«Abasso tutti!» — «Всех на хрен!» — этот универсальный лозунг популизма, казавшегося главной проблемой мира еще несколько лет тому назад, сейчас основательно подзабыт, как и сам популизм. Однако он никуда не делся — рано или поздно антиэлитный месседж, составляющий суть популистской политики и известный в России благодаря столь разным людям, как Алексей Навальный и Павел Грудинин, неизбежно вернется. Собственно, он уже вернулся — в образе бывшего «кремлевского повара», повелителя сетевых троллей и главы ЧВК «Вагнер» Евгения Пригожина.
Популист с Рублевки
Можно вывести Пригожина с линии соприкосновения, но вывести линию соприкосновения из Пригожина невозможно. Тема «спецоперации», превращающейся в риторике командира «дикой дивизии» в тотальную войну, становится главной в его выступлениях и идентификации с простыми россиянами, отделяющими себя от зажравшегося системного истеблишмента, включая руководство Минобороны.
В этой логике «спецоперацию» начали системные политики, но они не способны успешно ее закончить, а завершить боевые действия победой могут только, по сути, народные силы, представляет которые лично Евгений Пригожин. Входящий в силу лидер, который обращается к народу без посредников — как и положено популисту и настоящему вождю, описанному еще в 1930-е годы Карлом Шмиттом.
Проблема лишь в том, что такой «вождь-без-посредников» в России уже есть, и фамилия его Путин. Он не бегает по окопам и не записывает ролики на фоне могил героически павших зэков, но его претензия на лидерство состоит именно в прямом интуитивном месмерическом контакте с «глубинным народом».
Однако Путин — элита, Пригожин же изображает из себя контрэлиту, хотя он — продукт именно путинской системы, плоть от плоти его режима и государственных контрактов. То есть такой же олигарх, как и все остальные — выросший на связях с государством и его ресурсах, на государственном аутсорсинге. Пригожин ругает людей с Рублевки, но он сам человек оттуда, из самых недр системы. Сон разума рождает чудовищ, авторитарные режимы порождают многоплановых монстров, и он лишь один из них. Вне связей с государством, вне его ресурсов феномен Пригожина не может существовать.
Пригожин играет в независимого политика, на ходу повышая ставки и тестируя чувствительность системы. Но технически и физически это возможно лишь до тех пор, пока бритоголовый enfant terrible полезен Путину, пока его экстравагантные эскапады забавляют первое лицо.
Даже тур Пригожина по стране под названием «Вагнер. Второй фронт» — это карикатурное подражание Алексею Навальному. Другой технологии не придумано. Он якобы опускается на самое дно «глубинного народа», общается с населением в спортзале, сидя на автомобильных покрышках, но все это — крайне дорогостоящее мероприятие, невозможное без разрешения высшей государственной власти.
Степень узнаваемости Пригожина, разумеется, увеличивается, но для существенной части населения политик — это человек, который «назначен» на некую политическую роль самим Путиным, по сути, чиновник, возглавляющий хотя бы что-то официальное — партию или орган власти. Пригожин для рядового обывателя, который, естественно, не следил за политическими превращениями кремлевского аутсорсера, вообще непонятно кто.
Он «режет правду-матку», которая важна для достаточно небольшого слоя населения. Его экстремальная манера говорить многих отталкивает. Не стоит забывать, что российское общество все-таки в большой степени модернизировано, урбанизировано и маркетизировано. Поэтому призывы Пригожина к всеобщей мобилизации, к готовности нести большие жертвы ради некоей победы, к возвращению плановой экономики и смертной казни и вообще к жизни, как в Северной Корее, едва ли могут увеличить число его сторонников.
Ни вверх, ни вниз
Электоральные амбиции в отсутствие нормальных электоральных процедур и при полном контроле над ними? Как их в этих условиях реализовать? И понимает ли сам Пригожин, чего он в рамках этой системы хочет?
Он изображает из себя эффективного военного менеджера. Но его успех — взятие Бахмута — достигнут ценой гигантских человеческих жертв (что он охотно признает сам) и реализации уникального ноу-хау, использования в качестве пушечного мяса заключенных. Это все — вне правового поля, хотя об этом несколько смешно говорить, когда осталось только поле брани, на которое брошены все финансовые и человеческие ресурсы автократии.
В существующей политической системе Пригожин может быть против элиты только в ситуации, когда он сам за Путина. И для исчезновения главного вагнеровца достаточно одного движения пальца верховного главнокомандующего. Никакого народного восстания или протеста зэков в связи с уходом Пригожина из информационного (и не только) пространства не будет.
Также напрасны страхи по поводу того, что его частная армия может повернуть свои штыки на Кремль. Похожих опасений по поводу участников боев на Донбассе было много еще в 2014–2015 годах, но ничего подобного не случилось. Максимум, чем могут заняться вагнеровцы — это своим посттравматическим синдромом. Что небезопасно для обычных граждан (вернувшиеся с фронта зэки-вагнеровцы уже начинают совершать преступления), но совершенно безопасно для Кремля с его многорукой силовой машиной.
Погасить харизму Пригожина можно и вполне вегетарианским способом, который многократно использовался в постсоветской истории России, когда нужно было, например, оппозиционера-коммуниста превратить в послушного серого чиновника, — назначить его на какую-то хозяйственную должность. Логика простая: ты вот тут много кричишь о неэффективности власти, так покажи, какой ты хозяин на конкретной технократической работе.
В этой ситуации Пригожину лучше вернуться в «кремлевские повара», но и там все места заняты. В черной трагикомедии режиссера Марка Майлода «Меню» шеф-повар устанавливает харизматичную диктатуру над персоналом и гостями, но единственное, к чему он может стремиться, — это к убийству себя, своих поваров и посетителей в качестве мести за недооценку собственного таланта. Так же и для Пригожина, достигшего потолка карьеры в кровавой бойне, едва ли остаются удовлетворяющие его карьерные варианты. Его движение вверх может быть прервано Кремлем, а вниз, после того как он почувствовал себя всероссийской знаменитостью, пути ему уже нет.
Пригожин — это продукт неустоявшейся идентичности россиян, которые то готовы себя ассоциировать с автократом-кагэбэшником, то с бывшим зэком с руководящими наклонностями. О такой опции, как демократия и ротация власти, когда необязательно себя идентифицировать с кем-то одним и надолго, с начала нулевых годов электорат не очень задумывался. А потом и перестал быть электоратом, превратившись в легко управляемый электоральный планктон. Все это закончилось катастрофой, в ходе которой стало очевидным, что демократия — это прикладной инструмент сохранения нормальности, достатка и мира.
Спасти нацию Пригожин точно не сможет. А Черчилля, обещающего нации пот и кровь ради достижения великой цели, из него не выйдет. Хотя бы потому, что никакой цели, кроме власти как таковой, у политиков автократического типа нет. А умирать ради нее и жить, как в Северной Корее, готовы далеко не все россияне.
