Энергобезопасность, наверное, один из наиболее часто употребляемых терминов при обсуждении взаимоотношений между Россией и Европой в сфере энергетики и один из наиболее противоречивых. Для европейцев чаще всего он ассоциируется с опасениями, обусловленными высокой зависимостью от поставок российских энергоносителей, в первую очередь природного газа; для представителей РФ – с транзитными рисками и так называемой безопасностью спроса – необходимостью получить гарантии сбыта произведенных углеводородов.
Энергетическая гонка вооружений
За последние 10–15 лет отношения между Россией и Европой в этой сфере проделали головокружительный путь от вполне стабильных и спокойных до крайне нервных, насыщенных взаимными подозрениями и страхами. Здесь можно видеть пример классической «спирали безопасности», когда действия одной стороны по превентивной защите своих интересов трактуются другой как подготовка к агрессивным недружественным действиям и влекут за собой симметричный ответ, что только усиливает опасения первой стороны (именно по этому сценарию в 1970–1980-х годах шла гонка вооружений), и, как показывает практика, выскочить из этого замкнутого круга при высоком недоверии сторон друг к другу практически невозможно.
Понимая, что в обозримой перспективе напряженные отношения между Россией и США, а значит, и между Россией и трансатлантическими партнерами США сохранятся, трудно найти рецепт выхода из сложившейся не просто плохой, а неуклонно ухудшающейся ситуации: пока не восстановлен базовый уровень взаимного доверия, каждая сторона будет искать подвох в любом действии контрагента. Тем не менее, как нам представляется, есть некоторые направления сотрудничества в сфере повышения энергобезопасности, которые могли хотя бы отчасти затормозить движение по этой лестнице, ведущей вниз.
Со времен Черчилля, впервые обозначившего проблему энергобезопасности применительно к топливоснабжению британского флота, классические методы обеспечения энергобезопасности оставались неизменными.
- Потреблять меньше (энергосбережение и энергоэффективность).
- Производить с запасом (наращивание инвестиций и создание разного рода запасов и свободных мощностей).
- Знаменитое черчиллевское «диверсификация, диверсификация, и только диверсификация».
- Максимально использовать потенциал распределенной энергетики и местных источников энергоснабжения.
Энергосбережение
Первый метод вопросов не вызывает: конечно, сэкономить энергию в большинстве случаев и дешевле, и для экологии лучше. Именно поэтому со времен первого нефтяного кризиса сначала западные страны-импортеры, а теперь уже и практически все правительства столько внимания уделяют энергоэффективным технологиям и стандартам. Этот общемировой тренд за последние 30 лет продемонстрировал очень впечатляющие результаты: энергоемкость мирового ВВП снизилась с 1997 года на 40% (то есть для производства одного доллара ВВП теперь в среднем по миру используется на 40% меньше энергии). Но поскольку экономика и уровень жизни растут, в абсолютных объемах человечество все же потребляет больше энергии, чем когда-либо. Хотя и тут уже начинают проявляться очень серьезные тенденции: так, в большинстве стран ОЭСР (в первую очередь в ЕС и Японии) уже стабилизируются и абсолютные объемы энергопотребления, и даже в развивающихся странах темпы роста спроса на энергию замедлились. Европа, безусловно, один из лидеров в этом процессе: согласно данным Международного энергетического агентства, в 2006 году европейское энергопотребление достигло пика и с тех пор постепенно сокращается.
Для стран-производителей, кстати, это тоже хороший вариант увеличить объемы экспорта, не наращивая добычу – просто за счет меньшего собственного потребления. С этой точки зрения очень перспективной и совершенно неконфликтной темой для обеих сторон – России и Европы – представляется кооперация в энергосберегающих проектах на территории Российской Федерации. С одной стороны, это обеспечивает для европейцев дополнительный объем высвобождающихся для экспорта энергоресурсов, с другой – прекрасно вписывается в климатическую повестку и борьбу с глобальным изменением климата, а главное, это происходит на уровне конкретных предприятий и муниципалитетов, а не в парадигме мегапроектов, а потому не несет никакой геополитической нагрузки. Конкретных форматов взаимодействия может быть много – от продажи или трансфера технологий до вхождения европейских компаний в качестве инвесторов и сервисных компаний или просто обучающих программ и обмена опытом.
Тема настолько корректная и политически нейтральная, что придраться к ней практически невозможно, а во времена, когда разговаривать обеим сторонам становится все сложнее – общение все больше напоминает ходьбу по минному полю, – такие темы особенно важно развивать, чтобы оставался хоть какой-то канал для диалога.
Рост добычи и инвестиций
С опережающим наращиванием добычи/производства и созданием избыточных мощностей и запасов все сложнее. До сих пор не решен принципиальный вопрос: а кто за это должен платить? Обычно по умолчанию предполагалось, что запас производственных мощностей должны создавать производители (для надежности, чтобы, в случае чего, быстро откликнуться на дополнительные потребности рынка), а инвестировать в хранилища, стратегические резервы и пр. должны потребители (если что-то пойдет не так). И если потребители хоть как-то, пока не особо успешно, пытаются интернализировать эти затраты и превратить мощности по хранению тех же углеводородов или электроэнергии не просто в резерв на случай форс-мажора, а в торгуемый товар для покрытия пикового спроса, то производителям пока не удалось научиться продавать свои избыточные добычные мощности наподобие страховых полисов. Более того, они серьезно обожглись в последние годы, в ответ на всеобщую истерику 2006–2008 годов по поводу надвигающегося энергодефицита создав избыточные мощности по добыче и экспорту углеводородов – и с разбегу влетев в период перенасыщенного рынка, низких цен и острой конкуренции.
Теперь перед принятием любого инвестрешения компании еще сто раз подумают, насколько корректен используемый ими прогноз роста спроса и стоит ли брать такой риск омертвления инвестиций в случае, если спрос окажется ниже ожидаемого (что в последнее время происходит с завидной регулярностью). К этому стоит добавить и совершенно новый фактор – нарастающие ожидания «пика нефти», не в смысле пика добычи, а пика потребления. Экологическая повестка и бесконечные рассуждения об электромобилях, ВИЭ и других технологиях «Энергетического перехода» сделали свое дело: инвестиционные ожидания инвесторов ухудшаются на глазах. Все больше инвестфондов и банков просто отказываются финансировать угольные проекты как уходящую отрасль, а некоторые уже всерьез предрекают закат нефти на горизонте до 2030 года – и также сокращают финансирование. Рассуждений о пике спроса на нефть очень много, разброс прогнозируемых сроков крайне велик, но, откровенно говоря, точная дата тут совершенно не важна: важны ожидания, а они ухудшаются. Как ни крути, а привлекать инвестиции в крупные долгосрочные проекты на предположительно падающем рынке с низкой маржинальностью будет намного сложнее. И уж, конечно, мало кто решится инвестировать, заранее предполагая низкий уровень последующей загрузки мощностей. С газом ситуация лучше, мирового пика потребления пока никто не заявлял, но в Европе, например, есть очень противоречивые прогнозы, часть которых предусматривает долгосрочный рост газопотребления, в то время как другие, напротив, – сокращение и спроса, и импорта газа.
В классической системе взаимоотношений между Россией и ЕС эти риски покрывались как за счет долгосрочных (на 25–30 лет) контрактов «бери или плати», которые давали гарантию долгосрочной загрузки мощностей для производителей, так и за счет обменов активами и взаимных инвестиций (как, например, у дочерних структур BASF и E.ON в Южно-Русском месторождении и «Северном потоке»). Однако такого рода схемы все менее привлекательны для потребителей: сроки контрактов неуклонно сокращаются, новых практически не заключают, рассчитывая докупать недостающие объемы на споте, а совместные инвестиции с российскими компаниями становятся все более сложными из-за санкций и общей геополитической ситуации. Баталии, развернувшиеся вокруг «Северного потока – 2», лучшее тому подтверждение.
Диверсификация
Диверсификация – это альфа и омега энергобезопасности. Диверсифицировать пытаются все, что можно: и типы энергоресурсов в топливной корзине потребителей, и технологии их применения, и источники поставок (как с точки зрения географии, так и с точки зрения контрагентов), и сами маршруты транспортировки. Тут, пожалуй, наиболее мощную динамику показывают все нетопливные источники энергии – среднегодовые темпы роста ВИЭ в последние годы составляют 10%, и во многом изменение потребности в углеводородах связано именно с ростом возобновляемой энергетики. Этот тренд в Европе закреплен на политическом уровне, и нет оснований предполагать, что он изменится. Что же касается диверсификации источников поставок, тут ситуация грустнее, за последние 10 лет особых успехов в этом направлении добиться не удалось – за исключением относительно небольших объемов сетевого газа из Азербайджана и совсем символических поставок СПГ из США, новых источников не появилось, и, судя по всему, сложно ожидать тут каких-то резких изменений. Конечно, европейцы хорошо поняли необходимость создания альтернативных «Газпрому» источников поступления газа – это, как СПГ в Прибалтике, позволяет резко усилить переговорную позицию при обсуждении цен, однако экономическая логика показывает, что у российского газа запас по ценовой конкурентоспособности намного больше, чем у большинства альтернатив. Что же касается диверсификации маршрутов транспортировки, то опять же «Северный поток – 2» и «Турецкий поток» хорошие иллюстрации тому, что этот тезис потребителями «покупается» плохо и чаще всего уже даже не рассматривается как реальная диверсификация.
Децентрализация энергоснабжения
Ну и, наконец, последний по порядку, но отнюдь не по значимости способ повышения энергобезопасности – децентрализация энергообеспечения, переход на распределенные местные энергоресурсы. Можно сказать, что именно этот подход радикально снизил проблемы энергобезопасности для США в связи с успешной разработкой местных ресурсов сланцевой нефти и газа. Он же за счет роста ВИЭ и разного рода распределенных энергоресурсов позволяет странам Северо-Западной Европы (Дания, Великобритания, Нидерланды, Германия и др.) не увеличивать зависимость от импорта углеводородов.
Благодаря техническому прогрессу теперь небольшие распределенные энергопроекты имеют вполне сопоставимый с крупными уровень удельных затрат, при этом заметно превосходя их по другим параметрам, таким как экология, гибкость, снижение рисков и пр. В условиях медленно растущего (а то и падающего) и при этом очень непредсказуемого спроса точная подстройка под запросы рынка оказывается важнее – по крайней мере, не происходит омертвления инвестиций, которое можно наблюдать на многих мегапроектах. Малые установки как раз дают куда больше гибкости и скорости в принятии инвестиционных решений. Так, запуск новых сланцевых скважин достиг невероятной скорости: уже полутора-двух месяцев хватает, чтобы их пробурить. Это огромное преимущество по сравнению с крупными проектами, занимающими от пяти лет (за это время конъюнктура рынка может полностью измениться).
И еще один аспект: потребители сейчас получают все большие возможности выбора технологий; хочешь – к централизованной сети подключайся, хочешь – газовую микроТЭЦ в подвале ставь, а хочешь – солнечные панели с накопителями на крышу. А если к развитию децентрализованной энергетики и всех «малых форм» добавить и новые технологии управления на основе цифровой информации от немыслимого количества подключенных устройств, больших данных, углубленной аналитики (включая машинное обучение) и прочих технологий интернета вещей, то под вопрос начинает ставиться сама целесообразность высококонцентрированной и централизованной организации энергетики. Помимо всего прочего, это еще, в отличие от традиционных углеводородов, и очень быстро растущие рынки с высокой инвестиционной привлекательностью: так, среднегодовые темпы развития микрогридов – 30%, накопителей электроэнергии – 17%.
В сочетании с остальными традиционными методами обеспечения энергобезопасности такой «переход на подножный корм» может стать хорошим подспорьем, причем опять, как и в случае с энергоэффективностью, не только в Европе, но и в России.
Таким образом, выходит, что именно инновационные технологии как на стороне производства и передачи, так и даже в большей степени на стороне потребления энергоресурсов могут обеспечить наибольший вклад в энергобезопасность России и ЕС и одновременно в построение нового типа сотрудничества, основанного не столько на прокачке растущих объемов углеводородов с Востока на Запад, сколько в развитии новых энергетических технологий на этих рынках.
Публикация подготовлена в рамках проекта «Европейская безопасность», реализуемого при финансовой поддержке Министерства иностранных дел и по делам Содружества (Великобритания)