Второй раунд прямых российско-украинских переговоров в Стамбуле, если не считать предварительной встречи глав делегаций, продолжался рекордно короткое время — всего час. Меньше, чем, например, созвоны Трампа и Путина. Переговорщики обычно говорят дольше, чем первые лица, но не в этом случае. В российско-украинском урегулировании реальные переговоры идут пока как раз с первыми лицами (не только Путин с Трампом и Уиткоффом, но и Трамп с Зеленским), а роль делегаций иная — подтвердить, что первые лица тратили время не напрасно, а их упорство приносит плоды. Вернее, одного из первых лиц. Потому что второе — в Кремле — особого переговорного рвения до прихода Трампа в Белый дом не выказывало.
Мы уже привыкли, что многое из того, что говорится и делается в России, с течением лет все больше адресовано «единственному зрителю». Для него — чем дальше, тем больше — снимают выпуски новостей на федеральных каналах, выступают депутаты и губернаторы. Именно так российская дипломатия, адресуясь не столько своим коллегам, сколько Путину, который должен был оценить умение поставить недругов на место, повернулась к внутреннему потребителю и стала одним из многочисленных пропагандистских ведомств, а ее основные функции отошли на второй план.
Ту же задачу решает текст меморандума, который российская сторона передала украинской делегации в Стамбуле. Как оптимально совместить собственно профессиональную дипломатическую функцию с пропагандистской, адресованной внутреннему потребителю и прежде всего — самому российскому лидеру.
Однако в этот раз — с одним существенным отличием. Главных зрителей, для которых разыгрывается дипломатическое представление, не один, а два: в партере не только российский, но и американский президент.
Таким образом, российская дипломатия пытается понравиться обоим. Так, чтобы Трамп был доволен Путиным больше, чем Зеленским, считал российского лидера соратником в движении к завершению войны. А для самого Путина из действий российской делегации следовало бы, что это он, а не Трамп, управляет процессом. Иными словами, продукция российской дипломатии должна на этом этапе нравиться как Путину, так и Трампу, но при этом Путину — немного больше, давая ему ощущение, что он и тут обыгрывает.
Единственные, кому деятельность российских дипломатов на этом этапе адресована в последнюю очередь, — это украинское руководство и украинская делегация. Что руководство и население Украины подумают и скажут о российском меморандуме, пока волнует российских переговорщиков меньше всего.
Документ двойного использования
В то время как украинская делегация настаивала на предварительной публикации меморандумов и опубликовала собственный, российская хранила тайну и привезла свой текст прямо на переговоры.
Текстов оказалось два. То, что Россия передала Украине не один меморандум, а два, даже три, — само по себе скорее могло бы считаться хорошим признаком.
Собственно, это и есть попытка справиться с комплексной задачей совместить дипломатию и пропаганду, а главное — угодить разным участникам процесса. Из этого следует, что дипломатический пульс, биение, так сказать, собственно переговоров там все-таки прощупывается, хотя пока с трудом.
Первый документ, привезенный Россией, касается условий прочного мира, другие два — условий прекращения огня.
Известные всем максималистские требования, связанные с «устранением первопричин конфликта», занесены в меморандум о мире под названием «Основные параметры окончательного урегулирования», а для прекращения огня предложено нечто более реалистичное. То есть российские требования словно бы разделены на безнадежные активы и более перспективные. Причем сами эти перспективные активы — документ под названием «Условия прекращения огня» — тоже разбиты на безнадежную и чуть более обнадеживающую части.
Первый вариант условий прекращения огня состоит из одной фразы. Она требует начала полного вывода украинских войск с территории четырех областей — в том числе тех, что аннексированы Россией только на бумаге. Сама скандальная краткость этой версии «Параметров» заранее предполагает, что ее не станут обсуждать.
Второй вариант «Параметров» назван «Пакетным предложением» и увязывает прекращение огня с процессом смены власти в Киеве.
В этом варианте вместо отвода войск из «новых российских регионов» предварительным оказывается другой список условий: отказ от движения украинских войск, от мобилизации, от поставок западного оружия, размещения иностранных войск, мониторинг и контроль за прекращением огня, отказ от ударов по российской территории — «диверсионной и подрывной деятельности», и даже «взаимное освобождение ”политзаключенных”».
Кавычки у «политзаключенных» должны означать, что в России этот статус за своими репрессированными не признают, а сам пункт внесен в преддверии включенных в «пакет» украинских выборов. Пункт, очевидно, вписан в расчете на то, что Киев не будет требовать прекратить преследование российских активистов, журналистов и прочих диссидентов, однажды решив не делать большого различия между противниками и сторонниками войны среди россиян. Зато амнистия пророссийских активистов и просто противников Зеленского в Украине может пригодиться при будущих украинских выборах — особенно с учетом того внимания, которое администрация Трампа уделяет свободе политического самовыражения, в том числе для популистских и даже прокремлевских партий.
Наконец, последние два пункта предложения — девятый и десятый — и есть тот самый довесок, который делает его «пакетным»: отмена военного положения, проведение выборов в Украине в течение ста дней после его отмены и подписание договора об «окончательном урегулировании».
Первые восемь пунктов «пакетного предложения» в принципе выполнимы и могли бы стать частью нормального соглашения о прекращении огня — при условии, что Россия будет действовать аналогичным образом (остановка набора контрактников для войны, закупки иранского и другого оружия, отказ от северокорейцев, от ударов по украинской территории за линией фронта и так далее). Но эти восемь пунктов поданы не сами по себе, а как прелюдия к девятому и десятому и, видимо, в увязке с ними — раз речь идет о «пакете».
Впрочем, даже девятый пункт обсуждаем: требование новых выборов тоже звучало не только с российской, но и с американской стороны, и время от времени слышно из самой Украины. Хотя если мериться сроками истекшей легитимности, российский лидер здесь точно впереди украинского.
Зато десятый пункт — подписать соглашение об «окончательном урегулировании», то есть в нынешней версии — те самые максималистские требования, изложенные в первом разделе меморандума, фактически устраняет разницу между вариантами российского предложения. Переговорные треки, разделенные было на токсичные и реалистичные, вновь сходятся.
Пустое множество
При помощи двух вариантов условий прекращения огня российские переговорщики стараются создать для Путина картину выбора из двух хороших для него вариантов, при которых он обыгрывает не только Зеленского, но и Трампа, а для Украины — из двух плохих.
В первом украинцы просто отступают, и он получает часть Украины без боя. Во втором они отступают чуть менее просто и не сразу, но зато с перспективой сменить режим в Киеве и получить «всю Украину».
Из «пакета» следует, что выборы в Украине, если на них допустить любые пророссийские силы и обеспечить свободу российского вещания и русского языка, приведут к победе промосковских сил. В этом отношении путинское видение Украины мало изменилось за последние 20 лет — с первого Майдана. Победа пророссийского постсоветского большинства продолжает быть для него естественным ходом событий, которому препятствует лишь зловредное иностранное вмешательство.
Неприемлемым для Киева пакетный вариант на сегодняшний день делает не столько десятый пункт, сколько четвертый документ, названный «Последовательностью шагов». В нем рациональные, возможные и даже уже исполняемые меры вроде обмена убитыми или пленными перемешаны с выполнением максималистских требований, так что последние выглядят продолжением первых.
Уже первый «шаг» — это начало переговоров по Договору о мире, нынешний проект которого пока содержит полный набор максималистских требований. Правда, за время пути эта собака может не только подрасти, но и уменьшиться, но в сегодняшнем виде предполагается, что Украина должна хотя бы начать разговор по исполнению российского ультиматума еще до прекращения огня.
Еще ультимативнее звучит пятый шаг: прекращение огня устанавливается с момента начала отвода украинских войск, а полный отвод «с территории РФ», как ее нарисовали в Кремле, происходит в течение 30 дней. Значит, речь не идет о прекращении огня по текущей линии фронта, а 30-дневное перемирие устанавливается для того, чтобы украинские войска отступили.
Шестой и седьмой шаги — это выборы и подписание соглашения об «окончательном урегулировании», которое пока существует в максималистской форме. То есть не только в самом «Пакетном предложении», но и в «Последовательности шагов» реалистичные и обсуждаемые по всем параметрам пункты в итоге приводят к тому же самому максималистскому ультиматуму.
В таком случае сложно понять, чем предложенные Россией варианты условий прекращения огня принципиально отличаются друг от друга и зачем нужно было их множить. Дело выглядит так, что украинцам предлагают возможность серьезного разговора только в том случае, если этот разговор будет включать в себя «окончательное урегулирование» с устранением «первопричин», смену власти и все равно передачу территорий.
Сама «пакетность» выглядит как ловушка: раз первые «шаги» вроде обмена пленными и телами убитых уже выполняются, то они находятся в одном перечне со следующими шагами вроде отвода войск и подписания «окончательного урегулирования». А значит, противник уже двинулся в нужном Москве направлении.
В переговорном партере
Такое бумажное объединение действительного и желаемого мало кого может обмануть, зато доставит удовольствие обоим главным зрителям. Кремлевскому — потому что, как и на поле боя, враг потихоньку отступает и на переговорах. Вашингтонскому — потому что переговоры в принципе начались и куда-то движутся.
Украинский меморандум выглядит на этом фоне более простым и последовательным, хотя тоже адресован одновременно нескольким аудиториям — внутренней украинской, европейцам (в российском документе для них нет ничего), Трампу и, собственно, Москве. Но с Трампом Киев уже ссорился, когда отказывался безоговорочно принять вашингтонские условия, так что тут страха перед очередным несогласием меньше.
В украинском документе нет главного максималистского требования в виде границ 1991 года — это сильно расходится с официальной украинской линией. Из того, что не только в Москве, но и в Вашингтоне могли бы посчитать завышенным, есть требование репараций от России, твердые международные гарантии безопасности, подкрепленные, если нужно, иностранным военным контингентом, участие в процессе отмены санкций и отказ от международного признания оккупированных территорий в качестве российских — при том что Трамп сам поднимал вопрос признания Крыма в обмен на окончание войны.
Российский меморандум в качестве основы для переговоров выглядит более бескомпромиссно, но в целом оставляет ощущение более сырого и противоречивого документа. Но это только в том случае, если мы примем за его единственную цель содержательные переговоры об окончании боевых действий. В то время как его настоящая цель сложна и многообразна.
Переговорный театр должен устроить обоих главных зрителей и не подорвать репутацию Путина в партере и на галерке. Для уставших от войны россиян создается картина реального движения к миру — притом к миру на российских условиях (большинство в России скорее поддержит такой конец войны). Для вояк, которые боятся, что «Россия выигрывает на поле боя, но проигрывает на переговорах», в документы зашит максималистский образ «русской победы».
Для самих переговорщиков выделяется некоторое поле реальной дипломатии, на которое можно будет отступить, если позиции надо будет сближать по-настоящему. Для второго главного зрителя в Вашингтоне в документ вписаны гуманные меры вроде обмена пленными, возвращения больных и раненых, и даже убитых (практически важные для самих воюющих государств), но ему важна и сама картина начавшихся переговоров.
Трамп, который фонтанирует инициативами, тоже сплошь и рядом противоречивыми, получает в ответ оглушительный конструктив со стороны Путина: ветвящиеся мирные инициативы со множеством пересекающихся и противоречащих друг другу пунктов и подпунктов. Все это можно долго обсуждать, уточнять и согласовывать, сохраняя главное на сегодняшний момент — саму возможность воевать и диктовать условия под огнем.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
