Всего нескольких месяцев войны хватило для того, чтобы сломать бюджетный механизм, который несколько десятилетий служил главной опорой российской власти. Причем сломали его не западные санкции и эмбарго, а близкие к Кремлю люди. Российские нефтяные компании сами оказались участниками манипуляций международными котировками на нефть, которые служат ориентиром для определения налоговой нагрузки. В результате нефтяные прибыли опять выводятся в офшоры, как в 1990-е, а надежность почти половины всех бюджетных доходов России оказалась под вопросом.
После введения западных санкций за начало войны в феврале 2022 года России стало непросто поддерживать экспорт нефти и нефтепродуктов на приемлемом уровне. Цена Urals — основной российской марки нефти — резко упала и оставалась низкой весь прошлый год.
Official Urals to Brent differential, USD/bbl. Source: Neste.comМожет показаться, что причина падения в том, что покупатели пошли на принцип и отказались приобретать нефть у развязавшей войну России. Однако недавно опубликованные данные позволяют оценить, кто именно позаботился о том, чтобы официальные котировки Urals пошли вниз, кто заставил крупнейшие российские нефтяные компании согласиться на невыгодные бюджету скидки и кто, вероятнее всего, извлек наибольшую выгоду из этих беспрецедентных изменений на нефтяном рынке.
Деление на три
Хотя формальные запреты на импорт российской нефти и нефтепродуктов вступили в силу только в декабре 2022-го и феврале 2023 года, европейские компании стали заявлять о том, что сворачивают сотрудничество с Россией, почти сразу после начала войны. Некоторые европейские импортеры без лишнего шума продолжали вести дела с Россией, но этого было совершенно недостаточно, чтобы компенсировать сокращение спроса, тем более что даже оставшиеся покупатели стали требовать значительных скидок, ведь официальные котировки Urals падали.
Хотя на деле уже прошлой осенью (то есть еще до вступления в силу декабрьского эмбарго ЕС) цены Urals в значительной степени потеряли отношение к реальности, потому что их уровень стал определяться закупками лишь одной из трех групп покупателей, оставшихся у российской нефти в Европе.
Эти три группы можно коротко описать следующим образом. Первая — это европейские НПЗ, связанные с нефтепроводом «Дружба». Они не попали ни под эмбарго ЕС, ни под требования активистов отказаться от закупки российской нефти, потому что альтернативы российским поставщикам у этих заводов не было. В их долгосрочных контрактах цены привязывались к официальным котировкам Urals в портах Средиземноморья и Северо-Западной Европы, но напрямую они на цены Urals не влияли.
Вторая группа — это НПЗ, частично или полностью принадлежащие «Роснефти» и «Лукойлу». Сырье этим заводам, разбросанным по всей Европе от Румынии до Нидерландов, поставляли непосредственно их российские собственники через свои зарегистрированные в Европе «дочки» — вроде LITASCO и Energopole (принадлежат «Лукойлу» и «Роснефти» соответственно).
Третья группа — это те немногие европейские НПЗ, которые были по-прежнему готовы приобретать российскую нефть на открытом рынке. И только их спрос определял официальные котировки Urals.
Понятно, что спрос этот был совсем невелик, потому что с первых дней войны в Европе развернулась масштабная кампания против закупок российской нефти. Большинство публичных нефтяных компаний в итоге предпочли держаться от нее подальше, но некоторые частные нефтетрейдеры увидели в сложившейся ситуации возможность неплохо заработать.
От Сицилии до Роттердама
Лучше понять ситуацию помогает проект Fuelling the War, где консорциум журналистов-расследователей Investigate Europe отслеживает танкеры, выходящие из российских портов.
Например, выяснилось, что большинство грузов из России в Италию ушло на Сицилию. А точнее, на причалы крупнейшего в стране НПЗ ISAB, принадлежащего «Лукойлу». Шедшие в голландский Роттердам танкеры разгружались у терминала, с которого осуществляются поставки сырья на НПЗ Zeeland Refinery (там у «Лукойла» доля 45%). Кроме того, российская нефть регулярно поступала на причалы НПЗ ESSO в Роттердаме и в нефтехранилище Vopak, связанное с десятью заводами в том же городе.
«Лукойл» также владеет НПЗ на берегу Черного моря — в болгарском Бургасе и румынской Констанце. Именно на их причалах разгружались все танкеры, которые везли российскую нефть в Болгарию и Румынию.
Европейские НПЗ работают со своими акционерами по толлинговой модели: компании-владельцы или связанные с ними трейдеры сдают нефть на переработку за фиксированную плату, забирают получившиеся нефтепродукты и потом продают их на рынке. Судя по всему, в прошлом году упомянутые НПЗ изменили свою нефтяную корзину, чтобы максимально нарастить объемы переработки российской нефти. С начала войны Италия увеличила закупки российской сырой нефти в два раза — с 650 тысяч тонн в месяц до 1,3 млн. А объемы, поставляемые в Болгарию, выросли с довоенных 300 тысяч тонн в месяц до 700 тысяч в прошлом октябре.
Нефтепродукты закупают не только НПЗ, но и более мелкие компании, это стандартный товар. До недавнего времени простые граждане хорошо представляли, что Россия продает в Европу нефть, а нефтепродукты выпадали из фокуса внимания. До начала войны Россия поставляла в Европу миллионы тонн нефтепродуктов в месяц. Что стало с этими поставками после начала войны, можно проследить по базе данных таможенной информации EU COMEXT. По ней видно, что по нефтепродуктам начало войны ударило не так сильно, как по нефти.
Имеет смысл сравнивать объемы и динамику цен российских дизельного топлива и нафты — это, наряду с мазутом, основные экспортные позиции России. В отличие от мазута, по которому у России практически не было конкуренции, а значит, и сопоставимых цен, у дизельного топлива и нафты были и есть альтернативные поставщики. Цены на эти продукты не падали относительно альтернативных поставок и выросли в абсолютном измерении вместе с ценами на нефть.
Это сделало торговлю ими чрезвычайно прибыльным делом для европейских НПЗ, имеющих возможность работать на российском сырье. Июньские отчеты показывали, что маржа нефтепереработки этих заводов достигала $50–70 за баррель (при средней марже менее $10 для комплексных НПЗ).
Такую же прибыль приносили и все европейские НПЗ, находящиеся в российской собственности. При этом с размещением продукции на рынке проблем не возникало. LITASCO и Energopole закупали сырую нефть у «Лукойла» и «Роснефти», доставляли ее на соответствующие НПЗ для переработки и на выходе получали корзину нефтепродуктов, которые по документам проходили как произведенные в ЕС. А значит, могли беспрепятственно продаваться на европейских рынках. В случае необходимости прибыль можно было переводить материнским компаниям. Одновременно резко вырос прямой экспорт нефтепродуктов в Европу из России.
Удобный предлог
После начала войны объемы торговли российской нефтью на открытом европейском рынке резко упали, но именно там по-прежнему определялись официальные цены Urals. На их основе в России рассчитывался налог на добычу полезных ископаемых на всю добываемую в стране нефть и экспортные пошлины на нефть и нефтепродукты, которые вывозились за пределы Евразийского союза.
Налоги на нефтянку в России высокие — если цена барреля вырастает на доллар, государство забирает себе из него 80 или даже больше центов. Соответственно, такими же большими получаются и потери бюджета, если цена падает.
Реформа налогообложения нефтяной отрасли, проведенная в 2001–2003 годах, была одним из первых экономических решений президента Путина. С тех пор нефтяные доходы — это основа его власти, потому что позволяют финансировать обширный бюрократический и силовой аппарат, держать в узде региональные элиты и много всего другого. Введенная при раннем Путине система нефтяных налогов была нацелена на борьбу с трансфертным ценообразованием и концентрацией доходов на счетах зарубежных «дочек» российских компаний. Сделать это удалось благодаря тому, что уровень налогов привязали к независимому и понятному индикатору — международным ценам на сырую нефть.
Но система не выдержала условий военного времени. Поскольку падение публикуемых цен на нефть никак не отразилось на цене нефтепродуктов, продажи на европейском рынке со своих российских и европейских НПЗ оказались сверхприбыльны. И этой прибылью даже не нужно было делиться с государством, потому что котировки Urals, к которым привязаны российские налоги, в значительной степени утратили связь с реальностью.
Таким образом, нефтяные доходы российского бюджета упали не только из-за санкций и бойкотов, но и из-за действий российских нефтяников. Внешние меры принуждения просто создали удобный предлог для манипуляций международными ценами и перевода нефтяных доходов в офшорные подразделения российских нефтяных компаний.
Забавно, что одним из ключевых участников этой схемы стала «Роснефть», которая год за годом поглощала частные российские нефтяные компании. Ее глава Игорь Сечин при этом утверждал, что частному капиталу нельзя доверять. Мол, только государственный контроль и преданные, патриотичные управленцы вроде него заставят компании служить интересам страны и не допустят минимизации налоговых поступлений и сокрытия прибыли.
После эмбарго
Европейское эмбарго на российскую нефть и нефтепродукты положило конец этой прибыльной торговле, хотя некоторые исключения до сих пор сохраняются. Rosneft Deutschland Gmbh и ее доли в немецких НПЗ перешли под управление немецких властей в сентябре — так же, как это произошло с Gazprom Germania весной. Однако на этот раз российское правительство не стало накладывать никаких ответных санкций или запрещать будущие сделки с компанией и НПЗ.
Вполне вероятно, что «Роснефть» сохраняет доступ к этим перерабатывающим мощностям: некоторые доли были проданы дочерним структурам частной эстонской компании, которая давно занимается вывозом российских нефтепродуктов через порты Эстонии, но не обладает ни опытом, ни активами в сфере нефтепереработки.
«Лукойл» продает НПЗ на Сицилии, но сохраняет контроль над своими активами в Нидерландах, Румынии и Болгарии. Европейское эмбарго пока не распространяется на Болгарию, которая сможет закупать российскую нефть до конца 2024 года.
А с апреля 2023 года российские власти планируют начать использовать при расчете налогов котировки не Urals, а Brent с фиксированной скидкой.
Ограничения на экспорт основных российских товаров в Европу привели к тому, что торговля нефтью перестала быть прозрачной не только для западных наблюдателей, но и для российских властей, которые, по всей видимости, далеко не сразу поняли все нюансы и последствия падения цены Urals. Как бы то ни было, в результате российский бюджет лишился значительной части нефтяных доходов.
Понесли потери и европейские потребители, столкнувшись с рекордными ценами. Зато для бизнеса это создало возможности получить огромные прибыли. Чем не замедлили воспользоваться и крупнейшая в мире нефтяная компания ExxonMobil, и российские нефтяники, и государственные нефтеперерабатывающие компании из центральноевропейских стран, причем как из дружественной Кремлю Венгрии (MOL), так и из настроенной резко против Москвы Польши (PKN Orlen).
