Пока Дональд Трамп продолжает коллекционировать войны, которые он прекратил, в мире намечается еще одна. Новое обострение идет на границе Афганистана и Таджикистана, где, как утверждает Душанбе, афганские боевики атаковали китайские объекты на таджикских золоторудных месторождениях. Пять граждан КНР погибли, а остальным посольство рекомендовало покинуть приграничные районы. Пекин потребовал от Душанбе усилить защиту объектов, а от правящих Афганистаном талибов — расследовать инциденты.
На этом фоне источники Reuters в таджикском руководстве сообщили: Душанбе просит Москву дислоцировать на юге Таджикистана для совместного патрулирования границ либо силы ОДКБ, либо военнослужащих российской 201-й базы. Позднее агентство удалило заметку за «недостаточностью доказательств», но в любом случае речь идет о непростой для Москвы ситуации. На кону роль Кремля как гаранта безопасности в регионе. Ухудшением репутации Москве будет грозить и игнорирование проблемы, и активное вмешательство — если в результате него ситуация на границе не стабилизируется.
Выгодная эскалация
После возвращения талибов к власти в Афганистане в 2021 году Таджикистан, несмотря на слабую армию и протяженную границу, решил позиционировать себя главным оппонентом нового режима. В то время как Узбекистан налаживал рабочие контакты с талибами, а Россия первой (и пока единственной) в мире признала их легитимной властью, Душанбе демонстративно отказывались от какого-либо диалога с Кабулом.
Более того, Таджикистан решил поддерживать оппозиционные силы Афганистана во главе с Ахмадом Масудом-младшим и остается единственной страной региона, не передавшей талибам афганское посольство. Конфронтационная риторика сопровождалась показательными жестами: военными парадами у границы и проверками мобилизационной готовности сотен тысяч резервистов.
Роль непримиримого оппонента талибов приносила таджикским властям внешне- и внутриполитические дивиденды. Запад, шокированный стремительным падением прозападных властей Ашрафа Гани, поначалу искал опору в Душанбе: президента Эмомали Рахмона принимали в Брюсселе и Париже, обещая поддержку в укреплении границ. Тем временем внутри страны зашкаливали ура-патриотические настроения: таджикское общество сплотилось вокруг режима на теме защиты прав этнических таджиков в Афганистане.
Уверенность Душанбе подпитывали и тесные связи по линии безопасности с крупными державами — Россией, Китаем и Индией. Правда, за прошедшие четыре года расклад изменился: выгоды от жесткой позиции сократились, интерес мировых держав — тоже. Но после столь длительной конфронтации с талибами просто сдать назад уже было невозможно.
Проблемы пришли, когда не надо
Афганская граница при Талибане в целом остается спокойной — за исключением таджикского участка. Если инциденты на границах с Узбекистаном и Туркменистаном были единичными, то на таджикском отрезке только за первое полугодие 2025 года их число перевалило за десять.
Если бы эти атаки пошли сразу после прихода талибов к власти в 2021 году, то для Таджикистана так было бы даже в некотором смысле удобнее: появилось бы наглядное подтверждение, что враждебный подход таджикских властей к талибам оправдан. Но эскалация началась несколько лет спустя, когда международный интерес к афганской теме утих, а Душанбе под влиянием изменившихся обстоятельств стал по примеру соседей пытаться наладить отношения с Кабулом.
Главная перемена по сравнению с 2021 годом — война в Украине, изменившая приоритеты России. За почти четыре года войны РФ сконцентрировала на украинском направлении практически все свои военные возможности, перебросив силы даже с Дальнего Востока. Российская 201-я база в Таджикистане не стала исключением: по данным СМИ, численность контингента сократилась как минимум на пятую часть.
Также военный аэродром Айни в Таджикистане покинула Индия, которая вычеркнула присутствие в Центральной Азии из числа своих стратегических приоритетов. Душанбе попытался компенсировать индийский уход расширением сотрудничества с Пакистаном, проведя ряд встреч с пакистанским руководством, и Ираном (речь идет о сборке иранских дронов), но пока это получается лишь частично.
Второе изменившееся обстоятельство — пересмотр западных подходов к Афганистану. Евросоюз, поглощенный вопросами российско-украинской войны, отодвинул афганскую повестку на второй план и стал склоняться к более прагматичному взаимодействию с талибами. Германия, к примеру, при посредничестве Ташкента отправляла обратно в Афганистан нарушивших миграционные порядки беженцев.
Более того, угроза роста глобального терроризма после прихода талибов к власти не реализовалась, а вот терактов, совершенных выходцами из Таджикистана, стало больше. Это признают и власти страны: по словам Рахмона, в 2021–2024 годах 24 гражданина Таджикистана в десяти странах либо совершили теракты, либо были заподозрены в их планировании. Крупнейший теракт произошел в марте 2024-го в подмосковном «Крокусе» — 150 погибших, более 600 раненых.
К тому же за четыре года стало понятно, что Талибан никуда не денется: афганская оппозиция проиграла все ключевые бои и ушла в подполье, откуда изредка нападает на талибов, в то время как лидеры оппозиции заняты постоянным перекраиванием коалиций.
На этом фоне Душанбе стал постепенно смягчать свой подход. В середине ноября СМИ сообщали о визите высокопоставленной таджикской делегации в Афганистан, а талибская делегация побывала в таджикском Бадахшане. Кроме того, Таджикистан передал талибам управление афганским консульством в Хороге, отправил гуманитарную помощь и не прекращал подачу электроэнергии, несмотря на долги афганской стороны.
Однако к этому сближению Таджикистан приступил поздно — в момент, когда атаки на границе уже участились. Существующие контакты позволяли решать проблемы по дипломатическим каналам, но такие разговоры не всегда проходили гладко. Например, летом после очередного инцидента на границе представители делегаций стали обмениваться обвинениями в адрес друг друга вместо того, чтобы вместе заняться поисками решения проблемы.
Везде Китай
Пытаясь сблизиться на фоне регулярных пограничных инцидентов, Таджикистан и Афганистан подошли к последнему на текущий момент витку эскалации. На этот раз речь идет уже не о локальных стычках, а о серьезных атаках на чувствительные объекты (прежде всего китайские), иногда с применением беспилотников.
Первая подобная атака, завершившаяся гибелью гражданина КНР, произошла еще в ноябре прошлого года в ущелье Зарбуз района Шамсиддини Шохин на юге Таджикистана. Тогда власти предпочли умолчать об инциденте. Но уже с конца лета — начала осени этого года атаки участились и скрывать их стало сложно. Последние нападения на китайские золоторудные предприятия — также в Шамсиддини Шохин и в селе Шодаки — унесли жизни пятерых китайских граждан.
Кто именно стоит за атаками — достоверно неизвестно. Теоретически это могли быть, например, боевики Исламского движения Восточного Туркестана, которое действует с афганской территории (Китай считает его террористическим). Однако ни это движение, ни афганский филиал «Исламского государства» ответственность на себя не взяли.
Также можно предположить, что это сам «Талибан» пытается насолить надоедливому соседу, надавив на его стратегически значимые отношения с Китаем. Однако талибы вряд ли стали бы рисковать своими собственными отношениями с КНР — едва ли не единственной страной, обладающей желанием и возможностями инвестировать в Афганистан.
Наиболее реалистичное объяснение таково: за нападениями, несмотря на их — на первый взгляд — скоординированность, с афганской стороны не стоит никакого единого центра. Север Афганистана слабо контролируется талибами: многое там отдано на откуп местным авторитетам, действующим по своим правилам. У них могут быть договоренности с такими же авторитетами (или представителями Душанбе) по другую сторону границы, и когда такие договоренности нарушаются, в ход идет оружие.
Так произошло в случае с августовским столкновением в уезде Дованг афганской провинции Бадахшан: конфликт возник из-за изменения русла реки Пяндж, создавшего спорную ситуацию на границе.
Также неудивительно, что именно китайские проекты оказываются под прицелом. Почти вся инфраструктура и добывающие предприятия в труднодоступных районах Таджикистана строятся и эксплуатируются китайскими компаниями. Это стандартная модель «связанных кредитов»: получая льготные займы от Эксимбанка Китая, страна-заемщик обязуется привлекать китайские подрядные организации, которые завозят собственную рабочую силу.
80% всего золота и серебра в Таджикистане добывается китайскими компаниями. В других сферах присутствие Китая тоже огромно — от прокладки ключевых магистралей до строительства нового здания парламента. То есть вероятность того, что под возможные атаки попадут никак не связанные с КНР объекты, минимальна по определению.
Национализм по инерции
Афгано-таджикская эскалация вряд ли зашла бы так далеко, если бы власти Таджикистана не использовали талибов как образ врага для мобилизации таджикского общества. Режим Рамона десятилетиями разжигал националистические страсти, чтобы сплотить таджиков вокруг фигуры лидера.
При первом президенте Узбекистана Исламе Каримове Рахмон боролся с ним — в буквальном смысле — за Самарканд и Бухару. Территориальный конфликт с Кыргызстаном продолжался бы и по сей день, если бы в Душанбе не увидели большую выгоду в сотрудничестве под эгидой центральноазиатского сближения. Конфликт с Талибаном укладывается в ту же логику.
Главный минус националистической мобилизации общества — это инерция. Запустив такой механизм однажды, власти становятся его заложниками: общественные настроения нельзя скорректировать по щелчку пальцев, когда они становятся ненужными или опасными для режима. В случае с Кыргызстаном ценой стали два крупных конфликта, унесших жизни сотен человек с обеих сторон.
С Афганистаном ситуация пока менее кровопролитная, но более сложная для урегулирования. В отличие от Бишкека, с Кабулом сложно договариваться, так как сам Талибан не монолитен, особенно по внешнеполитическим вопросам. Даже если на высоком политическом уровне будет сближение, оно не обязательно трансформируется в мирное сосуществование на земле. В то время как МИД Таджикистана налаживает контакты с талибами, Государственный комитет национальной безопасности хвалится «уничтожением афганских контрабандистов» и делится кадрами их «ликвидации» в лучших традициях российской пропаганды «эпохи СВО».
При чем тут Россия
На этом фоне много шума в Центральной Азии наделала в начале декабря удаленная публикация Reuters. Агентство со ссылкой на таджикские источники сообщило, что Душанбе просит Москву передислоцировать силы ОДКБ либо служащих 201-й российской базы на юг Таджикистана для совместного патрулирования границ.
Казалось бы, такая просьба не должна удивлять: страны входят в один военно-политический альянс, а 201-я база под Душанбе остается крупнейшим зарубежным объектом российских вооруженных сил. Более того, до 2005 года российские войска охраняли таджикские границы с Афганистаном, что было необходимо в условиях гражданской войны 1992–1997 годов и слабости центральной власти.
Однако с тех пор таджикские войска взяли границу под свой контроль. Для раннего режима Рахмона (тогда еще Рахмонова) это было вопросом суверенитета и одновременно — контроля над приграничной экономической активностью, включая нелегальные потоки, в причастности к которым таджикская оппозиция в изгнании регулярно обвиняет президента и его семью.
Вскоре после публикации Reuters удалил сообщение, сославшись на «недостаточность доказательств». Таджикские власти также назвали эту информацию не соответствующей действительности. Но на деле речь, скорее всего, идет о том, что внутри таджикского руководства есть различные фракции, выступающие за разные пути решения пограничного кризиса.
В любом случае возможных вариантов действий у Москвы в этой ситуации не так много. С одной стороны, обращение к России за помощью в защите китайских проектов — при том что сама КНР располагает в Таджикистане двумя базами народной вооруженной милиции — говорит о сохраняющемся российском влиянии в регионе. С другой — возможное развертывание контингента ВС РФ несет серьезные риски.
Если российские солдаты не смогут восстановить спокойствие на границе и атаки продолжатся, это станет очередным подтверждением нарратива, что «Россия уже не та». Еще хуже, если во время стычек погибнут россияне: как Москве тогда действовать, учитывая, что она признала талибов легитимной властью и призывает всех с ними сближаться?
Не стоит забывать и про внутриполитические факторы. Направление солдат в Таджикистан во время войны с Украиной может быть воспринято как нерациональная трата ресурсов, а возможно, и как предательство. Z-сообщество и так обвиняет российское руководство в том, что оно постоянно кормит «неблагодарных союзников», и военная помощь Таджикистану — особенно на фоне антимигрантской волны — усилит раздражение.
Учитывая возможные издержки, Москва, скорее всего, постарается ограничить свое участие. Возможно, перебросит контингент 201-й базы на участок границы, который ранее не подвергался атакам и выглядит относительно безопасным. Или для сохранения лица проведет совместные, ни к чему не обязывающие учения.
Чего Кремль точно будет избегать, так это совместного патрулирования наиболее опасных районов границы. Такой формат позволил бы таджикским партнерам сохранить и влияние, и контроль над приграничной экономической деятельностью, при этом переложив на Россию финансовую нагрузку и риски.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
