Основной претензией к немецкой политике годами была неизменность лиц, предсказуемость процессов, отсутствие интриги. Одним словом – скукота. Для кого-то это, впрочем, как раз и было ее главным достоинством. Особенно на фоне бурных пертурбаций, которые в последние годы пережили США, Великобритания или Франция. Последние четыре с половиной месяца должны были в прах развеять устоявшиеся стереотипы.
То, что Христианско-демократической партии Ангелы Меркель, ее союзникам по баварскому Христианско-социальному союзу и руководству занявшей на выборах в сентябре третье место Социал-демократической партии удалось прийти к соглашению, еще не конец эпопеи: сначала в ходе специального опроса создание очередной, третьей в новом веке «большой коалиции» должны одобрить рядовые члены СДПГ. И хотя социологические данные свидетельствуют, что большинство немецких избирателей предпочли бы, чтобы именно так все и закончилось, внутри партии есть мощные силы, которые выступают за отказ от союза с Меркель. Решение состоится в начале марта.
Тем временем рейтинг правопопулистской «Альтернативы для Германии» вплотную приблизился к показателям социал-демократов, и, если бы парламентские выборы состоялись в ближайшее время, она имела бы неплохие шансы стать уже даже не третьей, а второй силой в немецкой политике. Кризис, в который погрузилась политическая система, любовно выпестованная фрау Меркель за двенадцать лет, далек от разрешения, и влияет он далеко не только на Германию.
Смогли поступиться принципами
На то, как себя вели в эти месяцы главные политические акторы, можно смотреть с двух точек зрения – циничной или идеалистической. В одной системе координат каждый из них ищет для себя максимальную выгоду. В другой все они пытаются обеспечить максимальную стабильность немецкой политической системе.
Понять прагматический интерес Меркель, ее товарищей по партии и партнеров из ХСС проще всего. Выиграв выборы, они рассчитывали, что руководить двумя младшими партнерами будет даже проще, чем одним: меньше взаимозависимости, больше возможностей для маневра. Когда проект провалился, главное было не допустить правительства меньшинства, которое, напротив, обещало зависимость буквально от всех вокруг, постоянную скованность в решениях и одновременно полную за них ответственность. Возможно, ошибкой было вступать в переговоры с социал-демократами, и нужно было требовать досрочных выборов, но социологи вовсе не гарантировали убедительной победы. «Большая коалиция» – понятный и опробованный вариант, гарантирующий сохранение власти.
В свою очередь, социал-демократы, проиграв сами выборы, парадоксальным образом оказались в беспроигрышном положении. В качестве ведущей оппозиционной силы они могли спокойно наблюдать – с очень большой вероятностью – за последним сроком Меркель и копить силы для борьбы с ее заведомо более слабым преемником. А когда в них возникла нужда как в партнерах по коалиции, они сумели выбить для себя самые благоприятные условия. С учетом того, что под контролем СДПГ окажутся МИД и Минфин, это похоже даже не на равноправное партнерство, а на социал-демократическое правительство под формальным руководством христианской демократки Меркель.
Наконец, каждая из малых партий, участвовавших в переговорах на первом этапе, резонно опасалась, что не будет иметь «золотой акции» в правительстве, где будут представлены обе большие. Новые выборы как минимум не ухудшили бы их положение, а как максимум сулили бы прирост популярности и возможность этой «золотой акцией» завладеть.
Но если посмотреть с другой точки зрения, то получается, что те же малые партии заботились не столько о собственном положении в системе немецкой власти, сколько о том, чтобы преодолеть порочную тенденцию к компромиссу любой ценой. А он был краеугольным камнем все той же «большой коалиции», делал невозможным проведение любой мало-мальски жесткой политики, усиливал подспудную напряженность, наращивал общественную апатию и в конечном счете вел к росту популярности все той же «Альтернативы». Зачем идти на новый круг – с новыми лицами и таким же результатом?
По тем же самым причинам СДПГ отказывалась от союза с ХДС/ХСС. Но у партии Меркель были свои, не менее обоснованные тревоги. Как только речь зашла о кабинете меньшинства, в Берлине явственно повеяло итальянскими ветрами, грозившими окончательно раскачать властную лодку по примеру Италии, где стабильного правительства не бывало годами. Но и досрочные выборы в сложившейся ситуации, с учетом вполне стабильного рейтинга «АдГ», не выглядели эффективным рецептом против этой «дольчевиты».
В результате в какой-то момент очередная «большая коалиция» стала единственным вариантом, позволявшим как минимум выиграть время для всего политического мейнстрима. Вопрос, будет ли выиграно что-то, кроме времени. Получившееся коалиционное соглашение, с одной стороны, обещает улучшение жизни некоторым слоям населения страны, но нельзя сказать, что немцы в целом тот народ, который страдает от материальной неустроенности. В то же время, возможно, по ключевому вопросу дискуссий – о беженцах – договоренности сохраняют кокетливую неопределенность. От слова «лимит», на котором настаивали баварские партнеры, отказались в угоду социал-демократам, но при этом обозначили число 220 тысяч, больше которого иммигрантов в Германию ежегодно въезжать не должно.
Как это будет работать на практике, пока никто не понимает. Ясно только, что немецкие политики не первый раз проявили удивительную способность находить компромисс в критической ситуации. Проблема в том, что договороспособностью немецкого избирателя не удивить, как и лишними полутора тысячами евро годовой субсидии от государства. Судя по росту популярности Партии зеленых после ее выхода из коалиции, избиратель теперь предпочитает тех, кто не может поступиться принципами.
Игра социал-демократических престолов
Иронично, что спрос на принципиальность был частично удовлетворен за счет принесения в жертву лидера социал-демократов Мартина Шульца – того самого, который год назад стал лидером партии именно в качестве ее олицетворения. Но как только дело дошло до вопроса власти, опытный евробюрократ немедленно занялся привычными закулисными комбинациями – и был за это жестоко наказан партийным аппаратом, который с самого начала был не в восторге от высокопарного чужака.
В ходе партийных переговоров он, который еще недавно больше всех говорил об их неприемлемости, очень быстро обозначил свой личный интерес: от партийного поста отказался, а вот на министра иностранных дел в новом правительстве рассчитывал. Загвоздка в том, что в нынешнем им является Зигмар Габриэль, год назад добровольно уступивший Шульцу место председателя партии.
«Я, наверное, слишком сильно привык к старому, аналоговому миру, где не юлят, а смотрят в глаза и говорят правду, – пожаловался Габриэль. – Похоже, это выходит из моды».
Чуть позже выяснилось, что в последние часы переговоров, когда речь шла о партийном распределении в новом правительстве, Шульц еще и грозил выйти из них. И только Меркель спасла ситуацию, заявив, что общество просто не поймет, если правительство не будет сформировано только потому, что партии не смогли договориться по кадровому вопросу. Голоса возмущенных партийцев не замедлили зазвучать греческим театральным хором.
После такого публичного конфуза, по сути, все, что оставалось Шульцу после скандала, – это отказаться от всех претензий на посты не только в партии, но и в правительстве. Только сама СДПГ вовсе не почувствовала себя от этого хоть немного лучше.
Продолжающееся снижение популярности социал-демократов – доказательство неверия немцев в то, что партия вообще способна дать новый импульс национальной политике. Уж точно не в лице старых аппаратных бонз, сковырнувших Шульца. И именно это делает туманными результаты опроса членов СДПГ о согласии вступить в коалицию. Он продлится до начала марта, но социал-демократический «комсомол», молодежное крыло партии, продолжает свою кампанию с хештегом #nogroko – «нет большой коалиции». И даже если она не достигнет цели, распад социал-демократической партии по поколенческому признаку уже не кажется абсурдным сценарием.
Гуманизм с меркантильным оттенком
Уже очевидно, что многомесячный правительственный кризис в Германии повлияет на всю Европу. За время правления Меркель Берлин окончательно закрепил за собой статус общеевропейского лидера, потеснив Великобританию, Францию и всех остальных претендентов. У этого лидерства есть ряд особенностей.
Для всего остального мира это новая Германия, разорвавшая со своим прошлым через трагедию нацизма. Но с точки зрения немецкой политики это Гитлер скорее исключение, а Меркель – одна из длинной череды консервативных христианских демократов, правящих страной вот уже столетие. И один из тех, кто стоял у истоков, канцлер Теобальд Бетман-Гольвег, ровно сто лет назад, в самый разгар Первой мировой войны, говорил, что «настало время не для аннексий, а скорее для того, чтобы небольшие государственные образования прижались к великим державам на условиях взаимной выгоды».
Но поражение в обеих мировых войнах действительно оставило Германии только единственный возможный вариант реализации собственного могущества – через очевидное экономическое превосходство при отсутствии традиционных военно-политических рычагов типа межконтинентальных баллистических ракет или права вето в ООН.
В связи с чем свою лидерскую роль Германия исполняет довольно специфично: просто уходя оттуда, где ее что-то не устраивает. Или угрожая уйти.
Именно так она поступила с Анкарой летом прошлого года во время очередного обострения отношений с Эрдоганом – пригрозив внести Турцию в список небезопасных стран для немецкого бизнеса и туризма, чем немедленно лишила бы ее львиной доли иностранных капиталовложений. Другое проявление внешнеполитической парадигмы «мы вам все равно нужнее, чем вы нам» можно было наблюдать во время греческого долгового кризиса. Тогда Берлин угрожал лишить Афины финансовой поддержки, если они резко не ужесточат бюджетную политику, за что получил град обвинений в национальном эгоизме. А между тем действовал единственно возможным в нынешней международной системе образом. Ведь если, в отличие от других метрополий, получить политические дивиденды от заботы о периферии Германия не может, то зачем, собственно говоря, о ней заботиться вообще?
Тем временем слухи об окончательной победе прогрессивной современности над старой доброй геополитикой оказались сильно преувеличены. Территориальные переделы, гражданские войны и бряцание ядерным оружием – двадцатый век продолжил свой марш в двадцать первом. И отдельные попытки Берлина облагородить печальную реальность, например запустив в страну сотни тысяч беженцев из особенно пострадавших регионов, вызвали только еще большее раздражение. Они оставили впечатление все того же безответственного лидерства, когда цена национального гуманизма с меркантильным оттенком – Германия нуждалась в людях, готовых занять низкооплачиваемые рабочие места, – это деградация международной культурно-политической идентичности. Ведь у соседей Германии столь обширных экономико-гуманистических планов не было и в помине, а до земли обетованной на Рейне добрались далеко не все. В результате жители окружающих стран ощутили себя в положении жениха, которого «без меня меня женили», и это еще больше усилило волну ксенофобского правого популизма.
Лидерство Берлина и лично Ангелы Меркель было основано на том, что наравне с конвейерами немецких заводов одинаково бесперебойно работали и механизмы управления страной. Но в самый неудобный момент выяснилось, что уютный островок стабильности в бурном океане мировой политики продувается все теми же ветрами и третье место правых радикалов на выборах мешает сформировать стабильное правительство. Больше того, в значительной мере подняла эти враждебные вихри – см. выше – политика самого Берлина.
Впечатление, что такой лидер, как Германия, делает мир стабильнее, оказалось обманчивым. Наоборот, в какой-то мере само лидерство этой страны стало возможным благодаря тому, что мир некоторое время был спокойным, безмятежным и затаившимся, подобно первым кадрам фильмов Михаэля Ханеке.
Ангела Меркель всего лишь идеально олицетворяет глубинную культурную проблему немецкой политики. Она заточена под строгое следование формальным процедурам и принципиальный отказ от форсайтного мышления, которое всегда предполагает высокую степень идеологизированности и открытой бескомпромиссности. У этого понятные исторические корни и драматичные последствия: она перестает работать, как только возникают кризисные ситуации. А некоторые из них еще и порождает.
Преждевременно говорить о том, что германское лидерство было геополитическим мыльным пузырем, который вот-вот лопнет. Но внятных ответов, как выходить из тупика, пока не слышно.
Идеальное национальное государство
Тем временем Ангела Меркель объявила о грядущем персональном обновлении руководства Христианско-демократического союза, чтобы «дать дорогу молодым». И это решение выглядит небессмысленным уже хотя бы потому, что восприятие ее собственной фигуры за последние годы проделало путь от почти культового до почти токсичного. «Мы все-таки не монархия, чтобы фрау Меркель сама себе выбирала преемника», – говорит один из популярных молодых руководителей ХДС Йенс Шпан, давая понять, что канцлер больше не пользуется непререкаемым авторитетом даже в собственной партии.
Действительно сама длительность пребывания Меркель у власти, очевидно, усиливает политическую фрустрацию. Тем более теперь, когда она пожертвовала сразу несколькими местами в правительстве, прежде занятыми ее однопартийцами, но сохранила собственное.
И все равно без решения принципиального вопроса, как интегрировать в системную политику «альтернативную» силу, даже возможный уход Меркель не станет долгоиграющим лекарством.
Немецкая, а вместе с ней и вся европейская политика стоит на пороге слома устоявшейся партийной конфигурации. И чем дольше истеблишмент будет игнорировать этот факт, тем выше вероятность, что трансформация пойдет не по мягкому пути, типа включения в начале 80-х зеленых в партийные коалиции в роли младших партнеров, а по радикальному столетней давности, когда традиционные партии, к собственному ужасу, обнаружили, что единственный путь избежать коммунистической революции – это отдать власть набравшим популярность социалистам.
Проблемы внутренней и международной политики оказались так тесно взаимосвязаны из-за того, что Германия за последние годы стала идеальным национальным государством в понимании XIX века. Она, можно сказать, поменялась ролями с США столетней давности, эпохи «доктрины Монро», до решения Вудро Вильсона вступить в Первую мировую, во время которой как раз и началась длинная христианско-демократическая эра в политической истории Германии.
Но если сто лет назад европейские страны толпились в очереди за то, чтобы Америка вмешалась в отношения между ними на одной из противоборствующих сторон, чуть ли не на любых условиях, то любая внешнеполитическая активность Берлина, напротив, воспринимается через призму «четвертого рейха». В нынешней системе международных отношений Германия обречена на замыкание в национальном эгоизме. Тем опаснее для международной системы то, что внутри страны силы, которые делают ставку на этот эгоизм не в скрытой, а вполне открытой форме, наступают на пятки традиционных, интегрированных в мир элит.
За последние 70 лет в Германии было совсем немного достижений, прошедших под мощными идеологическими лозунгами. Одно из них – объединение страны в 1990 году. И лозунг, под которым оно происходило: «Wir sind das Volk» («Мы – народ»), сегодня успешно эксплуатирует только одна партия – «АдГ».
Найдет ли очередное деидеологизированное правительство Меркель адекватный ответ на этот вызов – большой вопрос. Но для начала оно должно хотя бы получить визу от рядовых членов СДПГ. А потом отработать весь положенный срок, который и так уменьшился на переговорные полгода из-за слишком большой уверенности партийных элит в том, что их собственные интересы и общее благо неразделимы.