Разговоры о геополитическом соперничестве России, Китая и Запада в Центральной Азии стали настолько привычными, что почти вытеснили представление о том, что исторически и культурно этот регион тяготеет совсем к другой части света – к Ближнему Востоку. В начале 1990-х годов после распада СССР «исламское пробуждение» было одной из главных тем в общественной жизни Центральной Азии, а руководителям недавно ставших независимыми государств приходилось вырабатывать новую мусульманскую повестку.
Тогда в регионе начали активно работать арабские религиозные фонды, которые заявляли о «единстве уммы» и стремились расширить свое влияние на местных верующих через сеть медресе и преподавание Корана по лекалам арабских богословов. Другой влиятельной идеей стал пантюркизм. Тут вдохновителем выступала Турция, готовая объединить тюркское население Центральной Азии под своим лидерством.
Однако серьезного сближения между странами Центральной Азии и Ближнего Востока так и не произошло – с одним исключением. Парадоксальным образом самым привлекательным партнером на Ближнем Востоке для Центральной Азии оказался Израиль, в результате чего регион превратился в самую произраильскую часть исламского мира.
Неликвидная солидарность
Страны Центральной Азии довольно быстро разочаровались в возможностях сотрудничества с мусульманским Ближним Востоком. Молодым государствам, совсем недавно избавившимся от влияния одного старшего брата в лице СССР, не улыбалось попасть в зависимость от другого, теперь уже в лице исламских фундаменталистов из арабских стран. Центральноазиатские режимы старались как можно быстрее убедить своих зарубежных партнеров отказаться от покровительственного тона. Они желали разговора на равных.
Далее выяснилось, что с точки зрения государственного развития Ближний Восток мало что может предложить Центральной Азии. Страны обоих регионов сближает немало общих черт, но это скорее общность проблем, а не интересов, позволяющих объединить усилия для их решения.
Как на Ближнем Востоке, так и в Центральной Азии идет неконтролируемый и чреватый конфликтами приток населения из неблагополучных сельских районов в крупные города. Также оба региона постоянно сталкиваются с угрозой нехватки продовольствия из-за неэффективного использования трансграничных рек и истощения водных ресурсов. Но ни та ни другая сторона пока не смогли найти эффективного решения этих проблем.
Еще одно важное сходство Ближнего Востока и Центральной Азии – это ключевая роль армии и спецслужб в обеспечении стабильности режимов. В обоих регионах ведущие политики и правящие элиты во многом формируются из представителей спецслужб, и именно они разрабатывают правила игры во внутриполитической и экономической жизни своих стран. Но при всей схожести режимы такого рода обычно не заинтересованы в развитии связей с соседями и относятся к любым внешним контактам с большим подозрением.
Наконец, сами арабские страны оказались не готовыми к использованию мягкой силы в Центральной Азии. Лучше всего об этом свидетельствуют слабые позиции в регионе арабских (и персидских) СМИ. Центральноазиатская аудитория катарского телеканала Al-Jazeera, влиятельного проводника происламской точки зрения, очень мала – канал не вещает ни на русском, ни на одном из местных языков. А те жители Центральной Азии, которые могут читать новости по-английски, совсем не обязательно обращаются за информацией именно к нему.
В результате уже в середине 2000-х годов отношение Центральной Азии к ближневосточной повестке кардинально изменилось. Узбекистан разочаровался как в пантюркизме, так и в ставке на религиозную составляющую в международных отношениях. Ташкент начал энергично сворачивать активность арабских религиозных фондов и закрывать медресе. Дело дошло до того, что Узбекистан перестал отправлять местных духовных лиц на учебу в ближневосточные религиозные институты, по сути вернувшись к советской практике, когда имамы готовились внутри страны.
Казахстан благодаря росту цен на энергоресурсы и общему укреплению национальной экономики давно уже не нуждается в менторах и сам проводит активную внешнюю политику. В Таджикистане многолетняя гражданская война надолго отпугнула от исламских идей и власти, и значительную часть общества. А в Туркмении безграничный культ личности Ниязова не оставлял пространства для религиозной жизни.
Политическое руководство стран Центральной Азии осознало, что слова о солидарности с уммой неликвидны и что за ними ничего не стоит, кроме эмоций. А наполнить эмоциональный фон реальным сотрудничеством страны арабского Ближнего Востока не готовы.
«Арабская весна» и ее последствия
Одно из главных различий между двумя регионами заключается в том, что на Ближнем Востоке светский государственный строй с примесью арабского национализма баасистского толка почти повсеместно потерпел крах, а в Центральной Азии светский национализм, наоборот, сейчас на подъеме.
Это противоречие особенно обострилось после «арабской весны» 2011 года. Падение светских режимов в Тунисе, Ливии, Египте, разразившаяся гражданская война в Сирии и усиление радикальных исламистов на Ближнем Востоке стали для стран Центральной Азии ярким отрицательным примером, свидетельством того, что политическая нестабильность несет колоссальные страдания простым людям. Сложилось общее убеждение, что подобное ни в коем случае не должно повториться у нас.
С тех пор спецслужбы и провластные пропагандисты, рассуждая о внутренних проблемах, постоянно приводят Ближний Восток как негативный пример, как наглядное подтверждение того, что высокие ожидания, нацеленные на улучшение уровня жизни и демократические перемены, не оправдывают себя, что простым людям следует терпеть существующие трудности, а чрезмерная требовательность и протесты, наоборот, толкают общество к хаосу. Популярность в Центральной Азии российских СМИ, которые последовательно пропагандируют те же идеи, лишь укрепляют этот образ в сознании городского населения центральноазиатских стран.
Более того, светская националистическая повестка постепенно вытесняет религиозную. Арабский Ближний Восток в Центральной Азии все больше воспринимается как источник радикального исламизма, которому необходимо поставить заслон. Руководители центральноазиатских стран публично выступают с критикой таких строгих мусульманских обычаев, как обязательное ношение женщинами хиджаба и никаба. По их мнению, это не соответствует местным национальным традициям.
Например, президент Казахстана Нурсултан Назарбаев на встрече с представителями интеллигенции заявлял: «Я всегда был против платков и паранджи. Наши женщины никогда не носили их и не прятали лица. В школах, институтах молодежь начинает носить хиджабы и паранджу. Я всегда был против этого. Мы с уважением относимся ко всем представителям мусульманства, но у нас своя дорога».
Схожие мысли выражал и бывший президент Киргизии Алмазбек Атамбаев. Под предлогом защиты национальной культуры и языка он даже распорядился выделить средства на агитационную кампанию, пропагандирующую национальную одежду и платки в качестве альтернативы мусульманским.
«Давайте не будем путать культуру арабскую, пакистанскую, бангладешскую и прочие с кыргызской. У нас есть свои одежда и язык. Почему вместо слова “адал” (кыр., чистый, разрешенный шариатом) – “халал” (араб., разрешенный)? Я Коран читал неоднократно, не надо навязывать нам чужую культуру и язык», – говорил Атамбаев.
У нас нет антисемитизма
Лидеры центральноазиатских стран хорошо понимают, что их авторитарные режимы не пользуются особой симпатией в западных странах. При этом они зависят от западных инвестиций, грантов и финансовых институтов, а их собственные дети и дети их ближайшего окружения приобретают на Западе недвижимость и там же хранят свои накопления. Все это вынуждает политические элиты региона предлагать западному миру какую-то позитивную повестку для смягчения критики в свой адрес.
Одним из немногочисленных, но действительно положительных аспектов в жизни стран Центральной Азии является толерантность по отношению к национальным и религиозным меньшинствам. Именно эту тему центральноазиатские лидеры широко используют для позиционирования своего образа на международной арене.
Каждая страна региона регулярно подчеркивает, что в ее границах царят межнациональное согласие и религиозная терпимость. Особый акцент неизменно ставится на отсутствии антисемитских настроений и процветании немногочисленных еврейских общин, что для мусульманских стран большая редкость.
Исторически бухарские евреи были одним из коренных народов Центральной Азии, хотя вплоть до конца XIX века местные ханы и эмиры проводили против них весьма суровую репрессивную политику, в советское и постсоветское время отношение к ним было и остается терпимым, если не сказать дружелюбным.
Бухарские евреи внесли большой вклад в культурную и экономическую жизнь стран региона и даже сегодня, после переезда большинства из них в США и Израиль, остаются популяризаторами культурного наследия таджиков и узбеков. Они активно выступают за развитие отношений с центральноазиатскими странами и в культуре, и в экономике.
Покойный президент Узбекистана Ислам Каримов и действующий президент Казахстана Назарбаев, посещая Израиль, не раз подчеркивали, что в их странах никогда не было антисемитизма. Власти Таджикистана и Узбекистана взяли на себя уход за кладбищами бухарских евреев, возвратили прихожанам-иудеям здания старинных синагог, конфискованных в советское время, активно налаживают связи с предпринимателями из Израиля и американскими бизнесменами еврейского происхождения. Да и без государственной защиты в странах региона не было случаев вандализма на еврейских кладбищах или в синагогах.
Центральноазиатские страны располагают скудными лоббистскими возможностями, например в Соединенных Штатах, поэтому стараются выстраивать прочные связи с бухарско-еврейской диаспорой. Их усилия облегчает то, что еврейская община Центральной Азии покинула регион не из-за антисемитской политики властей, а по социально-экономическим причинам. Дискриминации бухарских евреев подвергала скорее не местная, а центральная советская власть, запрещавшая им свободно выезжать из страны и вводившая лимит на прием в университеты из-за пятой графы в паспорте.
Курс на Тель-Авив
Для Израиля дружественные отношения с государствами Центральной Азии тоже играют важную роль. Еще первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион, чтобы не допустить создания единого антиизраильского альянса, стремился укреплять связи с неарабскими мусульманскими странами. Придерживаясь этой стратегии, Израиль успешно сотрудничал с Турцией, Ираном (до 1979 года) и Индией, где доля мусульманского населения весьма значительна. Это позволяло израильским политикам говорить, что их действия в отношении палестинцев направлены не против ислама, а против радикальных элементов.
После распада Советского Союза в сферу «дружественной периферии» Израиля попали и страны Центральной Азии, а также Азербайджан, с которым Тель-Авив установил тесное военно-техническое сотрудничество. В окружении премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху подчеркивают, что страны являются стратегическими союзниками.
Сегодня в центральноазиатских странах Израиль пользуется самой широкой поддержкой у представителей светских и националистических сил. Они видят в нем пример высокоразвитого государства, которое, несмотря на враждебное окружение и сложные климатические условия, сумело построить эффективную экономику и добиться впечатляющего технологического развития. Всякий раз, когда в центральноазиатском регионе обостряются проблемы с продовольственной безопасностью или нехваткой водных ресурсов, все апеллируют к израильскому опыту.
Еврейское государство, понимая это, старается популяризировать свои достижения через программы развития сельского хозяйства, а также предоставляя жителям Центральной Азии бесплатную помощь в проведении сложных медицинских операций в рамках программы Tikkun Olam.
В ответ страны региона стремятся сохранять с Израилем хорошие отношения, зачастую в ущерб своим связям с арабским миром. Они почти никогда не выступают даже с дежурными заявлениями о солидарности с палестинцами, а Узбекистан и Казахстан открыли в Тель-Авиве свои посольства, не обращая внимания на критику других стран Ближнего Востока.
Даже в конфликте Турции и Израиля симпатии многих в Центральной Азии оказываются скорее на стороне Тель-Авива. Президента Эрдогана критикуют за то, что он прежде всего поддерживает арабов, а не этнически близких тюрков, чьи права нарушаются в Крыму, Иране и Китае.
В целом переживания на тему цивилизационного выбора в пользу пантюркизма или исламских ценностей перестали быть значимым фактором в политике стран Центральной Азии в отношении Ближнего Востока. Им на смену пришел чистый прагматизм. Политические элиты региона прежде всего заинтересованы в структурной перестройке своих экономик, в получении инвестиций – особенно технологических и в развитие человеческого капитала. Они понимают, что арабские страны мало чем могут помочь в этой области, поэтому стараются дистанцироваться от Ближнего Востока и его конфликтов.
Идеи пантюркизма и исламского возрождения постепенно вытесняются государственным национализмом, а политические элиты Центральной Азии предпочитают ориентироваться не на глобальную умму, а на региональное сотрудничество и инвестиции со стороны экономически и технологически развитых государств.