После вторжения в Украину в феврале 2022 года российские власти бросились один за другим засекречивать статистические показатели, отражающие состояние дел в стране. Очередной недавний пример — демографическая статистика, где в мае Росстат перестал публиковать оперативные данные даже о рождаемости. До этого та же судьба постигла показатель ожидаемой продолжительности жизни на уровне регионов. А подробная детализация причин смерти россиян исчезла из публичного доступа еще три года назад. На фоне полномасштабной войны засекречивание статистики приобрело в России институциональный характер. Впрочем, говорить о полной утрате прозрачности пока еще не приходится. Причина тому — инерция открытости.
Разворот от открытости
Российский госаппарат перестал стремиться к прозрачности задолго до начала войны. Уже несколько лет из открытого доступа исчезают все новые категории данных, а понятие гостайны постоянно расширяется. Поворотным моментом можно считать 2018 год, когда Владимир Путин начал свой четвертый срок, а инициатива «Открытое правительство» была окончательно свернута (курировавший этот проект в ранге министра Михаил Абызов до сих пор отбывает тюремный срок за мошенничество). Но полномасштабное вторжение в Украину вывело этот процесс на новый уровень.
До 2022 года ограничения в основном касались источников, на основе которых проводились антикоррупционные расследования. Например, в 2016 году, после выхода соответствующего расследования от ФБК, Росреестр начал скрывать фамилии сыновей бывшего генпрокурора Юрия Чайки, заменяя их на случайные наборы символов. А органам власти стали все чаще разрешать не публиковать контракты на портале госзакупок.
В наши дни публикация громких расследований тоже периодически приводит к удалению данных. После февраля 2022 года известно как минимум о 12 случаях, когда данные вычищали вскоре после использования журналистами. Например, так произошло с информацией ФСИН о численности тюремного населения, на основе которой «Медиазона» оценивала масштабы вербовки в российских тюрьмах.
Однако такая ответная цензура — только вершина айсберга. Удаление данных все чаще происходит не после публикации опасных для власти материалов, а превентивно и без видимых предлогов — просто потому, что это политически приемлемо. Способствует этому и то, что возможность скрывать информацию больше не завязана только на гостайну: в 2023 году Госдума утвердила поправки в закон «Об официальном статистическом учете», позволяющие правительству приостанавливать публикацию статистики по своему усмотрению.
Новый режим секретности нацелен не только на защиту чьих-то вилл и частных самолетов от расследователей. Речь идет о предотвращении утечек любых данных, способных сформировать негативное восприятие ситуации в России. В условиях «информационной войны» публичность все чаще рассматривается властями как фактор риска.
Как измерить секретность
Точно оценить масштабы ограничения доступа к статистическим данным в России трудно по нескольким причинам. Во-первых, источники данных очень неравноценные. Можно скрыть сотню технических документов, и этого никто не заметит. А можно засекретить одну табличку, которой регулярно пользуются все аналитики. Эффект от второго действия непропорционально больше. В случае открытых данных количество далеко не всегда означает качество.
Во-вторых, система публикации статистики в России крайне фрагментирована: есть сборники и бюллетени Росстата, Единая межведомственная информационно-статистическая система (ЕМИСС), региональные порталы, сайты ведомств. Все они устроены по-разному. Привести все к одному знаменателю, чтобы понять истинные масштабы цензуры, непросто.
Тем не менее примерное представление получить можно — например, сравнив разделы с открытыми данными на сайтах федеральных органов власти до и после февраля 2022 года. Такой подсчет показывает, что с 2022 года из открытого доступа исчезло больше тысячи наборов данных (датасетов). Это без учета Портала открытых данных, работу которого «приостановили» весной 2023-го. Вместе с ним счет идет на десятки тысяч показателей.
Среди утраченных массивов данных было много не очень востребованной информации: списки вакансий, графики проверок, составы научных советов и так далее. Да и само по себе удаление давно устаревшей информации не всегда следует трактовать как проявление цензуры. Но общая картина однозначна: за последние три года удаление данных из открытого доступа приобрело в России системный характер, охватив десятки федеральных и региональных ведомств.
Что удаляют и почему
Можно выделить три больших кластера удаленных данных: административно-бюрократические, финансово-экономические и социальные.
Первая категория самая массовая, но ценность ее невелика. Иногда эту информацию закрывают по формальным соображениям, чтобы отчитаться о выполнении требований сверху. Например, после атаки дронов на Москву в 2023 году российские ведомства начали массово удалять адреса объектов инфраструктуры. Предполагалось, что из-за этого наводить украинские БПЛА на цели станет сложнее.
Экономические данные — самая пострадавшая от цензуры сфера, которую стали закрывать первым делом после начала вторжения. Например, Центробанк прекратил публикацию данных о золотовалютных резервах и разрешил кредитным организациям самостоятельно определять объем раскрываемой отчетности. Федеральная таможенная служба перестала обнародовать информацию по импорту и экспорту. Минфин ограничил публикацию данных об оперативном исполнении бюджета. Также были закрыты сведения о добыче и переработке нефти и газа.
Формальное обоснование большинства этих ограничений — защита России от санкционного давления со стороны «недружественных государств». Однако конкретные формулировки зависят от ведомств, проявляющих разную степень креативности. Например, при закрытии данных о производстве бензина Минэнерго ссылалось на «геополитическую обстановку», риски «манипулирования рынком» и соображения «энергетической безопасности».
Соблазн притянуть под эти абстрактные формулировки информацию, наличие которой в открытом доступе давно раздражало российские элиты, оказался высок. В тумане «геополитической напряженности» сгинули источники, которые позволяли судить о благосостоянии депутатов и чиновников. Публикация их деклараций о доходах перестала быть обязательной, а Росреестр уже нельзя использовать в журналистских расследованиях в былом масштабе.
Третья категория удаленных данных — это информация о состоянии российского общества. Аргумент про санкции для этой группы работает в меньшей степени. Многие показатели были удалены без явного повода, на всякий случай.
Так, перестал работать правовой портал Генпрокуратуры, где публиковалась оперативная статистика по преступности. Вероятно, российское правительство опасалось «негатива» в СМИ, тем более что интерпретировать эти данные стало действительно непросто. Например, в Москве был зафиксирован рекордный уровень убийств, но более тщательный анализ показал, что в статистику попали преступления, совершенные на «новых территориях», где многие дела попали в работу к следователям из Москвы.
Аналогичным образом Росприроднадзор прекратил публиковать данные о составе выбросов загрязняющих веществ при работе российских компаний. Вероятная цель — избежать внимания СМИ и активистов к этой теме на фоне ослабления экологического регулирования.
Сюда же относятся данные, которые использовались для косвенной оценки масштабов мобилизации и потерь в войне: число получателей пенсий силовых ведомств, статистика по инвалидности, бюджетные расходы на компенсации погибшим и так далее. Здесь логика очевидна: распространение любой неофициальной информации о потерях в России запрещено и квалифицируется как уголовное преступление.
Суверенная статистика
Темпы закрытия статистики в России остаются высокими: ежегодно исчезают сотни наборов данных, а 2024-й вообще побил все рекорды. При этом удельная доля социально значимой информации в этих массивах постепенно снижается. Почти все важное, что власти хотели засекретить, исчезло в первые два года войны, а дальше под нож пошло все остальное. Тем не менее и в 2025 году отдельные случаи затрагивают критически важные сегменты. Демографическая статистика — яркий тому пример.
При этом процесс засекречивания по-прежнему выглядит довольно случайным и непоследовательным. Четкой градации чувствительности данных и полноценной госполитики по этой теме нет. Ведомства сами решают, как адаптироваться к новым реалиям «геополитической напряженности».
Некоторые демонстрируют формальную лояльность новой модели, удаляя то, чем никто и так не пользовался. Показательный пример — закрытый в 2023 году Портал открытых данных: 98% размещенных там датасетов скачали менее ста раз, а почти треть — вообще ни разу. Другие структуры удаляют данные из одного места, но оставляют в другом. Или даже запускают новые интерфейсы для доступа к статистике, как Центробанк.
Еще не так давно российская система госуправления считалась одной из наиболее открытых в мире. Миллиарды рублей были вложены в «инфраструктуру открытости» — ради развития рынков, притока западных инвестиций и демонстрации продвинутости России. В результате даже после масштабной зачистки последних лет нам все еще доступны очень большие массивы информации. Большинство ведомств до сих пор публикуют профильные формы статистического наблюдения, а на ЕМИСС остается не менее пяти тысяч актуальных наборов данных. В ряде случаев оперативные помесячные данные скрываются, но при этом годовые сводки продолжают публиковать.
Сегодня идея максимальной открытости в России признана враждебной — вместо этого провозглашен курс на «суверенную статистику». Однако остается важный стимул для сохранения инфраструктуры открытых данных — цифровизация государства и госуправления. Обширная сеть информационных систем — от «Госуслуг» и реестра электронных повесток до порталов судебных данных и налоговой статистики — выступает барьером на пути тотальной цензуры. Этими сервисами пользуются государство, бизнес и просто граждане. Полный отказ от принципов открытости потребовал бы масштабной перестройки системы, сопряженной с высокими издержками. Тем не менее предпринимаются попытки перевода части информации в зону ограниченного доступа — например, исключительно через «Госуслуги».
Тем временем на более низком уровне чиновники руководствуются логикой «защиты поляны». Разработка и поддержка информационных систем — это хороший кусок бюджетного пирога, от которого не хочется отказываться. Тем более что возможность что-нибудь пересчитать и измерить для любого бюрократа — это демонстрация контроля над реальностью, что высоко ценится во все еще технократическом российском правительстве. Так что иногда публикация информации может происходить и в рамках конкурентной борьбы ведомств друг с другом.
Открытость в России больше не декларируется как инструмент прозрачности и подотчетности. Она сохраняется прежде всего как побочный продукт стремления к контролю над населением и бюрократией. Но за счет того, что система долгие годы строилась как открытая, повернуть рубильник и моментально превратиться в Северную Корею невозможно.
Вероятнее всего, тенденция к ограничению доступа к информации сохранится. Но этот процесс растянется на годы, а то и на десятилетия. Более того, иногда мы даже будем видеть отдельные шаги в обратном направлении — например, обнародование новых датасетов.
Так, согласно федеральному плану статистических работ, в 2025 году будет опубликовано немало данных о заболеваемости ВИЧ, туберкулезом и гепатитом с детализацией по регионам — ранее они были доступны только в агрегированном виде по стране. Министерство труда в июне опубликовало рейтинг трудоустройства выпускников, основанный на данных о средних зарплатах в тысячах организаций. То есть тренд на секретность не такой линейный, как может показаться.
Российские власти могут позволить себе такую нелинейность, потому что информационное поле в стране зачищено настолько, что наличие в нем островков открытых данных не угрожает политической стабильности. Более того, на текущем этапе издержки от дальнейшего повышения уровня секретности превышают потенциальные выгоды для режима от более жесткого вмешательства в статистику.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
