Война с Украиной и санкции не сплотили российские влиятельные группы в политике и бизнесе, не сцементировали вертикаль и не законсервировали режим. Владимир Путин, начиная «спецоперацию», явно рассчитывал завершить ее в короткий срок, и если бы ему это удалось, то президент окончательно бы стал начальником, а не первым среди равных в своем кругу. Однако военные действия затянулись на неопределенный срок, и чем дольше они длятся, тем больше элиты задумываются о будущем и пытаются найти свое место в нем.
Свидетельством этого стала виртуальная «гонка преемников», которую запустила война, хотя Путин никак не намекал на свой возможный уход. В военное время в российской политике, которая в последние годы ушла под ковер, громкие заявления и заметные жесты снова превращаются в норму.
Используют их, как правило, ястребы, которые задают моду на новую публичность. Молчание о главном на фоне этой моды тоже превращается в жест. Ястребы в хаки и молчуны привлекают внимание публики, которая в ожидании гонки преемников уже расселась по трибунам, пытаясь угадать контуры будущего.
Владимир Путин, ключевая фигура войны, с каждым днем все больше остается в прошлом. Трибуны ждут от него каких-то решений по военным действиям, но видят поствоенное будущее уже не путинским. Президенту в мирной жизни отводится только одна функция — выбрать преемника, а потом уйти.
Ястребы напоказ
Новости о российской политике и российских политиках создают впечатление, что в стране идет активная избирательная кампания. Многие чиновники и функционеры партии власти сознательно стремятся в публичное поле. Они выступают с громкими заявлениями и даже атакуют друг друга.
Еще недавно во время традиционных российских выборов такое поведение для чиновничества и партноменклатуры «Единой России» было нехарактерно — сотрудники администрации президента работали молча, а статусные единороссы раздавали социальные обещания. Сейчас ищут трибуну даже те, чья должность не подразумевает регулярных публичных высказываний. Обращаются они одновременно и к публике, и к Владимиру Путину.
Активен в высказываниях в соцсетях бывший президент и экс-премьер, ныне зампред Совета безопасности Дмитрий Медведев. Его гипертрофированно жесткие высказывания по внешнеполитическим темам и оскорбления в адрес западных лидеров порой выглядят комично, но роль, которую он пытается играть, понятна. Это сочетание амплуа жесткого изоляциониста Ким Чен Ына с Уго Чавесом, популистом, который постоянно обвиняет во внутренних трудностях внешнего врага. И то и другое вполне предвыборные образы. Выбирай любой и иди к своему избирателю — такой найдется почти в каждой стране.
С другой стороны, Медведев старается привлечь к себе внимание президента — он пользуется его лексикой и образами, пытаясь быть понятным Путину и лишний раз подчеркнуть преданность и лояльность. Яркие жесты Медведева могут казаться многим сколько угодно неуместными, но они надежно обеспечивают ему место в лоялистской повестке.
Еще один политик «нового жеста» — первый замглавы президентской администрации, куратор политического блока Кремля Сергей Кириенко, который к тому же занимается теперь и Донбассом. Он стал одним из самых заметных публичных политиков, хотя со времен работы полпредом в начале нулевых никакого стремления всеми силами попасть в публичное поле чиновник не демонстрировал.
Сейчас он открывает памятник бабушке Ане в Донбассе, выступает на публичных мероприятиях, говорит о фашистах, нацистах и особой миссии российского народа. Сергей Кириенко явно прорабатывает свой стиль в одежде (и это атрибут публичного политика) — в Донбассе он одевается в хаки. Он явно подчеркивает свой статус куратора ДНР и ЛНР — появляется там под камеры, чего не делали его предшественники Владислав Сурков и Дмитрий Козак.
В публикациях СМИ о новых назначениях в донбасских республиках подчеркивается, что они учились в «школе губернаторов», любимом детище Кириенко. Кириенко явно удалось вписаться в путинскую военную повестку, хотя непосредственно к боевым действиям он отношения не имеет. Кроме того, донбасская тема позволила первому замглавы президентской администрации давать президенту советы на экономические темы, ведь Донбасс это и экономические вопросы тоже.
Публичный образ у Кириенко тоже вполне законченный — он ультрапатриот, рассуждающий об особой миссии своей страны и народа.
Спикер Госдумы Вячеслав Володин — еще один фронтмен гонки ястребов. Со времен его перехода из Кремля в Госдуму Володин всегда стремился быть на виду и делал провокационные заявления, — такие, которые которые гарантированно будут цитироваться (чего стоит его выражение «Нет Путина, нет России»). Сейчас он продолжает привычную линию, удвоив усилия. Например, он покровительствует запрету иностранных слов на вывесках и выступает за сохранение смертной казни в ДНР и ЛНР.
Молчание как жест
Вторая стратегия поведения влиятельных чиновников — отдалиться от темы «спецоперации», насколько это позволяет должность. Во времена новой публичности молчание о войне или даже отказ настойчиво педалировать эту тему тоже становится политическим жестом. Молчащий в восприятии зрителя политической пьесы не просто молчит, а молчит зачем-то, а значит, включается в игру преемников.
В этой группе оказались премьер Михаил Мишустин и мэр Москвы Сергей Собянин, которые до войны считались одними из главных претендентов на место путинского преемника. Дисциплинированный Собянин в марте выступил на патриотическом митинге в Лужниках, а в июне съездил в ЛНР после разговора с Владимиром Путиным. Однако в хаки мэр не одевается, речами о нацизме не бравирует. Мишустин и вовсе никак не затрагивает тему войны, хотя в силу должности он публичен.
Это молчание тоже рационально объяснимо. Война дело временное, отношения с Западом и даже с Украиной придется когда-то и как-то восстанавливать. Их реставрацией вряд ли смогут заниматься люди, которые прямо оскорбляли лидеров и общества других стран. Зато молчаливые хозяйственники сделать это могут — они никого не оскорбляли, не отдавали военных приказов.
Молчание для молчащего — это тоже актив и контур будущего, и, как любой жест, он связан с рисками. Пока Владимир Путин не требует от всех чиновников полного погружения в донбасскую и военную тематику, но в какой-то момент это может стать обязательным требованием, чтобы остаться на госслужбе или сохранить бизнес.
Молчащим могут припомнить их молчание, даже если позже им придется заговорить. Опытный бюрократ Кириенко это понимает и с готовностью меняет пиджак технократа на хаки. Молчуны-хозяйственники демонстративно сохраняют прежний стиль, и на такое поведение трибуны смотрят как на подход к участию в забеге преемников.
Возвращение к гонке
Происходящее чем-то напоминает ситуацию 2007 года накануне окончания второго срока Путина. Президент и его окружение, чтобы сохранить власть и влияние, должны были выбрать преемника. Претендентов на эту роль было два — вице-премьеры Сергей Иванов и Дмитрий Медведев. Первый использовал образ консерватора и сторонника жесткой руки, второй играл роль либерала, человека современного и ориентированного на Запад.
И у Иванова, и у Медведева был пул лояльных СМИ, которые показывали их в выгодном свете. Оба боролись за расположение главного избирателя — Путина и попутно за внимание широкой аудитории. Ту гонку выиграл Медведев, и больше Путин трюк с выбором преемника не повторял. Это была реальная политическая борьба с иллюзией выбора будущего, причем будущего непутинского.
Медведев, для которого тогда «свобода была лучше несвободы», действительно пошел не по путинской дороге, сблизившись с Западом. Он всерьез размышлял о продолжении президентской карьеры, но не смог или не стал возражать Путину, который захотел вернуться в президентское кресло. С тех пор «гонка преемников» стала фантомной болью российской элиты.
После переизбрания Путина в 2018 году вопрос преемничества — а значит, и гонки претендентов — быстро стал актуальным. Элиты и интересующиеся политикой граждане начали искать в окружении главы государства нового президента. Однако Путин быстро пресек эти попытки, обнулив свои сроки и получив возможность баллотироваться еще два раза.
Сейчас российская элита тоже начинает «рыскать глазами» и видит в эпохе нового жеста завуалированную гонку преемников, только на курок стартового пистолета в ней нажал не Путин, а сами потенциальные преемники.
Две стратегии — громких жестов и жеста-молчания — говорят о разных подходах и ожиданиях людей, которые их используют, к сценарию преемничества. Ястребы ориентируются на то, что определять преемника будет сам Путин и укажет на него пальцем. Поэтому они зеркалят президента, пытаясь заслужить его расположение.
«После Путина будет Путин», — как-то заявил Володин. Поэтому и он сам, и Медведев, и Кириенко демонстрируют, что они готовы быть таким «Путиным». Президент, который явно считает себя сильным политиком, будет искать такую же сильную фигуру (по своим представлениям, разумеется) — человека, способного сохранить «путинское наследие», не предав его.
Молчуны рассчитывают на другой сценарий преемничества, при котором нового правителя будет выбирать элита. Как правило, при таком сценарии ставка делается не на самого популярного и заметного персонажа, не на любителя забраться на трибуну и поиграть мускулами. Технократ-хозяйственник, который умеет учитывать интересы разных групп влияния, становится идеальным кандидатом. «Новый Путин» может затеять новый передел сфер влияния и собственности, а элитам этого не нужно. Поэтому у стратегии молчания тоже есть свой адресат.
Разумеется, «гонка преемников» образца 2022 года — это виртуальное событие. Путин не объявлял кастинга и явно не собирается уходить — в администрации президента готовятся к выборам 2024 года, и их главный по умолчанию участник понятен. Война и присоединение территорий снимают необходимость придумывать Путину какую-то программу. Он хочет пойти на выборы как победитель нацизма (независимо от реальных итогов вторжения) и исторический персонаж, которому нет необходимости что-либо обещать гражданам.
Однако сам интерес к гонке преемников в первых рядах элитного партера, азарт ее участников — доказательство того, что система хочет обсуждать постпутинское будущее, а значит, хочет это будущее видеть. Она делает это в экстремальной точке, когда военное настоящее, казалось бы, должно вытеснить всякие мысли о том, что будет потом. Но в этом «потом» Владимиру Путину остается все меньше места.
