Через девять месяцев после начала вторжения России в Украину можно констатировать, что российская экономика справляется с шоками лучше, чем ожидалось. Крах, который ей предрекали поначалу, не случился, а прогноз спада ВВП в этом году уменьшился с 8–10% до 3–4%.
Тем не менее это все равно очень много, учитывая рукотворную природу спада, — в начале года все ждали роста около 3%. Теперь переход к восстановлению ожидается не раньше 2024 года, и то если внешние условия значительно не ухудшатся, что маловероятно.
Период первичной адаптации к шокам прошел. В ближайшей перспективе правительству и бизнесу предстоит научиться в регулярном, а не кризисном режиме работать в условиях ограничений по экспорту и импорту, ползучей мобилизации и непредсказуемой ситуации внутри страны. «Структурная трансформация экономики» грозит обернуться очередным «потерянным десятилетием», в котором на смену декаде застоя придет декада регресса.
Роль санкций
Вторжение в Украину и последовавшие за ним санкции стали для российской экономики тяжелым испытанием. Правительство и Центробанк смягчили экономический спад и острые проявления кризиса. Помимо оперативных мер, помогла консервативная политика прошлых лет. Минфин последовательно, порой ценой экономического роста, балансировал бюджет на цене нефти $45 за баррель, не давая раздувать расходы. А Центробанк расчищал банковский сектор от слабых и финансово неустойчивых компаний.
Кроме того, российские власти и бизнес готовились к санкциям. Госкомпании и крупнейшие банки проводили стресс-тесты, включавшие сценарии отключения России от SWIFT, технологического эмбарго со стороны Запада и блокировку корсчетов в США и Европе. Правда, все это тестировалось на фоне общей уверенности, что Запад прагматично подойдет к введению санкций и не решится на крайние меры. Заморозка золотовалютных резервов, например, в презентациях не фигурировала.
Из-за традиции «не сообщать о проблемах» российские власти слушали довольно оптимистичные доклады, где самыми серьезными санкциями были названы отказ от поставок ИТ-оборудования и микроэлектроники. Как раз те, что подрывают потенциал большинства отраслей в среднесрочной перспективе.
Благодаря этой подготовке эффект от введенных ограничений оказался в моменте слабее, чем прогнозировалось, но более растянутым во времени. Распухший в первые месяцы войны от нефтегазовых доходов бюджет начал скуднеть, а война и санкции сделали Россию токсичной. Ненефтегазовые поступления в октябре в годовом выражении снизились на 20%, а почти весь прирост нефтегазовых доходов получился благодаря повышению налога на добычу полезных ископаемых для «Газпрома».
Спад промышленного производства за 10 месяцев этого года оказался сравнительно небольшим — 0,1%. Но тут дело прежде всего в увеличившихся военных расходах, которые обеспечили рост в отраслях вроде одежды и металлических изделий (сюда попадают танки и ракеты) и замаскировали снижение в отраслях гражданских (производство автомобилей упало почти вдвое, обработка древесины — на 20%, выпуск станков и сельхозтехники — на 7%).
В будущем спад, скорее всего, продолжится, потому что российская промышленность — даже военная — сильно зависит от импорта высокотехнологичных товаров, в основном западных. Его падение заставит производить меньше и примитивнее, и оно уже произошло. По оценкам финского института BOFIT, еще в июне ввоз машин и механического оборудования в Россию сократился на 42%, а импорт электрооборудования — на 61% по сравнению с довоенным уровнем. Импорт автомобилей и их частей снизился на 64%, хотя их почти не коснулись экспортные ограничения.
Сокращение технологического импорта произошло со всеми странами, кроме Турции. В случае с Китаем объемы восстанавливаются, но в основном за счет потребительских, а не инвестиционных товаров.
Добровольный уход многих западных компаний и почти полный разрыв с Европой в торговле энергоносителями при отсутствии равноценной альтернативы продолжат сдерживать российскую экономику. А изнутри ей ждать поддержки тоже особо неоткуда.
Инвестиционный голод
Российский бизнес пока готов поддерживать текущее производство всеми доступными способами, но инвестиции идут под нож. Что неудивительно при таком уровне неопределенности. Раньше частный бизнес сдерживал траты из-за неблагоприятного делового климата, а война и санкции окончательно его добили.
Инфраструктура, которая обслуживала торговлю с Европой, обесценилась, а для создания новых мощностей на восточном направлении требуются и средства, и технологии. Импортозамещение теперь нужно примерно во всех отраслях, но из-за санкций оно пойдет на основе устаревших технологий. Инвестировать в воюющей стране, где компанию в любой момент могут заставить скидываться на боевые действия через новые налоги или напрямую, не будет даже самый прогосударственный бизнес.
С масштабными инвестициями со стороны государства все тоже непросто. Судя по принятому трехлетнему бюджету, приоритетом власти будет оплата военных действий. Основные траты бюджета приходятся на силовиков — почти треть всех расходов (9,3 трлн рублей) в 2023 году. Траты на экономику, наоборот, снижены с 4,5 трлн рублей в 2022-м до 3,5 трлн в 2023 году. Четверть всех расходов засекречена — рекорд с 2015 года.
В ближайшие три года бюджет ждет консолидация: общий объем трат останется практически неизменным (29 трлн рублей) в номинальном выражении, что означает их заметное снижение в реальном. Зато расходы на военные нужды защищены от падения доходов, то есть в случае чего под нож пойдут расходы на развитие экономики и расширение социальных программ.
В мирное время источником инвестиций мог бы стать фондовый рынок, но теперь власти сами признают, что развиваться он будет «скорее от безысходности». Прозрачный механизм, позволяющий инвестировать из Фонда национального благосостояния, так и не сформирован. А сейчас, когда пополнять его стало затруднительно, Фонд вообще, скорее всего, приберегут на какой-то еще более черный день.
Правительству попросту не до инвестклимата — оно сосредоточено на «мобилизационных заданиях» и потребностях армии. Создание правительственного координационного совета по нуждам спецоперации — это не усиление премьера Мишустина, а победа Минобороны, которое спихнуло на кабмин ответственность за снабжение.
При этом на экономику продолжат давить негативные эффекты от войны и мобилизации. Уже мобилизованные 300 тысяч в возрасте 22–50 лет снижают динамику ВВП на 0,5%, а российские власти могут не ограничиться одной волной. Сложнее подсчитать долгосрочные потери от покалеченных физически и психологически в ходе военной операции мужчин, а также отток активного населения за границу из-за страха быть мобилизованными. По разным оценкам, с начала войны из России уехали от 500 тысяч до 1 млн человек.
Пять тысяч фамилий
С переориентацией российской продукции на другие рынки тоже возникают большие трудности. Пропускная способность инфраструктуры на восточном направлении ограничена: портовые, железнодорожные и трубопроводные мощности уже перегружены, а на европейском пустуют из-за санкций.
Поставки неподсанкционных товаров даже в дружественные страны тормозятся из-за отказа международных контейнерных перевозчиков иметь дело с Россией. Например, уральскому производителю машин и оборудования пришлось задержать поставки в Восточную Африку из-за долгих поисков перевозчика. А для российских металлургов высокий курс рубля и низкий внутренний спрос привели к тому, что их продукция стала нерентабельной как на внешнем, так и на внутреннем рынке.
Проблемы возникают не только с тем, чтобы доставить товар, но и с тем, чтобы его оплатить или принять за него оплату. Трансакции в долларах и евро могут быть заблокированы или занять много времени. Банки даже в «дружественных странах» отказываются открывать счета российским компаниям и корсчета российским банкам.
Отказы распространяются как на компании, имеющие подсанкционных персон в составе правления, совета директоров или среди бенефициаров, так и на их однофамильцев. В разные санкционные списки сейчас внесено более пяти тысяч россиян, что делает совпадение фамилий весьма вероятным.
Государство помочь бизнесу какими-то системными решениями пока не может и принимает лишь точечные меры. Например, разрешило оплачивать внешнеторговые операции наличными, чтобы избежать использования доллара и евро.
Регресс впереди
Российские фирмы по большей части самостоятельно адаптируются к новым условиям. Власти особо не вмешиваются — это очень прорыночная позиция. Если правительство и дальше удержится от соблазна свалиться в госплан с жестким определением, кто, чего и куда должен поставлять, то российская экономика, скорее всего, выстоит и адаптационный период завершится где-то к середине 2023 года.
Однако отсутствие доступа к технологиям и дальше будет мешать модернизации предприятий, вынуждая сокращать инвестиционные планы. Переориентация на другие рынки упирается, с одной стороны, в логистические бутылочные горлышки, с другой — в необходимость идти на уступки и предоставлять скидки на свою продукцию. Ситуация такова, что пока эти рынки нужнее России, чем Россия им. А разворот к внутреннему рынку может лишь частично поддержать производство – слишком маленькие у него масштабы.
Довоенный потенциал российской экономики и так был не очень высоким — 2–3% роста в год. Война с Украиной и внешние ограничения снизили его примерно до 1%. Этого недостаточно даже для поддерживающего развития.
Разрыв внешних связей ведет Россию к регрессивному импортозамещению: утраченные импортные компоненты будут замещать менее продвинутыми аналогами. На рынок труда будет давить нехватка квалифицированных кадров — утечка мозгов продолжится в том числе из-за упрощения задач и отсутствия доступа к передовым технологиям. За оставшихся специалистов будут биться, что может повысить их зарплаты быстрее, чем вырастет производительность, что добавит инфляционных рисков. Развитие экономики окажется развернутым в обратную сторону, и потребуется три-пять лет на то, чтобы просто зафиксировать негативное равновесие.
Правительство и президент Владимир Путин любят повторять, что все необходимое для развития у России есть внутри страны. Но чтобы перейти к росту с опорой на внутренние ресурсы, нужно прежде всего прекратить войну с Украиной, не говоря уже о вопросах поменьше: снизить непредсказуемость, дать бизнесу уверенность в будущем, усилить конкуренцию, декриминализовать экономические статьи, наладить эффективную защиту собственности. Со всеми этими задачами российские власти и президент последовательно не справлялись.
