В XVIII веке в Фалунских рудниках в Швеции рудокопы нашли «железного человека» – останки горняка, органические ткани которого были полностью заменены пиритом. С ним произошла псевдоморфоза: замещение внутреннего содержания минералом с сохранением исходной внешней формы. Что-то похожее произошло и с сущностью небольшой группы либералов и многочисленными технократами, которые последние десять лет управляют экономикой крепости «Россия».
Не участвующие в политике технократы и отказавшиеся от публичной критики ради возможности реформ либералы вроде Алексея Кудрина, Германа Грефа и Эльвиры Набиуллиной удобны Владимиру Путину. Они успешно проводят российскую экономику сквозь все испытания, видят проблемы, умеют их решать, изящно обходя политическое.
Рукотворный кризис из-за российского вторжения в Украину не исключение. Из сегодняшнего дня ситуация в экономике выглядит не такой мрачной, как казалось поначалу. Вместо краха российский ВВП ждет плавный спад с нижней точкой в 2023 году, а потом медленная адаптация к новым условиям и обратная индустриализация. А главное, и с этим кризисом можно бороться, игнорируя его причину.
За спинами стареющего руководства России с проблемами в экономике борются молодые профессионалы из Администрации президента, Аппарата правительства и министерств. Они – новая элита страны. Свободно говорят на иностранных языках, знают современные методики управления и в ежедневном режиме работают над важными для экономики решениями. Немногие из них после начала войны решились оставить должности и покинуть страну. Большинство продолжает трудиться, приняв новые правила игры вслед за старшими товарищами.
Без сантиментов
Моду на талантливую молодежь с хорошим английским и практическими навыками вместо партийных и чекистских кадров ввел еще Герман Греф, когда в 2000 году возглавил Министерство экономического развития. Призывники того периода: Эльвира Набиуллина (возглавляет Центробанк), Аркадий Дворкович (возглавляет FIDE), Анна Попова (руководит Роспотребнадзором), Станислав Воскресенский (губернатор Ивановской области), Алексей Лихачев (глава «Росатома») и другие государственные деятели. Перейдя из Минэка в Сбербанк, Греф совершил там управленческую революцию и уже из кресла госбанкира продолжил обучать чиновников.
Две главные образовательные программы для госслужащих сегодня: президентская программа подготовки управленческих кадров РАНХиГС и конкурс «Лидеры России». Их курирует первый замглавы Администрации президента Сергей Кириенко, с выпускниками встречается Владимир Путин. Большинство молодых российских бюрократов прошли хотя бы одну из них. Теперь они работают в министерствах на высоких позициях, трудятся в Администрации президента, возглавляют регионы.
Основная задача всех этих управленческих курсов – показать сотрудникам министерств и ведомств, что, помимо вертикальной работы по поручениям от начальства, бывает еще и горизонтальная – через связи между департаментами без директив руководства, целеполагание от результата и систему ключевых показателей эффективности. Правда, это все равно не решало главной проблемы российской системы госуправления – отсутствия прозрачной системы формирования и оценки показателей эффективности госслужащих. Поэтому похвала со стороны Путина или кого-то ниже по вертикали остались главным критерием успеха.
А начальство хвалит, когда чиновники выполняют указания вне зависимости от этичности и выполнимости поставленной задачи. Более того, часто при постановке задач руководитель хорошо понимает, что в рамках писаных норм и правил вопрос не решаем. Подчиненному никогда прямо не прикажут нарушать правила, иногда, наоборот, даже подчеркнут необходимость их соблюдать. Но когда эффективный подчиненный принесет результат, его не спросят, как он был достигнут. А с тем, кто будет ссылаться на невыполнимость задачи, расстанутся.
Избыточная рефлексия и моральные терзания в этой системе – скорее минус, поскольку мешают сосредоточиться на результате. Эффективность и лояльность – главные слагаемые успеха. «Слава (Владислав Сурков) был чудовищно крутой, проектируя архитектуру ЛНР и ДНР в 2014 году. Четко, без сантиментов, все работало – как просили, так и сделал», – говорил мне зимой 2022 года один директор департамента в экономическом министерстве. Перевод жителей Донецкой и Луганской областей из формальной Украины с системами здравоохранения и социального обеспечения в серую зону схем самопровозглашенных республик он назвал «издержками».
Ступени карьеры
Система государственного управления в России пронизана неформальными практиками, о которых не рассказывают на управленческих курсах: близкие к Кремлю бизнесмены получают резолюции президента на свои письма, минуя аппаратные процедуры; вопросы на триллионы рублей обкашливаются вне совещаний; президент может дать устное указание министру решить вопрос в пользу конкретного госкапиталиста; свое мнение по экономическому вопросу может быть у ФСБ и так далее.
Навыки работы с такими неформальными практиками молодые технократы получают уже по месту службы от старших товарищей, становясь членами социальной группы федеральных госслужащих. Это оказывает значительное влияние на их представления о себе, поскольку технократы-чиновники становятся аутсайдерами (внешними) по отношению к другим социальным группам.
Главная отличительная черта организованных групп аутсайдеров – чувство отклонения от нормы, создающее у них ощущение, что все они в одной лодке. У них формируется особая субкультура: совокупность практик и понятий о том, что такое мир и как в нем жить, предполагающая более раскрепощенный взгляд на моральные стандарты. У моральной карьеры технократа есть несколько ступеней.
Первая – не отвергать с ходу неформальные практики, а по мере получения опыта взаимодействия с ними рационализировать их. Например, говорить себе, что люди практикуют и куда более ужасные вещи, чем его социальная группа. «Мы так делаем, потому что мы так всегда делали, и важнейшее из искусств – это научиться делать так, как было всегда. Мы не задаем вопрос, почему мы так делаем, для кого, зачем. Он неприличный. В конце концов, мы никого не убиваем, не пытаем, не лишаем жизни или свободы», – объяснял мне сотрудник Аппарата правительства.
Вторая ступень моральной карьеры: участвовать в неформальных практиках лишь частично, находя это уместным в строго определенное время и в строго определенном месте. В этот период общепринятые моральные представления становятся неприменимы к работе.
«В ожидании совещания у премьера мы как-то обсуждали строительство дороги и через какой геморрой придется пройти, чтобы аккуратно изъять землю под стройку. Поначалу такие обсуждения мне казались диковатыми, но потом привык. Это же просто работа. И потом, мы же не для себя стараемся, а для людей», – вспоминал заместитель одного из министров.
На третьем этапе такое представление закрепляется как верное, потому что аналогичным образом видят ситуацию другие члены социальной группы федеральных госслужащих. Более того, возникает своего рода обратный карго-культ: будто чиновники из других стран ведут себя точно так же, и whataboutism из риторического приема становится точкой зрения.
Эффективность и компромисс
Современные технократы – это не только выпускники РАНХиГС и молодые «Лидеры России». В 2010-х многие выходцы из бизнеса и консалтинга шли работать на государство с искренним желанием принести пользу людям. «Ты разбираешься с налогообложением целой отрасли, придумывая практически хирургические решения, – объяснял свои мотивы один федеральный чиновник. – Ну как после этого пойти торговать акциями или управлять угольным разрезом?»
Переходя на госслужбу, они понимали, что их ждут различные моральные компромиссы. Но каждый такой компромисс воспринимался как необходимость, чтобы продолжить карьеру, сохранить положение внутри сообщества, приносить пользу – то есть оставаться эффективным.
Привычка быть эффективными во многом объясняет нежелание большой части технократов увольняться и публично заявлять о несогласии с войной. «Платя налоги, мы все так или иначе поддерживаем государственную политику. Тут выбор – либо уезжать, либо продолжать делать свою работу, – рассуждает один из них. – Более интересной работы для экономиста, чем пост, который я занимаю сейчас, я не вижу. Мы находимся в эпицентре грандиозной структурной трансформации экономики».
Некоторые верят, что, сохранив должность, они смогут добиться, как минимум, того, чтобы жизнь россиян не ухудшилась, а возможно, и искупить вину за свое молчание: «Влиять на что-либо, оставаясь в РФ и не находясь в системе власти, почти невозможно. Разумеется, в глобальном смысле я ни на что и тут не влияю, но я нахожусь весьма близко. Может быть, я окажусь в нужный момент в нужном месте, чтобы сделать что-то правильное».
Потребность в эффективности мешает технократу сплачиваться вокруг лидера. Ситуация с одобрением военной операции в Украине скорее похожа на «навязанный консенсус» – война не расколола элиту, но и не сплотила ее. Технократы оценивают «специальную военную операцию» и стоящие за ней решения не в категориях этики и морали, а с точки зрения эффективности, и тут все не блестяще. «Дуболомы криворукие, могли бы, конечно, поаккуратнее, погуманнее, мирняк поберечь, смотреть, куда ракетами палят, время бомбежек выбирать», – осуждает один из информантов. «Дурак Дед, что нас в это ввязал. На что рассчитывал, непонятно. Но теперь-то что делать?» – вторит другой.
Ни один из моих собеседников не поддерживал вторжение в Украину. Но никто не был готов публично заявить о своей позиции: «Это ничего не изменит и никому не поможет. Да и страшно, вдруг посадят». Шок от начала войны и оторопь от многочисленных санкций, а также угрозы Путина разобраться с пятой колонной еще больше атомизировали людей. Собственное благополучие и безопасность встали для технократов на первое место, а из-за атмосферы страха и подозрительности делиться планами и оценками ситуации стало рискованно.
Разговоров об этом даже в ближнем кругу стараются избегать. В Кремле чувствуют такие настроения элиты: выступая перед чиновниками и бизнесменами на Петербургском экономическом форуме, Путин призвал их «связывать свое будущее и будущее детей с Россией». Но публичная поддержка спецоперации пока больше напоминает заявку на участие в дележе сокращающегося бюджетного пирога и прагматичное напоминание о себе президенту, чем искреннее согласие с антизападными целями. Вернувшихся и оставшихся по разным причинам ждет передел активов уходящих западных компаний.
Выживут только лояльные
Заседание Совета безопасности 21 февраля в прямом эфире показало, как изменилась система принятия решений в России. Коллегиально-совещательную модель, где мнение президентского окружения считалось важным и порой определяющим, сменила ситуация, когда источник решений может быть только один – президент. Такая система позволяет не ориентироваться на настроения ни в правящей элите, ни в российском обществе. А Путину теперь больше нравятся те, кто готов предугадывать его желания и безоговорочно им следовать.
Говорят, что о невыученных уроках истории Путин любит рассказывать не только западным дипломатам, но и российским коллегам. Экономисты из числа сислибов уже к маю перестали докладывать президенту о тяжелых последствиях для российской экономики, связанных с санкциями и продолжением войны. Всякий раз они в ответ встречали гневные филиппики против Запада и напоминание о важной исторической роли России.
Зато в фаворе президентский помощник Максим Орешкин, приложивший руку к программному выступлению Путина на Петербургском экономическом форуме о том, как страдает от санкций европейский бизнес.
Повышение до вице-премьера получил министр промышленности и торговли Денис Мантуров, курировавший с 2014 года импортозамещение. Удачно заместить импорт не удалось, но «Мантуров всегда умел красиво объяснить президенту, что все идет по плану».
Министерство экономического развития вносит в правительство чрезмерно оптимистичный прогноз, где, по всей видимости, осознанно занижено влияние западных санкций. В госаппарате немало тех, кто готов встроиться в новые правила и даже забегать вперед, предугадывая президентские желания.
Видя, как ведут себя старые соратники Путина, например, на том же заседании Совбеза, технократы соглашаются с новыми порядками и считают их приемлемыми: псевдоморфоза завершается. Профессионализм замещается лояльностью.
И вот уже они недрогнувшей рукой пишут закон о принуждении бизнеса к спецоперации, спускают в госкомпании параметры «добровольных» батальонов, которые необходимо сформировать за счет компаний, соглашаются на вахтовые командировки в военные администрации Херсона и Запорожья.
Но есть и проблема: невозможно быть эффективным посреди морального и институционального пепелища, которое стало следствием войны. Такой успех недолговечен, даже если он есть. В конечном счете технократов настигнут разочарование, сокращение ресурсов и радикализация.
