Источник: Getty
Комментарий

Идеология контроля. Сможет ли российская культура отмены догнать китайскую

В Китае правила игры четко зафиксированы в выступлениях лидеров, разных программах и тематических документах. В России же все сводится к размытому словосочетанию «традиционные ценности», что требует от инфлюенсеров хорошего понимания внутриполитического контекста и интуиции

12 марта 2024 г.
Российская Федерация включила Фонд Карнеги за международный мир в список «нежелательных организаций». Если вы находитесь на территории России, пожалуйста, не размещайте публично ссылку на эту статью.

Развивающееся по всем фронтам противостояние России с Западом заставило российское руководство обратить пристальное внимание на Китай — альтернативный центр силы со схожим мировоззрением. Братский авторитаризм эпохи Си Цзиньпина привлекателен для Владимира Путина: он, по собственному признанию, даже «немножко завидует» своим соратникам по борьбе с «гегемонией Запада».

Вероятно, один из предметов такой зависти — четкая государственная идеология, которую КНР выстраивает и адаптирует к новым реалиям столько, сколько существует. Ведь Кремлю приходится создавать идеологию практически на пустом месте и в момент, когда сам режим уже не так молод.

Чем дальше, тем активнее российская власть экспериментирует в области идеологического контроля, но пока на горизонте не видно российского аналога китайской комплексной идеологии — основы системы, на которой стоят и институты цензуры, и инструменты контроля, и морально-этические нормы, которые все жители КНР принимают как данность. И вряд ли России в этом смысле удастся повторить китайский путь. Причина заложена в самой сути двух политических режимов — персоналистской автократии в России и однопартийной диктатуры ленинского типа в Китае.

У нас отмена

Известные на всю страну актрисы посещают довольно-таки фривольное (но не выходящее за рамки законодательства) мероприятие, после чего становятся объектами жесткой критики возмущенной общественности и жертвами культуры отмены. Нет, речь не о декабрьской «почти голой» вечеринке в Москве, шлейф которой тянется по сей день, когда Анастасия Ивлеева пытается заслужить прощение властей, нахваливая путинское послание Федеральному собранию.

Это история китайских инфлюенсеров Angelababy и Дженни Чжан, которые в октябре прошлого года посетили парижское кабаре Crazy Horse. Они не участвовали в представлении и даже не публиковали фото из кабаре, но все равно столкнулись в Китае с волной негодования. Рекламные видеоролики с Angelababy оказались завалены комментариями возмущенной общественности. А Чжан немедленно убрали с постера нового сериала.

Формальные претензии сводятся к нарушению нормативных документов Китайской ассоциации исполнительских искусств, где прописано: артисты не должны быть вовлечены в «незаконную деятельность, связанную, например, с непристойностью, порнографией, азартными играми, наркотиками, насилием, терроризмом, преступными группировками».

Казалось бы, это наглядное доказательство того, что российские практики идеологического контроля уже стали похожи на китайские до степени смешения. Однако на деле между двумя системами больше отличий, чем сходств.

Начать хотя бы с разницы в общественном положении инфлюенсеров. В России они — часть творческой элиты. Они тесно переплетены с политическими деятелями деловыми и дружескими отношениями. Одни активно поддерживают власть и сидят на государственных грантах, другие критикуют ее: выступают с политическими заявлениями по общественно значимым вопросам и за это получают статус иноагентов.

Тем временем в Китае вообще невозможна ситуация, когда кто-нибудь из политбюро, не говоря уже про самого Си Цзиньпина, комментировал бы неподобающее поведение инфлюенсера. Политическое руководство страны — отдельно, а певцы, актеры, художники и блогеры — отдельно.

Инфлюенсеры в Китае — это довольно маргинальная прослойка людей, которые должны создавать и транслировать «позитивную энергию» и тем самым прямо или косвенно укреплять народную веру в успехи Коммунистической партии Китая (КПК). С момента своего прихода к власти в 2012 году председатель Си продвигает идею «китайской мечты», неотъемлемые составляющие которой — национализм, традиционные ценности и сильная экономика, управляемая государством.

Культурный компонент внутренней политики КНР отражен в докладе Си на XX Всекитайском съезде КПК 2022 года: чтобы Китай снова стал великой нацией, он должен сначала восстановить свою «культурную самоуверенность» и пропагандировать опять же традиционные китайские ценности. «Марксизм с конфуцианской спецификой» должен продвигать сыновнюю почтительность, уважение к старшим и социальную гармонию.

В руках китайских властей — десятки инструментов, вписанных в рамки системы цензурного аппарата и обеспечивающих легитимность действующей идеологии. Культура отмены — один из таких инструментов. Китайские инфлюенсеры, живя в условиях цензуры десятилетиями, прекрасно понимают свои задачи и правила игры (например, как вести себя, как выглядеть и разговаривать), в случае нарушения которых им придется уйти из поля зрения общественности. То есть поклонники никуда не исчезнут, но система немедленно переключит их внимание на другую, идеологически правильную звезду.

В определенном смысле китайским звездам живется проще, чем их российским коллегам в 2024 году. В КНР правила игры четко зафиксированы в выступлениях лидеров, разных программах, тематических документах типа уже упомянутого кодекса Китайской ассоциации исполнительских искусств.

В России же все сводится к одному-единственному размытому словосочетанию «традиционные ценности», что требует от инфлюенсеров хорошего понимания внутриполитического контекста и интуиции. Вчера в стране влиянием пользовались Евгений Пригожин и Игорь Стрелков, которые, казалось, соответствовали всем нормам поведения идеального гражданина путинской России. Но сегодня лагерь, который они представляли, находится в явной опале. В фаворе вроде бы военкоры, но уже есть сигналы, что и они вскоре могут утратить доверие властей.

Бессистемная цензура

С февраля 2022 года продолжительное время главным и чуть ли не единственным мерилом лояльности российскому режиму было отношение к специальной военной операции. Теперь же появились новые требования — не пропагандировать ценности ЛГБТ+, соблюдать определенный стиль одежды (что, например, почувствовал один из посетителей «почти голой» вечеринки Филипп Киркоров, сменивший провокационные наряды на строгие костюмы), заниматься благотворительностью (в первую очередь в «новых регионах России»), вычеркнуть из песен мат, не упоминать в них алкоголь и наркотики. Но какие требования добавятся завтра — не знает никто.

Очевидно, что портрет потенциального «врага народа» в России будет становиться все более подробным. Но пока массовая перестройка культурного ландшафта России с расширением списка иностранных агентов, проведением налоговых проверок и обвинениями в неподобающем поведении с последующей «отменой» имеет достаточно случайный характер.

Роскомцензура подвижна: она защищает лишь интересы узкой прослойки руководства РФ и может в любой момент поменять курс на 180 градусов. В России источники политического давления — это чаще всего стихийно возникающие группы, которые сегодня отменяют одно, а завтра — уже другое.

В Китае же действует всесторонний механизм институционализированного давления, за который отвечает Отдел пропаганды Центрального комитета КПК — институция, десятилетиями защищающая партию и ее идеологический курс. С приходом каждого нового поколения китайских руководителей этот курс немного корректируется (что и придает системе устойчивость), но в целом остается неизменным.

Например, все, что происходит в китайском сегменте интернета, регулирует Администрация киберпространства, на фоне которой Роскомнадзор выглядит неуклюжим младшим братом. В китайском арсенале — разветвленная система модерации и фильтрации (в том числе и частными компаниями), а также технологические ограничения. При этом китайская машина цензуры непрерывно эволюционирует, эффективно используя последние технологические разработки в области ИИ, расширяя области контроля внутри соцсетей и оттачивая методы надзора (что вызывает интерес и у Роскомнадзора).

Поэтому скандал, подобный тому, что разразился в России после публикации фотографий с «почти голой» вечеринки, в Китае едва ли возможен. Прежде чем фото появятся в соцсетях инфлюенсеров, они пройдут через сложный процесс согласования. И, естественно, любой контент, который власти сочтут нежелательным или неуместным в нынешней ситуации, просто не получит одобрения.

Впрочем, даже после прохождения этого барьера можно столкнуться с еще одной преградой — в виде бдительных подписчиков, готовых пожаловаться на контент исходя из персональных понятий об этических принципах или желания выслужиться. Учитывая все это, абсолютное большинство участников системы ее приняли и смирились с ней.

Сложно представить, что власть в России сможет выстроить такую же стройную систему цензуры и политического подавления, как работает в Китае. Действия российского режима сейчас представляют собой скорее серию сиюминутных мер, которые валятся на общество случайно, без четких причин и последствий. Персоналистская автократия, отсутствие внятной идеологии и образа будущего в России, набор конфликтующих групп интересов — все это препятствует созданию эффективного механизма репрессий по китайскому образцу, который позволил бы системно и последовательно отменять не десятки, а тысячи граждан.

Если вы хотите поделиться материалом с пользователем, находящимся на территории России, используйте эту ссылку — она откроется без VPN.

Фонд Карнеги за Международный Мир как организация не выступает с общей позицией по общественно-политическим вопросам. В публикации отражены личные взгляды автора, которые не должны рассматриваться как точка зрения Фонда Карнеги за Международный Мир.