Как известно от самого Владимира Путина, руководство России хотело бы как можно быстрее завершить «специальную военную операцию», только, похоже, не знает, как, и стесняется спросить. Но уже есть понимание, что для этого потребуется «помощь зала» в Вашингтоне.
Нужная пауза
Москве срочно необходимо остановить боевые действия высокой интенсивности и контрнаступление ВСУ. Российская группировка утратила боевую эффективность, с трудом удерживает контролируемую территорию и все чаще вынуждена «отходить на более выгодные позиции». Поэтому для Кремля сейчас критически важно избежать очевидного всем военного поражения, которое будет невозможно креативно интерпретировать в публичном пространстве без того, чтобы вызвать неприятные вопросы к высшему руководству страны.
После двух коллапсов (Изюм, Лиман) третий провал (намечающееся окружение 15-тысячной российской группировки под Херсоном) может привести к масштабной дестабилизации. Остановка или пауза в боевых действиях на всех фронтах — единственный выход. Чтобы быстро переломить ситуацию военным путем, нет резервов и ресурсов. Частичная мобилизация не успеет дать эффект при нынешних темпах продвижения ВСУ, а в случае больших потерь может привести к разложению армии.
Вот почему самой важной частью выступления Владимира Путина 30 сентября был призыв к руководству Украины немедленно прекратить боевые действия и приступить к переговорам, но с учетом «новых территориальных реалий».
Предупреждение, что Москва готова «защищать российскую территорию всеми имеющимися средствами», с намеком на возможность применить ядерное оружие, должно создать для Киева и, как считают в Кремле, «его западных кураторов» стимул остановиться и возобновить переговоры на российских условиях. Предполагалось, что сам акт провозглашения новых территорий навечно российскими станет фактором устрашения и позволит принудить Киев хотя бы к перемирию или даже к «новому Минску».
Расчет не сработал. Зеленский не остановил наступление ВСУ и даже запретил сам себе и кому-либо еще от имени Украины вести переговоры с Путиным. Фронты продвинулись в глубину новых российских территорий, создавая угрозу того, что Россия может потерять их значимую часть сразу после присоединения.
Москва пока ответила на это примирительным тезисом, что «границы еще будут уточняться после консультаций с населением». Это открывает дорогу к неким территориальным разменам в рамках мирного урегулирования и делимитации границ (как, скажем, на островах на Амуре или даже Южных Курилах). Правда, конечные размены могут быть и не в пользу Киева, который этот жест проигнорировал.
Стамбульский опыт
Москва хотела бы вернуться к переговорам в той точке, где они растворились в середине апреля. 29 марта в Стамбуле стороны согласовали ключевые параметры мирного урегулирования, договоренность по которым была достигнута замглавы администрации президента РФ Дмитрием Козаком и главой офиса Зеленского Андреем Ермаком.
Эта договоренность предусматривала нейтральный и безъядерный статус Украины (последнее было зафиксировано еще в 1994 году, но кто старое помянет…) в обмен на определенные гарантии безопасности от группы ведущих государств, среди которых была бы и Россия (и даже намечалась Беларусь). Гарантии безопасности не распространялись бы на Крым и республики Донбасса, а их конечный статус решался бы в отдаленной перспективе. То есть Киев соглашался тогда де-факто на новые границы Украины.
Была там и военная составляющая: вводился запрет размещать в Украине иностранные военные базы, Россия получала право вето на проведение на украинской территории учений с участием третьих стран, плюс появлялись определенные количественные ограничения по составу ВСУ и типам вооружений (в том числе запрет на баллистические и крылатые ракеты большой дальности).
Однако «стамбульская формула», при всей ее чрезвычайной выгодности для РФ, требовала отвести российские войска на границы по состоянию на 23 февраля. Это не устроило Путина, чьи цели были намного амбициознее, чем просто невступление Украины в НАТО. Поэтому Москва призвала Зеленского «признать новые реалии» в территориальном вопросе, назвав требования отвести войска «несерьезными». Эти «новые реалии», судя по всему, содержались в российском проекте документа об урегулировании, который передали Киеву в середине апреля.
Тем временем украинская сторона тоже ужесточила свою позицию — вероятно, после консультаций с западными партнерами. Киев отказался от участия России и Беларуси как стран-гарантов украинской безопасности и возражал против права Москвы налагать вето на военные учения в Украине с участием третьих стран.
Кроме того, вся схема с гарантиями безопасности для Украины оказалась нерабочей для ключевых стран Запада, прежде всего — США. А роль России как одного из гарантов давала Москве новые возможности для контроля и ограничения суверенитета Украины, превращая ее в своего рода «подмандатную территорию» стран-гарантов. Видимо, это западные партнеры и разъяснили Зеленскому.
Когда в сентябре группа Ермака — Расмуссена опубликовала документ о гарантиях безопасности для Украины, там такой крамолы уже не было. Россия среди стран-гарантов не упоминалась, а часть про ограничение военного потенциала Украины после урегулирования трансформировалась в план по его масштабному наращиванию.
Москва полагала, что к Украине получится применить опыт «финляндизации» по лекалам Парижского договора 1947 года. По нему Финляндия признавала новые границы с СССР и соглашалась на ограничения на типы и количество вооружений для своей армии. Но к лету 2022 года концепт изменился до неузнаваемости из-за вступления Финляндии и Швеции в НАТО и теперь вряд ли представляет интерес для Кремля.
Смена условий
Сегодня возобновить переговоры мешает неразрешимый «территориальный вопрос» (все остальное решаемо), который рискует зависнуть на десятилетия. В Кремле популярен корейский сценарий, когда войну остановили на основе всего лишь перемирия, но тогда дело облегчало то, что стороны не понесли особых территориальных потерь.
Когда летом Сергей Лавров предупреждал Киев, что территориальные интересы РФ изменились по сравнению со Стамбулом и могут дальше изменяться на поле боя, он не погрешил против истины. Он просто не угадал, каким к октябрю станет вектор этих изменений.
Сохранение «новоприсоединенных территорий» в составе РФ — теперь почти единственное доказательство «достижения всех целей СВО», что делает переговорный процесс невозможным. Но невозможно и продолжение военных действий, которые могут привести к утрате присоединенного.
Если Зеленский не хочет останавливать ВСУ и возобновлять переговоры, то надо убедить его западных покровителей принудить его к этому. В этом Москве требуется «помощь зала», который находится в Вашингтоне. Нужно запугать администрацию Байдена угрозой ядерного столкновения России и США с прямыми последствиями для континентальной части Северной Америки, а не для Европы или Украины.
Предполагается, что с помощью ядерной угрозы Москва сможет убедить Вашингтон вмешаться в действия Зеленского и заморозить конфликт с сохранением российских территориальных приобретений. При этом в российском руководстве пока нет единства относительно главного: замораживать это все на время (пока не восстановим силы) или уже навсегда.
В иерархии российских условий и требований сохранение территорий теперь стоит на первом месте, а невступление Украины в НАТО — уже где-то там далеко. В конце концов, как разъяснил сам Путин, главное, чтобы у новых кандидатов в НАТО (Финляндии и Швеции) не было территориальных претензий к России. Тогда можно хоть в НАТО, хоть — в СЕАТО, без разницы.
В этой логике получается, что если Украина признает Крым и все остальное российскими, то может спокойно идти в НАТО, если так приспичило. Ведь все самое худшее от гипотетического вступления Украины в НАТО или присутствия НАТО в Украине уже случилось, и исправить ничего нельзя.
Москва также изменила риторику об американской военной помощи Украине. Теперь ее называют «прямым участием в боевых действиях», сопровождая это предупреждениями о неизбежном военном столкновении с РФ. Хотя все действия администрации Байдена направлены как раз на то, чтобы этого избежать, а поставка вооружений и разведданных не вносит ничего нового в практики сторон в период холодной войны (Вьетнам, Ближний Восток, Афганистан).
Ядерные сигналы
Хватает и других сигналов, которые должны убедить Вашингтон в серьезности российских намерений. Например, Россия широко отметила 60-летие Карибского кризиса (научно-практическая конференция МИД и Совбеза на площадке Дипакадемии), сделав основной упор на то, как важно учесть его уроки сегодня — «уважать чужие красные линии» и тайно улаживать разногласия.
Параллельно Москва совершает действия, которые могли бы быть интерпретированы США как повышение боеготовности российских ядерных сил. То под камеры OSINT выложат кадры поезда с техникой 12-го Главного управления Минобороны, которое отвечает за хранение всех ядерных боезарядов. То объявят учения с использованием «Искандеров» в Калининградской области. То начнут подготовку к испытаниям ядерной крылатой ракеты «Буревестник» на Новой Земле. То закроют полетную зону для испытаний межконтинентальной баллистической ракеты «Сармат» из Плесецка на Камчатку. То выведут в нейтральные воды в надводном положении (чтобы уж точно разглядели) подлодку «Белгород» с ракетами «Посейдон».
Пока это все рутина и плановые испытания, просто кучнее сгруппированные по графику, и ничего само по себе не значит. Даже если российское Минобороны начнет возить туда-сюда железнодорожные контейнеры с ядерными боезарядами, это обычная практика для РФ и США. А вывод под американские спутники нестратегических ядерных боезарядов с центральных баз хранения лишь несколько повысит уровень ядерной угрозы, но Байдена не прошибет.
Можно, конечно, как во время Карибского кризиса, последовательно повышать уровень боевой готовности Стратегических ядерных сил до максимальной, когда бомбардировщики стоят или уже летают с подвешенными ядерными крылатыми ракетами, а подлодки выходят в районы патрулирования. Но тут легко заиграться и допустить фатальную ошибку.
Пока ничего сильно выходящего из обыденного в этой области Москва разумно не делает, поэтому Пентагон говорит, что нет оснований что-либо менять с американской стороны. Но тогда нет и стимулов для Вашингтона срочно останавливать Киев на поле боя.
Маловероятно, что Москва всерьез рассматривает возможность применения ядерного оружия, несмотря на истерику в телевизоре. В военном плане на украинских фронтах это мало что даст — применение должно быть массированным со всеми вытекающими последствиями для «триединого народа».
Сигнальный подрыв ядерного боезаряда над Новой Землей или тем более над Черным морем или Чернобыльской зоной отчуждения хоть и не убьет никого, но и Киев не испугает. Скорее, это разрушит остатки международной репутации России как страны — депозитария Договора о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний и лишит Москву дружественного нейтралитета Турции, Индии и Китая.
В отличие от Карибского кризиса, сегодня нет прямого ядерного противостояния России и США. Создать его искусственно — затея сомнительная и трудная, потому что у Вашингтона пока есть все возможности игнорировать российские сигналы и уклоняться от ядерного столкновения. Украина — это не Куба.
Однако России все равно нужно что-то делать, потому что стратегическая прокрастинация обходится все дороже. Если уж извлекать уроки из Карибского кризиса, то один лежит на поверхности: надо создавать и поддерживать тайные каналы диалога.
Советник Байдена по национальной безопасности Джейк Салливан заявил на днях, что администрация США в частном порядке довела до российской стороны свои опасения и предупреждения против применения ядерного оружия. Возможно, речь шла о его телефонных контактах с помощником российского президента Юрием Ушаковым, хотя официально о них не сообщалось. В любом случае этого недостаточно. Нужен постоянный канал тайной дипломатии, чтобы обсуждать необсуждаемое.
В мае этого года администрация Байдена через посредников уведомила Кремль, что готова создать такой канал. Предполагалось, что с американской стороны за него будет отвечать директор ЦРУ Билл Бернс. Но тогда Москва не проявила интереса.
Одним из важных обстоятельств Карибского кризиса было то, что стороны первоначально создали канал тайной дипломатии по линии внешней разведки. Первым доверительным собеседником Роберта Кеннеди, младшего брата президента, был резидент КГБ в Вашингтоне Александр Феклисов. Советский посол Анатолий Добрынин подключился уже после того, как разведка доложила, что Кеннеди-младший действительно говорит от имени президента США и говорит правильно. Такое неплохо было бы повторить, но после всех выдворений ни в Вашингтоне, ни в Москве никого на хозяйстве не осталось.
