Российское вторжение в Украину принесло Евгению Пригожину невиданную известность в стране и мире. Его славят и демонизируют, спорят о его привилегиях, близости к Владимиру Путину и даже президентских амбициях. В каждом успехе Пригожина видят доказательство его могущества и блестящих перспектив, в каждом поражении — намек на скорое списание в утиль. Между тем ни о том, ни о другом всерьез говорить пока не приходится.
В серой зоне
Несмотря на свою огромную известность, Пригожин по-прежнему выступает лишь как частное лицо. Он выстраивает с государством неформальные, а значит, очень хрупкие отношения, которые могут внезапно закончиться.
Путин взаимодействует с Пригожиным так же, как и с другими своими соратниками. Как правило, президент дает санкцию на реализацию некоего проекта или выделяет человеку зону персональной ответственности. Например, Игорь Сечин отвечает за нефть, Алексей Миллер — за газ, Сергей Чемезов — за ВПК.
Пригожину в этом смысле не очень повезло: он никогда не был настолько близок к Путину, чтобы тот доверил ему дело государственного масштаба. У Пригожина не было возможности впечатлить президента своими заслугами на службе или в дружбе — как это делали многие, с кем Путин создавал кооператив «Озеро» или работал на ранних этапах своей карьеры.
Уникальный шанс Пригожину выпал после аннексии Крыма. Конфликт с Западом, Донбасс, а затем Сирия сформировали спрос на серые геополитические технологии — слишком непривычные для громоздких официальных институтов. Пригожин начал использовать новые для России инструменты неформального влияния, позволившие играть непублично и безответственно, — ЧВК и медийные механизмы.
Пригожин нащупал золотую жилу: если государство неэффективно решает те или иные задачи (или просто хочет соблюдать внешние приличия), на помощь приходят квазигосударственные инструменты. Путину это понравилось. Такой подход в сочетании с демонстрацией дерзкого патриотизма создавал иллюзию вседозволенности — и это не могло не привести к востребованности Пригожина в войне против Украины.
Однако положение бизнесмена осталось неформальным. Путин согласился отдать часть государственных функций на аутсорсинг, но не легитимирует самого Пригожина. Президент никогда не воспринимал бизнесмена как замену для официальных институтов, будь то армия или спецслужбы, не пытался использовать его как противовес им. Подобная логика полностью противоречит путинскому пониманию власти, гарантией эффективности и безопасности которой всегда была ее целостность и скоординированность.
Пригожин взлетел не потому, что Путин сделал на него ставку, пытаясь подкосить якобы набирающих вес генералов (никто никакого веса не набирал). Просто нужно было любыми средствами поправить катастрофическое положение на фронте. В путинской картине мира такие ресурсы, как ЧВК, должны работать на усиление государства, а не подрывать его.
С посредниками
Пригожин не только не имеет формального статуса, но и не самодостаточен в отношениях с Путиным. В значительной степени он зависит от посредничества «друзей» президента и высокопоставленных чиновников.
Долгое время неформальными кураторами Пригожина считались братья Ковальчуки, которые помогли бизнесмену выстроить связи с президентской администрацией. Благодаря поддержке Ковальчуков Пригожин имел возможность донести до Путина информацию о своих инициативах, затем президент неформально поручал соответствующим органам «оказать всестороннее содействие», что давало возможность выстраивать связи на более низком уровне.
Военное участие России в Сирии связало Пригожина с высокопоставленными сотрудниками ГРУ. ЧВК там действовала фактически как подрядчик Генштаба (что привело к первым конфликтам с Минобороны). Активность в Африке помогла установить особые отношения с российскими посольствами (что раздражало уже МИД).
С начала войны с Украиной Пригожин пытается выстраивать отношения с отдельными губернаторами и генералами, включая Сергея Суровикина (что ни в коем случае не делает его «человеком Пригожина»). Но дело идет без особых успехов — например, в Белгородской и Курской областях власти не торопятся помогать вагнеровцам. Региональный бизнес тоже не спешит выделять «добровольцев» из числа своих сотрудников.
Наконец, не должна вводить в заблуждение кажущаяся легкость, с которой Пригожин набирает заключенных в ряды ЧВК. Его усилия вызвали сильнейшее недовольство в системе ФСИН, Минюста, Генпрокуратуры и ФСБ — не за тем сажали, чтобы потом выпускать на непонятных условиях.
Все эти горизонтальные (ГРУ, ФСИН, губернаторы) и вертикальные (Ковальчуки, глава президентской администрации Антон Вайно) связи делают Пригожина фигурой абсолютно зависимой и ограниченной в возможностях. Санкции, которые Пригожин получает от Путина на реализацию своих «проектов», обычно общи и туманны и не гарантируют всесторонней официальной поддержки. Речь не идет ни о дополнительном финансировании (что заставляет Пригожина активно развивать собственный бизнес), ни об устойчивом содействии госаппарата. Пригожину приходится рассчитывать преимущественно на себя, о чем он не стесняется регулярно напоминать.
Это одновременно и преимущество, и недостаток. Получив определенную автономию в войне с Украиной, Пригожин тут же вошел в конфликт с военным начальством — Валерием Герасимовым и Сергеем Шойгу. После нескольких месяцев унизительных нападок им удалось убедить президента, что независимость ЧВК «Вагнер» мешает российским военным. Путин в ответ поставил Герасимова во главе СВО, показав, как быстро он может перебалансировать ситуацию, игнорируя мнение и Пригожина, и славящих его военкоров с их многомиллионной аудиторией.
Кругом враги
Также нет никаких подтверждений особой близости Пригожина с Путиным (например, их регулярных встреч). По данным моих источников, единственное, что удалось Пригожину (хотя это тоже немало) — это донести до президента альтернативное Минобороны мнение военкоров, а также добиться того, чтобы президент получал регулярные обзоры военных Telegram-каналов. Это содействовало, хотя и не предопределило октябрьское назначение Суровикина командующим СВО.
Пригожин также приложил руку к организации июньской короткой встречи Путина с военными блогерами. А вот повторной встречи в сентябре, о которой сообщал ряд СМИ, на самом деле не было. То есть нет оснований утверждать, что Пригожин получил регулярный доступ к Путину или входит в число особо приближенных.
Мало того, российские элиты будут всячески сопротивляться этому, потому что считают его автономию, амбиции и риторику чрезвычайно опасными для государства (даже не для власти, а именно для государства).
Пригожин хоть и получил карт-бланш (с большими оговорками) в рамках своей зоны ответственности, но политически беспомощен за ее пределами. Его зона ответственности — это деятельность ЧВК, Internet Research Agency (пресловутая «фабрика троллей»), а также некоторые медиа (типа РИА ФАН), влиятельность которых на фоне государственных или ковальчуковских СМИ выглядит весьма скромно.
В остальном же Пригожин тщетно воюет с губернатором Санкт-Петербурга Александром Бегловым, безуспешно грозит YouTube блокировкой, не имеет собственных политических инструментов (его инвестиции в партии всегда были очень локальными), проигрывает в судах (хотя и не всегда), выдвигает заведомо нереализуемые и крайне радикальные политические идеи, выступая откровенно против мейнстрима. Даже его связь с Ковальчуками слабеет — их повестки постепенно расходятся, и братьям все сложнее хлопотать за своего подопечного, грозящего политическому классу кувалдой.
Не просматривается и рост влияния Пригожина за счет выстраивания неких коалиций. Его тесные отношения с чиновниками из президентской администрации или ФСО — это естественная логистика связей для таких неформальных фигур, как Пригожин. Это круг оперативного взаимодействия с теми, кто физически отделяет Путина от внешнего мира. ФСО и администрация — это не субъекты, а лишь инструменты реализации госполитики, раздробленные внутри на различные фракции (с одной частью подружишься, с другой автоматически поссоришься).
Даже многолетние отношения Пригожина с руководством президентской администрации, особенно внутриполитическим блоком, сегодня дают трещину. Кураторам не нравится политическая демагогия лидера ЧВК, нападки на официальные институты, попытки троллить Кремль угрозами создать политическую партию. Пригожин публично отвечает взаимностью «людям со Старой площади».
Сближение с Рамзаном Кадыровым — тоже чисто ситуативное, в рамках логики «враг моего врага — мой друг». Пригожина объединяет с Кадыровым то, что они были вынуждены противостоять федеральным военным структурам, отношения с которыми не складывались.
Зато недругов у Пригожина хоть отбавляй: Минобороны и Генштаб, ФСБ и Минюст, крупный бизнес и губернаторы, не говоря уже об упомянутых выше президентской администрации и МИДе. Для спецслужб Пригожин — растущая угроза: его вооруженная ЧВК, набитая уголовниками, многие из которых выпущены вопреки позиции ФСБ, — это для них сплошная головная боль.
То, что спецслужбы подключились к атаке на Пригожина, подтверждается резким всплеском критики бизнесмена и его ЧВК в Telegram-каналах. Они подробно расписывают, как Кремль собирается подчинить остатки «музыкантов» Минобороны, лишить Пригожина возможности набирать добровольцев по тюрьмам, заставить его действовать в логике официальных институтов. Во многом авторы этих каналов выдают желаемое за действительное, но, так или иначе, это показывает стремление силовиков политически расправиться с Пригожиным. Не добавляют бизнесмену симпатий в элите и его нападки на чиновников, парламентариев, системные партии.
Наконец, народная популярность Пригожина тоже сильно преувеличена. В опросах о доверии к политикам его упоминают крайне редко: в опросе «Левада-центра» в конце прошлого года его назвали всего три человека из 1,6 тысячи. «Рядовому россиянину он мало известен, зато ЧВК — скорее поддерживают, но исходя из логики “лишь бы самому не служить”», – пояснял глава «Левада-центра» Денис Волков.
Война и монстры
Тем не менее все эти трудности еще не означают, что Пригожина ждет скорое падение. На сегодня у него есть два мощных преимущества. Во-первых, он сохраняет возможность доводить до Путина (пусть и нерегулярно) ограниченную информацию. Происходит это через посредничество Ковальчуков, Антона Вайно, а иногда, очень редко, и лично. Во-вторых, Путин считает его истинным патриотом, бьющимся за судьбы Родины — иногда коряво, но часто эффективнее своих официальных конкурентов. Плюс у Пригожина не было серьезных провалов — разжаловать его не за что, хотя претензий много (как и ко многим другим).
В этом плане интенсивность и экзистенциальный характер войны с Украиной в сочетании с дефицитом побед заметно добавили Пригожину политического веса. Однако это ни в коем случае не делает его ни особо приближенным к Путину, ни кандидатом в преемники.
Скорее, наоборот, с каждым днем растет расхождение между тем, какую роль Путин отводит ЧВК, и тем, какое место сам Пригожин для себя считает заслуженным. Для президента ЧВК — это некий атрибут, присущий любой державе с геополитическими амбициями, но действовать она должна без самодеятельности, исключительно в рамках государственных интересов. Отказ от лишней публичности, подчинение задачам центра, отсутствие собственной политической повестки — в таком виде ЧВК востребована.
Однако Пригожин, который еще недавно действовал именно в такой логике, вышел далеко за рамки отведенной зоны ответственности. Бизнесмен стал не просто публичной фигурой — он на глазах превращается в полноценного политика со своими, весьма революционными взглядами.
Готов ли Пригожин бросить вызов Путину? Пока ответ отрицательный, однако есть одно важное «но». Проходя через кровавые мясорубки и теряя значительную часть личного состава, трудно оставаться взвешенным и здравым. Пока Путин относительно силен и способен удерживать баланс между группами влияния, Пригожин безопасен. Но малейшее ослабление может спровоцировать Пригожина бросить вызов власти — пусть поначалу не напрямую Путину. Война порождает монстров, чьи лихачество и отчаянность могут стать вызовом для государства, стоит ему проявить малейшую слабость.
