Во времена холодной войны тамиздатом называли книги на русском языке, которые выпускали за рубежом для эмигрантской аудитории и для инакомыслящих внутри СССР, куда эти книги нелегально или полулегально просачивались. Понимание, что времена тамиздата возвращаются, начало формироваться практически сразу после 24 февраля. А к концу прошлого лета, когда был принят закон о запрете «пропаганды ЛГБТ», даже скептики перестали сомневаться в скором появлении неподцензурного книгоиздания за границей.
И вот, наконец, первые проекты в этой сфере заявили о себе. Самый громкий старт — открытие 16 апреля издательства «Freedom Letters» во главе с бывшим руководителем премии «Большая книга» Георгием Урушадзе. Есть и другие инициативы: почти год выпускает книги на русском издательство «Книга Сефер», небольшую издательскую программу запустил тель-авивский книжный магазин «Бабель», выходят русскоязычные книги в Латвии и Литве. Однако повторить успех времен холодной войны у сегодняшнего тамиздата вряд ли получится.
Там или тут
Тексты, выходящие в зарубежных издательствах, в России по разным причинам появиться не могут. Так, роман Сергея Давыдова «Спрингфилд», изданный «Freedom Letters», не возьмет сегодня ни одно российское издательство из-за темы. Роман — об отношениях двух молодых геев в промышленном провинциальном русском городе.
Книга Валерия Панюшкина «Это мы, беженцы» в России гарантированно подпадет под закон о дискредитации армии, поэтому выпустить ее можно было только в издательстве «Свободного университета» в Латвии. Украинские русскоязычные поэты — Борис Херсонский, Александр Кабанов и другие, стихи которых публикует «Книга Сефер», едва ли захотели бы печататься в России. То же можно сказать и об иноагенте Андрее Макаревиче, книга прозаических заметок которого вышла недавно в «Бабеле».
Тот факт, что книги, невозможные в России, все же находят путь к читателю, безусловно, радует — тем более что почти все перечисленные издательства делают ставку на электронные форматы, которым для пересечения границ в любом направлении не требуются никакие документы и сертификаты (книги «Freedom Letters» пока нельзя оплатить с карт российских банков, но этот недостаток планируют устранить).
Однако, несмотря на упомянутые достоинства и общую полезность, все перечисленные проекты относятся к категории некоммерческих. Выпускаемые ими книги едва ли смогут возглавить списки бестселлеров. Нет особой надежды на то, что в один прекрасный и не слишком далекий день Виктор Пелевин или даже куда более радикальный в своей политической позиции Борис Акунин решат махнуть рукой на российские издательства и отнести свои новые рукописи «Freedom Letters» или кому-то из их коллег. Так, Акунин хоть и выпустил свою сатирическую антивоенную повесть «Адвокат Беса» в независимом израильском «Бабеле», издает спинофф Фандоринского цикла «Яма» в России во вполне конвенциональном и официальном АСТ.
Ответ на вопрос, почему так, сводится к одному простому слову: аудитория. Сколько бы читателей ни уехало из России в обозримом будущем, внутри страны их все равно останется больше. Прослойка релокантов к тому же не только сравнительно малочисленна, но и тонким слоем размазана по миру. А значит, дотянуться до нее крайне трудно.
Более того, «протестным книгам» непросто конкурировать с «просто книгами» даже на содержательном уровне: в тяжелые времена литература работает в первую очередь как утешение и способ хотя бы на время укрыться от реальности (за алармизм успешно отвечает новостная лента). То есть даже среди уехавшей и просто антивоенной аудитории спрос на специфическую «диссидентскую» литературу будет ниже, чем на обычные романы, детективы, нон-фикшн.
Все вместе это означает, что авторы, чье творчество хоть как-то укладывается в рамки нынешнего «правового поля», покуда это возможно, будут стараться издаваться в России. И дело здесь не только и не столько в тиражах и деньгах: писателю важно быть прочитанным, и сейчас это проще сделать, оставаясь в России, — физически или виртуально.
Недостижимый успех
Модель, предложенная «Freedom Letters» и другими, в самом деле отсылает ко временам тамиздата холодной войны — к легендарной эпохе «ИМКА-Пресс», «Ардиса» и «Посева», выпускавших запрещенные в СССР книги. Как и сейчас, тогда писатели из Советского Союза по большей части пытались выпустить свои тексты на родине, а на Запад передавали рукописи лишь в случае крушения всех надежд.
Причем касалось это и тех, кого не печатали в принципе (Сергей Довлатов, Иосиф Бродский), и тех, кого печатали, но с болезненными цензурными ограничениями (Борис Пастернак, Владимир Войнович, Василий Аксенов, Александр Солженицын). В советское время сидеть на двух стульях было сложнее и опаснее, чем сейчас, — для большинства это заканчивалось высылкой или тюремными сроками. Но многие тем не менее пытались. Так же, как теперь, аудитория легальной книжной продукции в стране оставалась неизмеримо больше, чем аудитория самиздата и тамиздата.
Возможно ли успешное повторение аналогичной стратегии сегодня? Едва ли. Несмотря на скромные в количественном отношении охваты тамиздата советских лет, влияние его на умы было огромным. В 1960-е, 70-е и 80-е годы литература оставалась одним из важнейших медиа, действие которого не ограничивалось пространством художественного.
Сегодня в этом качестве литература радикально уступает другим форматам. А это значит, что никакое ЦРУ, поддержавшее в свое время выпуск «Доктора Живаго» на Западе, в русскую неподцензурную словесность всерьез не вложится, и спасение утопающих так и останется главным образом делом их собственных рук.
Означает ли это, что русскоязычный тамиздат так и останется тесноватым и маргинальным гетто? Определенно нет. Альтернативные модели тамиздата уже существуют и понемногу набирают обороты. Просто они основаны не на ясной дихотомии «здесь — там», а на куда более сложных гибридных принципах, которые не столько прочерчивают жесткие границы, сколько их размывают и отрицают.
Надграничное предложение
С введением санкций против России в финансовой сфере многие издательства — как крупные, так и небольшие — принялись открывать юридические лица за рубежом. И если поначалу они использовались в первую очередь для проведения платежей иностранным партнерам, то сейчас эти организации понемногу начинают функционировать как самостоятельные агенты.
В первую очередь они обеспечивают распространение книг — и виртуальное, и физическое. Наряду с принадлежащим «Яндексу» российским «Букмейтом» по всему миру работает «Bookmate International». А книги из квир-серии издательства «Popcorn Books», фактически запрещенные в России, спокойно продаются за ее пределами — в Казахстане, Киргизии, Молдове.
Кое-кто уже начал всерьез присматриваться к выпуску переводной литературы — как той, что вступает в конфликт с нынешним российским законодательством из-за ЛГБТ-тематики, так и той, что стала недоступна русскоязычному читателю по иным причинам. Например, многие правообладатели не хотят сотрудничать с издательствами из России, но, скорее всего, будут готовы продать права русскоязычному издательству, зарегистрированному в Армении или Литве и работающему по всему миру.
Конечно, сохранятся проблемы с бумажными книгами, дорогими и сложными в производстве, транспортировке и распространении, но по-прежнему обеспечивающими львиную долю прибыли. Эффективнее всего они еще долго (возможно, всегда) будут продаваться в физических границах России. Но платформы, ориентированные на аудио- и электронные книги, доступные по всему миру и не делающие различия между тутиздатом и тамиздатом, имеют реальные шансы на окупаемость.
Иными словами, тамиздат, построенный на жестком противопоставлении двух аудиторий — протестной и конформистской, уехавшей и оставшейся, — едва ли будет иметь большой успех в сколько-нибудь долгосрочной перспективе. Ему, как сказано в манифесте «Freedom Letters», будет отведена почетная, но камерная роль «издательства, дающего возможность высказаться всем, кто этого заслуживает, но лишен такой возможности. Нужного читателям во всех странах мира, уехавшим от своих домов и от своих библиотек».
А вот сервисы и каналы распространения, работающие на консолидацию русскоязычного читающего сообщества поверх географических и идеологических границ, вполне могут оказаться эффективным методом развития книгоиздания — а заодно, как ни парадоксально, и всего российского общества.
