Недоверчивые наблюдатели говорят о ловушке, которую Россия готовит для украинцев, отступая из Херсона, но такая ловушка была бы случаем поимки дичью ловца — столь мало осуществимо снабжение всем необходимым российских войск, останься они на изолированном плацдарме на чужом берегу широкой реки. Если, конечно, попытаться сдержать себя и обойтись без оружия массового поражения.
Политический контроль над Херсоном потерян в тот момент, когда военачальники высшего и высокого уровня заявили о том, что город оставили. Вместе с городом за Днепром оставлены мечты вернуть наследие Екатерины и отомстить за Одессу 2014 года — цели, которые вдохновляли сторонников войны в России. Очередное скукоживание целей войны и уход с территорий, которые только что официально присоединены к России под лозунгом «навсегда» именно из-за этого лозунга и референдумов, — политическое поражение, даже если стратеги планируют будущий возврат.
Еще в первые недели и месяцы войны высказывались предположения, что поражение России в Украине или просто неудачная военная кампания может привести к тому, что Путину придется оставить власть. Действительно, аргентинская хунта пала в 1982 году, а греческая — в 1974 году после провальных военных авантюр. Неудачные колониальные войны привели к революции гвоздик в Португалии и краху режима Салазара – Каэтану, который по многим показателям был похож на современный российский.
Но есть и другие примеры. Разгром в Кувейте в 1991 году не привел к падению режима Саддама Хусейна, а националистический режим Милошевича пережил не только поражение сербских сил в Хорватии и Боснии, но даже бомбардировки самой Югославии и уход из Косова. Есть основание думать, что даже масштабные неудачи в Украине не поставят точку в долгом правлении Владимира Путина. И вот почему.
Много раз было сказано, что цели России в войне против Украины неясны. В их числе высокие российские спикеры называли одновременно денацификацию и декоммунизацию (Путин в речи об объявлении войны), обеспечение безопасности жителей Донбасса, демилитаризацию и недопуск Украины в НАТО, возвращение исконных русских земель, защиту русского языка и даже спасение украинских городов от гей-парадов (патриарх, депутаты, чиновники Совбеза).
Неопределенность и сбивчивость целей войны порождает неопределенность в понимании того, в чем состоит победа. Даже у сторонников войны среди граждан России об этой победе сохраняются самые смутные и противоречивые представления.
Неопределенность параметров победы означает и неясность критериев поражения. А значит, не вполне ясно, что именно должно произойти на фронтах, чтобы сторонники Путина и его войны сочли его проигравшим. Тем более настолько проигравшим, чтобы он утратил власть.
В действительности Путин уже потерпел несколько серьезных поражений. Его весенний блицкриг провалился, российским войскам пришлось отступить от украинской столицы. Россия потеряла флагман своего черноморского флота крейсер «Москва» и оставила украинский остров Змеиный, захват которого был первой и символически важной победой в начале войны. Хаотично оставлена Харьковская область вместе с тамошними сменившими подданство гражданскими. Пропущен удар по символически важной цели — Крымскому мосту. Подобные военные неудачи могли бы привести к потере власти другие правительства, но не обязательно российского лидера.
Парадоксальным образом сторонники Путина и его войны воспринимают вторжение в Украину не как агрессию против соседнего государства. Для них это акт сопротивления, ответный удар по гораздо более могущественным силам Запада.
Исследователи российского общества наблюдают удивительный парадокс. История ставит Россию в ряд больших западных колониальных империй. Однако после поражения в холодной войне, распада СССР, экономических трудностей 90-х всё большая часть российского населения начала воспринимать свою страну как недостаточно независимую, почти колонию, которой управляют внешние западные силы. Носителям этого переживания представляется, что для возвращения справедливости и для их собственного жизненного успеха нужно сбросить иго внешних сил, навязавших стране неравенство, несправедливый капитализм, новые границы, отобравших у нее сферу влияния и непререкаемый международный престиж.
Значительное число россиян считало свою страну недостаточно суверенной и ждало от власти, что она восстановит этот суверенитет. Поскольку эти внешние силы, поработившие Россию, заведомо более могущественны, исход борьбы с ними не предрешен.
Победой в глазах людей, недовольных своим положением и винящих в этом внешние силы, является сама попытка сопротивления, почти независимо от ее конечного результата.
Даже если Россия покидает какие-то захваченные территории Украины, сторонники Путина и его войны не обязательно увидят в этом поражение. Победой для них, независимо от положения дел на украинской территории, является сам разрыв с Западом, сам по себе открытый вызов мировому порядку. Даже отступив, они будут утешать себя мыслью о том, что остановили дальнейшее порабощение России.
Значительная часть элиты тоже впитала этот антиколониальный бунт, так что это стало достаточно искренним ее мировоззрением. К тому же положение повстанца по-своему удобно, ибо не требует взятия вражеских столиц. Партизаны не берут Берлин, они мешают взять Москву, в этом их миссия и победа. Чувствовать себя повстанцами проще — и к народу ближе, и самим выгоднее.
Неясные контуры победы России означают и неясные контуры ее поражения, именно поэтому молчаливая, автоматическая связка между военными поражениями и падением режима в этом случае не работает. Путину так же трудно проиграть эту войну, как и выиграть. Выиграть все же немного легче, потому что само начало войны ее сторонниками засчитывается как победа.
При таком понимании самые сомнительные результаты на фронтах позволят Путину выглядеть в глазах своих активных сторонников победителем — настоящим российским лидером, который не побоялся бросить открытый вызов Западу. А пассивное большинство можно будет убедить в том, что это лучший результат из возможных, так же как его убедили смириться с войной.
Проблема для самого Путина здесь в том, что такое понимание победы активными сторонниками войны сохранит за ним статус победителя, то есть настоящего лидера России, даже в случае неудач на фронте. Однако это же самое понимание ставит под сомнение этот статус в случае попытки найти компромисс с Украиной или Западом.
Между тем слово «переговоры», одно время почти табуированное, вернулось в речи российских спикеров высокого уровня. А «непростое решение», которое упоминал генерал Суровикин сразу после своего назначения, оказалось не атомной бомбой, а все-таки отводом войск за Днепр.
Назначение генерала Суровикина и кампания похвал в его адрес были связаны в том числе с созданием фигуры с мандатом на такие действия, которые Путин не хотел совершать от своего имени. Кампания помогла накачать его славой и авторитетом на любой случай.
Грубо говоря, нужен был русский де Голль, который в случае чего сдаст свой Алжир и будет иметь на это право. То есть сдаст его как боевой генерал, а не тыловой коррупционер или штатский бюрократ, пусть и переодевшийся в китель. Подавали его как человека, который приведет к победам, но в действительности нужен был человек, который в случае чего возглавит отступление и при этом не поссорит сторонников власти и сторонников войны до победы.
Половину мандата генерал сегодня использовал, теперь от него будут ждать использования другой половины. Для одних это последующее наступление, которое докажет, что все отступления были маневром. Для других — фиксация текущего результата и принуждение к перемирию по формуле Херсон в обмен на мир, свет, воду и тепло в городах.
Такой размен проблематичен не только потому, что украинцы окрылены удачами и не доверяют России, которая не отказывается считать Херсон русским городом, а значит захочет вернуться. Фиксации результата также мешает повстанческая концепция войны, распространенная в России. Такая концепция легко переживает отдельные военные поражения, но не переживает компромиссы.
Проблема партизанской концепции победы состоит в том, что из позиции бунтовщика намного труднее перейти к переговорам, ибо это означает конец бунта и отказ от повстанческой идентичности, а значит — от той единственной победы в форме восстания, которая не зависит от положения на фронте. Не говоря уже о том, что для бунтовщика компромисс чаще выражается в избегании наказания.
Повстанческое понимание победы активными сторонниками вторжения в Украину не пускает Россию к настоящим компромиссам и подталкивает Путина к фактически бесконечной войне, полному разрыву с Западом и даже большим репрессиям внутри страны, чем те, которые он мог планировать вначале.
