Патриарх Кирилл не приехал на похороны папы римского Франциска, в чем вроде бы нет ничего необычного — там не было глав и большинства других православных церквей. Однако отношения Франциска и Кирилла были особенными — в 2016 году их разговор в Гаване стал первой за всю историю личной встречей папы римского и московского патриарха. Тогда от диалога двух церквей ждали перезагрузки российско-ватиканских и даже православно-католических отношений, но этого не произошло. И вряд ли произойдет при следующем папе, кто бы им ни стал. Отсутствие патриарха Кирилла на похоронах столь значимого для него папы это подтверждает.
История опасений
Выходец из Аргентины, папа Франциск поначалу не очень интересовался Восточной Европой, которая на некоторое время перестала быть одним из приоритетных направлений ватиканской внешней политики. Тем более что отношения РПЦ и католической церкви после распада Советского Союза были неровными.
Несмотря на начавшийся еще в 1960-х годах довольно успешный диалог между западными и восточными христианами, РПЦ всегда держалась в стороне от этого процесса. Не в последнюю очередь потому, что опасалась католической экспансии на своей территории.
В 1990-е, несмотря на то, что папа Иоанн Павел II много сделал для помощи христианам за железным занавесом, он так и не смог приехать в Россию, хотя очень этого хотел, знал и любил русскую культуру. Из православных стран бывшего СССР он побывал только в Украине и Грузии.
С тех пор ни один из его преемников не был с визитом в государствах, где доминирует РПЦ, хотя и в Украине, и в Беларуси у католической церкви многочисленная паства. Чтобы папский визит состоялся, необходимы приглашения местной католической общины и государственных властей, а также — согласие доминирующей конфессии. Но РПЦ всегда блокировала саму идею такого визита.
Противодействие приезду папы — только одно из проявлений конфликта между русской православной и католической церковью, который длился все эти годы с меняющейся интенсивностью. Причин тут несколько.
Во-первых, воссоздание в Украине Греко-католической церкви, возникшей в XVI веке в результате перехода под власть Рима православных епископов Киевской митрополии. После Второй мировой войны Сталин объявил ее вне закона, передав храмы Московскому патриархату. В перестройку УГКЦ снова легализовали, и греко-католики стали при помощи новых местных властей возвращать себе былую собственность, в том числе выгоняя православных из храмов, которыми те к тому времени пользовались десятилетиями.
РПЦ называла и продолжает называть это насильственным захватом и гонениями украинских националистов на православие. Да и в целом само существование католиков византийского обряда всегда было крайне болезненной темой для Московского патриархата.
Во-вторых, в 1990-е католическая церковь создала на территории России свои управленческие структуры — церковные округа, которые сначала были в статусе апостольских администратур, а в 2002 году преобразованы в четыре епархии. РПЦ расценила это как крайне недружественный шаг: она была готова терпеть католических священников, напрямую подчиняющихся Риму, паства которых — этнические католики, живущие на территории России, — поляки, немцы, литовцы. Но постоянные епархии, институционализация католицизма — это уже претензия на создание национальной католической церкви.
С точки зрения РПЦ, таким образом католическая церковь пыталась перестать быть в России «иностранной», действуя как бы на вырост, с расчетом на привлечение новых прихожан из числа неверующих, а то и на переманивание крещеных в православии. Поэтому любая работа католиков в России, кроме совершения богослужений для польской паствы, трактовалась как «прозелитизм» — то есть токсичное миссионерство на чужой территории. При этом сама РПЦ учредила епархии в Австрии, Германии, Бельгии, не встречая сопротивления со стороны католической церкви.
Наконец, отношения с католической церковью осложняло традиционно сильное в РПЦ движение фундаменталистов, считающих «экуменизм» и «филокатолицизм» ересью. Патриархия опасалась его деятельных представителей, шантажировавших церковное руководство расколом. Сближение с католиками могло спровоцировать в РПЦ серьезные внутренние проблемы, поэтому иерархи предпочитали действовать крайне осторожно.
В целом ситуация оставалась двойственной. С одной стороны, московский патриархат не приветствовал активность католиков в России вплоть до того, что католических священников время от времени высылали из страны, не продлевая им визы или вид на жительство. С другой — в России работали католические фонды и другие организации — Renovabis, Caritas, Kirche in Not, Russia Cristiana, культурные и благотворительные проекты, которые эти фонды финансировали, шло сотрудничество между православными и католическими университетами, научными центрами.
Тень сближения
Когда в 2005 году папой римским стал Бенедикт XVI, отношения церквей, казалось, начали теплеть. Бенедикт считался консерватором, в РПЦ его называли «сдержанным, традиционным человеком, не нацеленным на экспансию».
Надежды на сближение особенно усилились после того, как в 2009 году московским патриархом стал Кирилл. Он давно отвечал за связи с католической церковью и всегда стремился к тому, чтобы Ватикан рассматривал РПЦ как равного партнера.
Однако разговорам о возможной встрече папы и патриарха не суждено было сбыться. Фундаменталистская часть РПЦ всегда подозревала Кирилла в излишнем филокатолицизме и была готова поднять бунт против патриарха — предателя чистоты веры.
Кириллу пришлось демонстративно доказывать свою приверженность традиционному православию, но одновременно он пытался перепозиционировать католиков как союзников в противостоянии натиску либерализма. Например, РПЦ горячо поддержала итальянских католиков в их борьбе за допустимость распятий в школах (в 2011 году с этим согласился и ЕСПЧ).
Как раз в эти годы стали формироваться консервативные альянсы — взаимодействие между правыми христианами разных конфессий поверх богословских и доктринальных разногласий на основе общей борьбы с секуляризмом, феминизмом, гендерным равенством и так далее. РПЦ рассчитывала на такой альянс с Римом в деле совместной защиты традиционных ценностей.
Разные языки
Однако в 2013 году внезапный уход на покой папы Бенедикта XVI, который, к слову, так и не выразил своего согласия вступить в консервативный альянс, положил конец таким ожиданиям. Папа Франциск мало того, что не интересовался Россией, но еще и был категорически против того, что священник-иезуит Антонио Спадаро, один из его доверенных лиц, назвал «экуменизмом ненависти», — объединения христиан на почве нетерпимости, ксенофобии и редукции вероучения до моральных инструкций. Спадаро противопоставлял этому экуменизм папы Франциска, который предполагал «инклюзивность, мир, встречу и мосты».
И действительно, это были ключевые слова понтификата Франциска. Именно поэтому он согласился на встречу в аэропорту Гаваны с патриархом Кириллом — буквально на пересадке во время визитов глав обеих церквей в разные страны Латинской Америки, на максимально нейтральной территории.
Франциск искренне считал, что надо использовать любую возможность для человеческой встречи, для диалога, а политические и богословские проблемы второстепенны. Ему было нечего делить с московским патриархом, а свою миссию он видел в строительстве «мостов, а не стен». Главным результатом этой встречи был сам факт того, что она состоялась, — медийная картинка, общие фотографии папы и патриарха. Они подписали совместную декларацию, которую Франциск назвал «пастырским заявлением двух епископов, которые встретились как братья», но этот документ не имел реальных последствий.
Дальше разница в дискурсе между церковью папы Франциска и церковью патриарха Кирилла только усиливалась. Папа разрешил крестить трансгендерных людей и благословлять гомосексуальные пары, а патриарх запретил крестить детей, рожденных суррогатными матерями, и назвал стремление не допустить проведения гей-парадов в Донбассе одной из причин вторжения России в Украину.
В начале мая 2022-го папа Франциск рассказал о том, как во время его разговора с московским патриархом по видеосвязи тот 20 минут зачитывал по бумажке лекцию об «оправдании российского вторжения». «Я его выслушал и ответил: я ничего этого не понимаю, — сказал Франциск. — Брат, мы не государственные чиновники, мы должны говорить не на языке политики, но на языке Иисуса. […] Патриарх не должен опускаться до уровня путинского алтарника».
Папа четко сформулировал, в чем именно состоял разрыв: разные языки, на которых разговаривали главы двух церквей. Они просто не могли друг друга понять: встреча в том смысле, который вкладывал в это слово Франциск — не как политический или пиар-жест, а как разговор между двумя христианами, — была невозможна.
Война
Как аргентинец и выходец с Глобального Юга папа Бергольо в целом сочувствовал антиамериканским и антизападным настроениям. Отчасти поэтому он не мог полностью солидаризироваться с западной позицией по войне в Украине. Его риторика в последние три года не совпадала ни с европейскими нарративами о войне, ни с российскими, он пытался найти для Ватикана третий путь — продолжать «строить мосты». Этот путь так и не был найден.
Первым импульсом папы Франциска после начала вторжения было в нарушение всех норм протокола пойти пешком в российское посольство — он хотел договориться о поездке в Москву, встрече с Путиным, чтобы попытаться остановить войну. Папа был знаком с российским президентом, который трижды приезжал к нему с официальным визитом. Но ответный визит так и не состоялся ни в мирное, ни тем более в военное время.
Сопротивляясь попыткам перетянуть его на чью-либо сторону, в первый военный год папа Франциск сделал более ста заявлений, осуждающих агрессивную войну и призывающих прийти на помощь жертвам. Он поцеловал украинский флаг, который привезли из Бучи, и назвал Мариуполь «городом-мучеником». А один из сподвижников папы Франциска кардинал Курт Кох назвал ересью попытки РПЦ легитимировать войну «псевдорелигиозными причинами».
При этом папа Франциск воспринимал войну скорее как гражданскую, говорил, что нельзя ее сводить к борьбе между «хорошими и плохими парнями», а украинцы — «жертвы глобальных интересов, продажи оружия и геополитической апроприации». Что вызывало раздражение у многих украинцев, потому что совпадало с мемом российской пропаганды «все не так однозначно».
Франциск поставил украинку и россиянку вместе нести крест в процессии на Страстную пятницу, посвятил Украину и Россию вместе «сердцу Иисуса», предлагал украинцам поднять белый флаг, назвал российскую католическую молодежь «наследниками великой России» — для украинцев это все выглядело оскорбительно. Казалось, он бесконечно противоречит сам себе.
Если РПЦ во время этой войны окончательно проявила себя как институт, чьи интересы совпадают исключительно с интересами российского государства, что бы оно ни делало, то Ватикан, наоборот, осмысливал войну в контексте своей универсальной, глобальной идентичности, из чего следует принцип нейтралитета, которого он старался придерживаться последние десятилетия.
Исходя из этой нейтральности и приоритета интересов конкретного человека над групповыми, Ватикан строил свою дипломатию во время войны, сосредоточившись на работе по возвращению в Украину пленных, прежде всего — детей. Такой подход не встретил неприятия даже в Москве — российские чиновники по-прежнему охотно встречаются с представителями Ватикана, а украинская сторона признает, что посредничество помогло вернуть многих детей.
Формально отношения Москвы и Ватикана, как и РПЦ с католической церковью, во время войны не ухудшились. Контакты стали менее интенсивными, но на дипломатическом уровне все по-прежнему: глава архиепархии Божией Матери в Москве архиепископ Паоло Пецци и апостольский нунций архиепископ Джованни Д'Аньелло присутствуют на всех официальных мероприятиях, включая праздничные богослужения в Храме Христа Спасителя, куда их приглашает патриархия.
Сценарии будущего
Похороны папы Франциска были нагружены символически и политически: в разгар многосторонних переговоров о гипотетическом окончании войны в Украине мировые лидеры сами, без приглашения (на похороны не приглашают), собрались в Риме попрощаться с папой-миротворцем. Кардинал Джованни Баттиста Ре в своей проповеди над гробом Франциска говорил о том, что папа обращался к каждому прежде всего как к личности, а не как к политику или чиновнику, вел диалог с конкретными людьми, а не с абстрактными общностями.
Именно в своем человеческом качестве политические лидеры вместе пережили опыт этой заупокойной мессы, давали друг другу «целование мира» (пожатие рук в определенный момент богослужения в знак единения в молитве), а спонтанные переговоры состоялись в общем религиозном пространстве, несмотря на все противоречия и разногласия. России в этом пространстве не было.
В начале мая конклав кардиналов изберет нового папу с новыми приоритетами. Многое будет зависеть от того, выберут ли папой европейца, или это снова будет представитель Глобального Юга. Не менее важно, насколько новый папа будет аффилирован с консервативными альянсами. Если будет, то и Москва, и Вашингтон, где при Трампе силен католический фактор, могут попытаться сформулировать общие интересы, опираясь на взаимопонимание с Ватиканом, а РПЦ вновь достанет предложения о совместной защите традиционных ценностей, которые лежат в шкафу со времен папы Бенедикта.
Если новый папа будет скорее склонен к поддержке Европы, то ему придется поставить на паузу попытки диалога с РПЦ и признать, что она продвигает интересы российского государства, не обладая собственной субъектностью. Это, в свою очередь, заставит Ватикан переосмыслить свою роль в миротворчестве и отношения с другими православными церквями, в том числе в Украине.
Возможно и продолжение нынешнего курса с его стремлением избежать ассоциации с какими бы то ни было сторонами. Тогда Ватикан продолжит делать основной упор на гуманитарные направления работы типа помощи беженцам и освобождения из плена, сохраняя отношения в том числе с РПЦ.
Как бы то ни было, отношения Московской патриархии и католической церкви при новом папе будут строиться на фоне войны. А в случае длительного перемирия или ее окончания перед церквями встанет вопрос о примирении и «уврачевании ран», участии в большом процессе преодоления последствий войны на индивидуальном и национальном уровне, который растянется на десятилетия. Но даже тогда сложно представить, что РПЦ сможет стать в этом союзником европейских церквей, — прежде всего, из-за разницы в языке, дискурсе и подходах, которая так ясно проявилась при понтификате Франциска.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
