Новость об отставке Нурсултана Назарбаева заставила Россию обсуждать не столько судьбу Казахстана, ближайшего геополитического союзника, сколько будущее Владимира Путина. Тем более что вариант с досрочным уходом на пост главы Совета безопасности не раз всплывал и в российских дискуссиях о транзите. Среди других разновидностей этого сценария – переход на пост главы Госсовета или еще какого-то коллегиального органа, который позволил бы сохранить функции стратегического и геополитического управления, а также обеспечил бы право вето на решения преемника. Казахстанский эксперимент действительно задает определенную логику рассуждениям о будущем Путина, но совсем в другом контексте.
Кто кого обогнал
Определенное формальное сходство между казахстанским и будущим российским транзитом, конечно, есть. Назарбаев ушел, но остается. Он возглавил Совет безопасности с полномочиями, которые ставят его выше президента и правительства, сохранил за собой лидерство в партии власти и формализовал статус елбасы – лидера нации.
В такой ситуации можно спокойно отойти от рутины, сбавить темп работы, гарантируя при этом безопасность себе и семье, а также застраховаться от ошибок преемника. Даже если новый президент Токаев не справится или попросту подведет, ему на смену придет дочь Дарига, ставшая спикером Сената, вторым человеком в иерархии. Страховочный механизм, как назвали его наблюдатели. Разве не об этом мечтает Путин?
Однако у казахстанского эксперимента есть несколько особенностей, которые делают его не самым привлекательным для российского лидера.
Многие ассоциируют Путина с Назарбаевым, но вряд ли это делает сам Путин. Он на 12 лет моложе Назарбаева и, скорее всего, видит в своем казахстанском коллеге Бориса Ельцина – первого постсоветского лидера России, которой тоже добровольно ушел в отставку и передал власть заранее подобранному преемнику. Так что в этом смысле не Казахстан обогнал Россию в деле транзита, а Россия, причем много лет назад.
Владимир Путин уже несколько лет как перестал быть отцом нации. В 2017 году ходили слухи, что президент будет переизбираться в образе «мудрого дедушки», опытного политика, который продолжит по-отечески бережно заботиться о народе. Но это не сработало, и, скорее всего, вовсе не потому, что идея плохая, а просто Путин банально не ощущает себя «отцом нации».
У российского лидера совсем иная психология. Можно долго спорить о путинизации системы, но он менеджер, геополитический предприниматель, авантюрист, а никак не отец нации – в противном случае ему пришлось бы гораздо больше работать над тем, чтобы сохранять и лелеять близость к народу. Путин же не только дистанцировался и охладел к людским проблемам, но откровенно страдает от народного непонимания и разницы повесток.
Он оторвался не только от народа, но даже от российских элит, слившись с государством как бессубъектной машиной, чье самосохранение и экспансия в его понимании обеспечивают благополучие и первых, и вторых. В этом плане формальное сходство с Казахстаном никак не отменяет того, что по содержанию Путин занимает в системе политических координат совсем другое место, чем Назарбаев.
Крым вместо семьи
Еще одно важное отличие опыта Казахстана в том, что у российского лидера нет необходимого атрибута этой модели – семьи. Дарига Назарбаева возглавила Сенат и в случае чего подстрахует транзит, заняв пост президента. У Назарбаева три дочери, восемь внуков и пять правнуков – большая семья, которая глубоко встроена в систему распределения власти и общественных благ.
Владимир Путин в России – одинокий волк, легко развелся и женился на России, как несколько раз пытался убедить нас Дмитрий Песков. О его дочерях пишут только оппозиционные и западные СМИ, но в российской политической жизни их нет. Поэтому у Путина нет и не может быть подобной страховки, которая к тому же уместна скорее в традиционных, чем в современных обществах.
Главная загвоздка путинского транзита заключается в том, что российский президент вообще не сможет получить стопроцентных гарантий безопасности и преемственности без радикальной переделки политической системы под себя в духе восточных традиционных обществ. Поэтому вряд ли он к этому стремится. Пойти по такому пути – значит сделать ставку на бессрочное продление путинского режима под себя, но не факт, что президент хочет именно этого.
Поэтому в отличие от Назарбаева на Путина вряд ли сильно повлиял узбекский опыт, когда смерть Ислама Каримова и дальнейший дележ власти плохо закончились для семьи президента. Много ли оставит после себя Путин из того, что потребует защиты? Представляется, что его первая забота вовсе не семья или семейный бизнес, а проблемы иного измерения – что будет с Крымом, присутствием России в Сирии и способностью страны отстаивать свой суверенитет, выдерживать конфронтацию с США и НАТО. Нельзя недооценивать самосакрализацию Путиным своей роли в истории, что неизбежно подразумевает готовность жертвовать земным.
Если Путин захочет остаться, ему будет достаточно убрать ограничение в два срока, и никаких громоздких, корежащих систему госуправления реформ не потребуется (особенно с учетом того, что такие реформы не учитывают конечность самого «отца нации»). Если же он захочет уйти, а очень часто именно об этом неофициально говорят, то при наличии лояльного окружения он найдет себе место в системе, пусть и адаптированное под новый статус. Конституционные реформы неизбежны, но Путин всегда очень осторожно подходил к правке Основного закона. Поэтому даже если перераспределение власти действительно планируется, вряд ли оно будет особенно радикальным.
Ненужная страховка
Кремль, безусловно, будет внимательно наблюдать за казахстанским экспериментом и учиться, но не столько с точки зрения успешности транзита для самого Назарбаева, сколько анализируя поведение элит: как в новую конфигурацию впишутся силовики, как бизнес-элиты будут выстраивать отношения с новым президентом, как транзит скажется на партии власти и какой будет динамика настроений в обществе.
Решение Назарбаева также может затормозить реализацию транзита в России – слишком активным и повсеместным оказалось обсуждение путинского ухода. Возникает соблазн погасить волну, поэтому в ближайшее время могут появиться сигналы, что Путин намерен оставаться у власти как можно дольше и даже готов снять ограничение по срокам. Такие сигналы пойдут вовсе не потому, что это станет опорным сценарием, а просто чтобы сбить ожидание приближающегося транзита.
Если судить по тому, что говорил Путин в последние годы, не остается сомнений, что в его видении российский режим, система прекрасно работают и без его ежедневного вмешательства. Это у внешних наблюдателей популярна схема «ручного управления», замкнутости всего и вся на президента. Но Путин неоднократно давал понять, что видит ситуацию иначе: есть сильная президентская власть, необходимая для такой страны, как Россия, есть конструктивная и зрелая оппозиция, политически ответственная элита и так далее. Не похоже, чтобы Путин сильно боялся, что в случае его ухода все рухнет. А значит, и перестраховываться через радикальные реформы ему незачем.
Основное внимание российского президента будет сфокусировано не столько на системе, которая в его понимании и так неплохо отстроена, сколько на выборе фигуры преемника. Будет ли это местоблюститель под пристальным присмотром Путина или полноценный правитель – отдельный вопрос, но президент известен тем, что обычно действует осторожно, а значит, и его уход будет проходить постепенно, размеренно, а фактический транзит по-настоящему может начаться уже после ухода с поста президента, руками преемника.
Вариантов путинского транзита много, но все достаточно далеки от казахстанского опыта, где другие политические традиции, другая структура элит и общества, принципиально иные геополитические условия и логика управления. Но вот ход транзита и его последствия, безусловно, могут повлиять на выбор сценария для решения проблемы-2024, а также на подбор преемника. И если Путин все-таки решится уйти, то гораздо больше шансов появляется у новой условной тандемократии 2.0 с коррекцией на ошибки предыдущего опыта.