудачи, не начав рано или поздно приспосабливаться к реальному положению вещей».
Текст Кеннана был написан в 1947 году, до того, как появления круглосуточных кабельных новостных каналов и социальных сетей резко сократило возможности США дожидаться, пока враждебный режим падет. Кеннан писал, что «советская власть… несет в себе семена собственной гибели, и эти семена уже начали проростать», но потребовалось еще почти 50 лет, чтобы Советский Союз в конце концов рухнул — в 1991 году. Президент США Рональд Рейган поспособствовал его кончине, поддерживая советских диссидентов, противодействуя советскому влиянию и одновременно вступая в диалог с советскими властями. Это помогло спровоцировать раскол в элитах и народное недовольство — «внутренние противоречия», что закончилось мирным распадом ядерной империи.
Теоретически похожую схему можно было бы задействовать и на иранском направлении. Это потребует большого терпения и гибкости, готовности не только с умом поддерживать иранское гражданское общество и противостоять враждебному иранскому влиянию, но также идти на контакт с иранским режимом, чтобы усилить раскол между теми, кто видит в Иране страну, и теми, кто видит в нем идею. И тут нужно будет принять во внимание совет Кеннана: «Такая политика не имеет ничего общего с внешней суровостью, с пустыми или хвастливыми заявлениями о твердости». Правда, сейчас способности США добиваться таких сложных внешнеполитических целей сильно мешает внутриполитическая ситуация. В условиях, когда американского президента сопровождает вереница скандалов, когда его осуждают по всему миру, когда он не сосредоточен на чем-то конкретном, наша способность добиваться появления более достойных правителей в других странах существенно ограничена.
Оригинал статьи был опубликован на английском языке в The Atlantic 29.05. 2018.