Пока в украинском Днепре доставали погибших и выживших из-под руин жилого дома, в России сторонники войны оправдывались тем, что ракета летела в электростанцию, а попала в дом, потому что ее сбило украинское ПВО. Всего несколько месяцев назад они же говорили, что российские военные вообще не бьют по гражданской инфраструктуре, а только по военным объектам. Границы дозволенного в их собственном сознании стремительно расширились, и понимание того, как должна воевать Россия в Украине, изменилось. Сторонники войны меняются вместе с ней.
Российская ракета поразила украинский жилой дом в день, который парадоксальным образом объединяет русских, украинцев и остальные народы бывшего Советского Союза, — старый Новый год. В результате смены календаря после революции 1917 года не только Рождество в русской церкви переместилось на 7 января, но возник и этот неофициальный праздник.
У большинства жителей России и Украины похожие воспоминания о Новом годе. И те, кто застал Советский Союз, и те, кто рос уже после его распада, участвовали в елках. В ритуальном интерактивном спектакле силы зла снова и снова мешают зажечь новогоднюю елку или хотят ее погасить, а силы добра вместе с детьми их побеждают: помогают елочке зажечься и Новому году прийти.
Теперь живущие в России советские дети выросли и радуются, когда новости или пропагандистские ролики сообщают им, что удалось погасить украинские елки при помощи ракет, и европейские, оставив европейцев без газа или электричества. Мало кого смущает, что это как раз работа сил зла, которым они противостояли детьми.
Владимир Путин неоднократно давал понять, что он не восстанавливает СССР, а намерен его превзойти и уже превзошел. Он с гордостью сообщал, что современная Россия хоть и меньше СССР размерами, а обгоняет его по производству и экспорту зерна и грузообороту портов (разумеется, до войны). Что российская армия сильна не советскими разработками, как думают многие даже патриотически настроенные граждане, а современным оружием, которое обгоняет западные аналоги.
Мост, который построил в Крым Сталин (по мнению многих россиян — величайший правитель России), чтобы приехать на Ялтинскую конференцию, простоял недолго и был сметен зимними льдами 1945 года, а мост Путина — на века. Точно так же сама путинская Россия призвана быть более прочной и современной конструкцией, чем СССР и Российская империя Романовых, которые развалились. В поисках этого нового прочного, векового устройства и настоящих устойчивых границ и начата нынешняя война.
Ради поиска новой прочности происходит отказ от советских конструкций вроде дружбы российского и украинского народов, каждый из которых населяет свои республики (за их создание Путин не устает критиковать советский проект), а Запорожье, которое в СССР считалось сугубо украинским, теперь, после поспешного референдума, объявляется обычным российским регионом, без малейших отличий от областей в центре России.
Где, по мнению тех, кто оправдывает бомбардировки электростанций, должны проходить границы этого путинского проекта России, которая призвана превзойти прочностью советскую и царскую империи?
Отвечая на этот вопрос, обычно вспоминают про русский язык — там, где говорят или раньше говорили по-русски. Во-вторых, там, где были «наши победы» — в первую очередь в Великой Отечественной войне. Этот принцип можно сформулировать так: территории, освобожденные от нацистов, не могут быть враждебными (это напоминает доктрину Брежнева, но на сокращенной территории). Впрочем, в последние месяцы Путин все чаще ссылается и на победы времен Петра I и Екатерины II. И не только на победы, но и на само освоение этих территорий, которые словно бы возникли для цивилизации после прихода туда России.
Отсюда третий критерий, с помощью которого определяется, что наше и что нет, — советская индустриализация и вообще промышленное освоение территорий. Там, где СССР интенсивно развивал промышленность — строил плотины, электростанции, метро, железные дороги и заводы. Все это нынешним руководством России и огромным числом российских граждан воспринимается как свое: эти земли преображены нами, поэтому они наши и не могут быть использованы против нас.
Обычные российские граждане так легко соглашаются и даже с радостью наблюдают, как российская армия разрушает украинские заводы и электростанции, которые дают свет и тепло в города, потому что считают их своими по формуле «мы вам построили». Поэтому в их представлении, разрушая их, Россия действует в своем праве.
Заявленная Путиным «десоветизация» Украины парадоксальным образом включает в себя одновременно восстановление памятников Ленину как элементов общего наследия (они стоят во всех российских городах, пусть и у вас стоят) и уничтожение заводов, электростанций, мостов и дорог: хотели жить без нас, вот и живите в каменном веке без того, что Россия вам построила. Кстати, именно поэтому Казахстан — один из центров советской индустриализации — тоже чувствует себя в зоне риска.
У этого отношения к Украине есть аналог внутри России: так политическая власть (при поддержке народа) относится к российскому бизнесу. Заводы, плотины, шахты — все, что было построено советским государством, а потом приватизировано, модернизировано и адаптировано для жизни в рыночной экономике, никогда по-настоящему не переставало быть государственным, то есть «нашим» — принадлежать правящей группе, которая выступает от имени государства и народа.
С момента приватизации прошло почти три десятка лет, но в глазах власти и большей части российского общества крупный бизнес не столько владеет, сколько «держит» эти активы. Пользуется, пока ему позволено. И как только власть в Кремле начинает считать бизнесмена своим противником, она уничтожает бизнес так же, как украинские электростанции: «наше» должно быть только за нас.
В России все больше смотрят на промышленное и инфраструктурное развитие республик бывшего СССР как на свои подарки менее развитым окраинам. И это еще один разрыв с советской идентичностью, которая основывалась на том, что заводы, мосты и дороги по всей территории страны — плод многонациональных усилий всех народов Союза. Граждане России одобряют бомбардировки объектов гражданской инфраструктуры Украины, потому что считают их своими подарками неблагодарным украинцам, которыми те пользуются не на благо России.
Советская власть использовала в чем-то похожую манипуляцию. Все 70 лет своего существования она сравнивала свои экономические показатели с пиком экономического развития царской России — 1913 годом, как если бы без советской власти никакого экономического развития не происходило и не росли бы другие показатели вроде уровня грамотности населения.
Точно так же Кремль и обычные граждане России склонны смотреть на Украину и другие бывшие части своей бывшей империи, забывая, что развитие и тут происходило бы в любом случае — с ними или без них, и что невозможно представить себе страну в Европе вроде Украины, с населением в несколько десятков миллионов человек, без электростанций, школ и заводов. В той части мира, где находится Украина, к концу ХХ века в любом случае в городских домах были бы свет, горячая и холодная вода, а на улицах городской транспорт.
Россияне смотрят на Украину сквозь остановленное время — без нас и после нас здесь не было бы и нет ничего — и этим обосновывают свое право на захват и разрушение. Переход общего советского «мы» к новому «мы и они» завершается на глазах. Война Путина против Украины не только укрепляет формирующуюся национальную идентичность украинцев, избавляя ее от советских черт, но точно так же меняет постсоветскую идентичность огромного числа граждан России. С радостью гасить чужие елки, в то время как тебя все детство учили их зажигать, — только частный случай этой перемены.
