Объявление о прогрессе в переговорах по проекту газопровода «Сила Сибири — 2», прозвучавшее во время сентябрьского визита российской делегации в Китай, было вполне ожидаемым. Из анализа потребностей китайской экономики понятно, что поставки по этому трубопроводу понадобятся Пекину примерно к 2030 году, а на реализацию проекта необходимо около пяти лет.
Целесообразность второй «Силы Сибири» очевидна. У Китая есть потребность в газе и необходимость хеджировать импортные поставки на случай геополитических кризисов, у России — большие объемы этого топлива и стремление компенсировать отказ Европы от него. Однако политические и транзакционные соображения заметно усложняют согласование параметров будущего контракта.
Положение России
Российско-китайская газовая торговля сегодня устроена так, что для Москвы Китай остается единственным покупателем, способным принять те объемы газа, что Россия готова поставлять. И дело тут не только в потере европейского рынка. Запасы газа на Ямале так велики, что поставок только в Европу было недостаточно и в лучшие времена, до 2022-го и даже 2014 года, чтобы полностью их монетизировать.
Уже тогда «Газпром» строил планы экспорта ямальского газа в Китай. Несмотря на большое расстояние до китайского рынка, это могло быть рентабельным, потому что геология ямальских месторождений обеспечивает очень низкую стоимость газа на скважине. С учетом того, что этот регион был уже освоен и введен в промышленную разработку в 2010-е с запуском Бованенковского месторождения, увеличение добычи — дополнительные миллиарды кубометров — обходилось бы еще дешевле.
Строительство трубопровода от Ямала до Китая — крупный и дорогостоящий проект, но не уникальный в своем роде. Расстояние от Ямала до Кяхты на монгольской границе примерно равно расстоянию от Уренгоя до границы с Украиной, а участок по территории Монголии (935 км) почти равен по протяженности украинскому транзитному маршруту. Даже если стоимость доставки от Ямала до монголо-китайской границы окажется около $100 за 1000 кубометров, суммарная стоимость добычи и доставки российского газа на китайский рынок будет самой низкой по сравнению с конкурентами.
Перспективы китайского рынка
Китай сейчас потребляет чуть более 400 млрд кубометров газа в год. Около 60% из них обеспечивает собственная добыча, оставшиеся 40% покрываются импортом. Примерно половина импортируемого газа поступает по трубопроводам — в основном из России и Туркменистана, а вторая половина — в виде СПГ.
Правда, уже сегодня Китай — один из мировых лидеров в развитии возобновляемой энергетики, которая будет существенно расти и дальше. Тем не менее доля газа в электроэнергетике страны остается низкой, а доля угля по-прежнему превышает 50%. Замена угля газом в электрогенерации уменьшает выбросы CO2 примерно наполовину. А в коммунальной сфере отказ от угля в пользу газа — простой способ улучшить качество воздуха в городах, что становится для Китая важной задачей.
То есть развитие возобновляемой энергетики в ближайшие десятилетия может замедлять рост потребления сжигаемого топлива и помогать снижать долю угля, но вряд ли остановит рост спроса на газ. Кроме того, массовый переход на электротранспорт увеличит потребление электроэнергии, а также Китай сейчас массово переводит на газ грузовой автотранспорт, в том числе для того, чтобы не увеличивать зависимость от импортируемой нефти.
По прогнозам специалистов CNPC, крупнейшей китайской нефтегазовой компании, к 2040 году спрос на газ в КНР вырастет до 600–670 млрд кубометров. Нижняя граница (около 600 млрд) соответствует сценарию движения к углеродной нейтральности. В том же исследовании прогнозируется пик собственной добычи газа Китая на уровне 280–310 млрд кубометров в период между 2035 и 2040 годами. Это означает, что ко второй половине 2030-х общекитайский газовый импорт должен вырасти с нынешних 180 млрд до 290–390 млрд кубометров.
Сегодня около трети китайского импорта СПГ обеспечивают поставки из Катара, еще треть — из Австралии, по 10% приходится на Россию и Малайзию, оставшиеся 15% — на других экспортеров. Производство СПГ в Катаре и России в обозримом будущем сохранится на нынешнем уровне или будет расти. А вот прогнозы по Австралии и Малайзии указывают на снижение добычи и экспорта в 2030-е годы из-за роста внутреннего спроса и истощения ресурсной базы. Так что Пекину придется искать новые источники газа на замену поставкам из этих стран. Есть надежды на новые крупные проекты СПГ в Мозамбике и Танзании, но всю открывающуюся нишу они не закроют.
До 2030 года глобальные мощности по производству СПГ вырастут почти на 300 млрд кубометров в год. Однако этот прирост будет распределен неравномерно: около половины новых объемов обеспечат США, еще 20% — Катар и около 10% — Канада.
Полагаться на поставки из США для Китая затруднительно. Американо-китайские отношения переживают не лучшие времена. Во-первых, из-за растущих опасений вокруг проблемы Тайваня. Во-вторых, из-за того, что США теперь воспринимают Китай и как военно-политическую, и как экономическую угрозу. Торговые войны с КНР ведут и демократические, и республиканские администрации, и китайские власти отвечают взаимностью.
Пекин и Вашингтон заинтересованы в продолжении торговли, но стремятся минимизировать взаимную зависимость и не давать другой стороне потенциальных рычагов давления. Китай уже продемонстрировал, как ограничение экспорта сырья, в его случае — ключевых минералов, может оказаться сильным аргументом в торговом споре, но в Пекине понимают, что если китайская экономика будет зависеть от каких-то статей импорта из США, то такой уязвимостью наверняка воспользуются.
То есть Китай вряд ли будет увеличивать закупки газа в США. В 2021 году Штаты делили с Катаром 2–3-е место среди экспортеров СПГ в Китай, но к 2024 году опустились на четвертую позицию с долей около 5%. Последнее судно с грузом СПГ для Китая вышло из американского порта в середине ноября 2024 года, с тех пор Пекин перестал закупать газ в США.
Похожий перерыв уже случался в 2019 году, когда Дональд Трамп во время первого президентского срока начал с Китаем торговую войну, закончившуюся большим соглашением. Но нынешний конфликт, по всей видимости, более глубокий и затяжной, а Китай лучше осознает силу своей переговорной позиции.
Пекин все чаще прибегает к демонстративным жестам, подчеркивающим его силу, независимость и способность противостоять американскому давлению. По всей видимости, именно в этом ключе стоит рассматривать первое открытое получение груза СПГ, доставленного в Китай из подсанкционного российского проекта «Арктик СПГ 2». Причем первые пробные закупки на глазах превращаются в регулярные, а происходило все это на фоне пышного саммита ШОС в Тяньцзине.
Для Китая у российского и центральноазиатского газа есть еще одно важное преимущество перед практически всеми поставками СПГ. Если напряжение между КНР и Западом будет расти, доставка сжиженного природного газа в Китай может оказаться под вопросом. Грузы из Катара и Африки проходят через Малаккский и Тайваньский проливы. Грузы из Малайзии, Индонезии и Австралии оказываются в Южно-Китайском море в обход Малаккского пролива, но необходимость пройти мимо Тайваня остается.
Дополнительный риск связан с тем, что почти все крупные СПГ-проекты в мире реализуются при значительном участии компаний со штаб-квартирами в США и других странах НАТО. На этом фоне поставки из России и Центральной Азии по трубопроводам, идущим в глубине континента, оказываются полезной страховкой от такого риска.
Поэтому, несмотря на многочисленные приостановки и задержки, Пекин продолжает строить линию D трубопровода Центральная Азия — Китай мощностью 30 млрд кубометров в год. Но в любом случае этого объема будет недостаточно, чтобы полностью закрыть растущие китайские потребности.
Трехмерный торг
У Китая есть потребность в газе, у России — большие объемы, но остается еще один принципиальный вопрос, который теоретически мог бы создать барьер для расширения торговли. Неформальная политика Пекина подразумевает, что ни один экспортер критических ресурсов в КНР не должен занимать чрезмерно большую долю рынка.
Между тем уже имеющиеся и законтрактованные на ближайшее будущее объемы поставок газа из России делают российскую долю внушительной. 38 млрд кубометров в год по «Силе Сибири — 1», дополнительные 6 млрд кубометров увеличения поставок по этому маршруту, 10 млрд кубометров из Сахалина плюс дополнительные 2 млрд кубометров оттуда же дают в сумме 56 млрд кубометров. А сюда еще надо добавить заметные объемы поставок российского СПГ. Такие показатели как раз и создают ту слишком высокую долю, превышать которую Пекин не хочет.
Однако не стоит преувеличивать щепетильность Пекина в этом вопросе. Например, линия D газопровода из Туркменистана более чем удвоит поставки оттуда, которые в 2024 году уже составили около 32 млрд кубометров. И китайские стратеги не видят проблемы ни в этом, ни в том, что туркменский газ идет сразу через несколько транзитных стран.
При выходе российского трубопроводного экспорта на объемы, прописанные в пресс-релизах, его доля в выросшем к тому моменту импортном портфеле Китая будет составлять от 27% до 36%. Если говорить о потреблении газа в целом, то это будет 16–17,6%. Цифры значимые, но не подавляющие.
Фундаментально все выглядит так, что буквально все звезды должны благоприятствовать скорейшей реализации «Силы Сибири — 2» и расширению поставок российского газа в Китай. Но, помимо фундаментальных, есть также политические и транзакционные соображения.
Для России цена газа на китайской границе, ниже которой поставки становятся совсем невыгодными, составляет около $120–130 за тысячу кубометров. Для Китая альтернатива российским трубопроводным поставкам — СПГ, который обходится в среднем в $370. Это создает широкое пространство для переговоров, но одновременно повышает сложность сделки: каждая сторона хорошо понимает BATNA (Best Alternative to a Negotiated Agreement; наилучшую альтернативу обсуждаемому на переговорах предложению) другой.
Российские переговорщики знают: по «Силе Сибири — 1» они согласились на самые невыгодные условия по сравнению с другими продавцами газа. Газ из Туркменистана продается на границе Китая по практически такой же формуле, что и газ из России, но дороже на $50 за тысячу кубометров. И это при том, что российский газ доставляется в окрестности Пекина, а туркменский — на дальнюю западную границу Китая.
Наверняка Москве хочется исправить ошибки прошлого и выторговать условия, хотя бы сравнимые с теми, по которым торгуют страны Центральной Азии. Знают об этом и китайские переговорщики — и этот факт служит якорем для новых переговоров. Зачем Китаю проявлять уступчивость сейчас, если жесткость принесла плоды в то время, когда Россия находилась в куда более комфортном положении?
Кроме того, есть соображения длительности и гибкости контракта. Для России выгодно требовать максимально долгий контракт с минимальной гибкостью. Основные затраты для нее приходятся на строительство трубопровода — фиксированную инвестицию на старте, которая окупается постепенно с каждой тысячи кубометров.
Экономически это похоже на покупку жилья для сдачи в аренду: владелец хочет, чтобы квартиры не пустовали, а арендаторы стабильно платили. Чем выше ожидаемая волатильность будущего потока наличности, тем более высокую цену надо запрашивать для получения равной доходности с поправкой на эту волатильность.
Также имеет значение срок коммерческой жизни проекта. Если есть уверенность, что проект будет приносить выручку и через четверть века, текущие платежи могут быть и поменьше. Если же будущее туманно, то хочется, чтобы проект побыстрее окупился, покрыв затраты на строительство в период гарантированного денежного потока.
В случае с российско-китайским газовым контрактом проблема не в отдельно взятой цене, а в триаде «цена — гибкость — длительность». Для Китая очевидно: если из уравнения убрать политику, то после строительства трубопровода на поставки газа по этому маршруту можно будет полагаться долгие годы. Но КНР хорошо понимает свои потребности в газе на ближайшие 15–20 лет, а что будет после — большой вопрос. Сложно предсказать, как быстро будет развиваться китайская возобновляемая энергетика.
То же и с гибкостью. Часть СПГ Китай покупает по спотовым контрактам, и относительно них российский газ всегда гиперконкурентен. Но кто знает, как ситуация повернется в будущем. Может быть, ради разрядки напряженности в отношениях с США будет полезно заключить долгосрочный контракт на поставку газа. Или, к примеру, китайские государственные нефтегазовые компании запустят большой проект в Африке. Наверняка газ оттуда будет дороже российского, но это будет свой проект и ему надо будет давать гарантированный рынок сбыта.
Такие сомнения нередки при подписании долгосрочных контрактов, но почти всегда сомневающийся покупатель или продавец знают: у контрагента есть альтернативы, так что надо заключать сделку, а то появится кто-то третий. В данном случае альтернатив у России нет, так что Китай рискует не полной потерей удобного поставщика, а только тем, что поставки начнутся позже.
Поэтому переговоры идут так вязко и долго. Во-первых, Китай стремится снять максимум неопределенности для себя в плане необходимых объемов и сроков. Во-вторых, он проверяет, насколько можно выкрутить России руки по цене и прочим условиям. Для Пекина оба этих упражнения практически бесплатны: рисков, что сделка сорвется и придется соглашаться на заметно худшие альтернативы, китайские переговорщики не видят.
С другой стороны, ранее для Китая могло быть важно не раздражать США открытой демонстрацией слишком близких отношений с Россией и не совершать действий, которые выглядели бы как поддержка российской агрессии в Украине. Теперь же такие соображения уже не имеют решающего значения на фоне более масштабного конфликта Пекина и Вашингтона. Более того, иногда демонстративные жесты оказываются полезны.
Все это позволяет российской стороне и дальше громогласно заявлять о том, что достигнут очередной важный этап в реализации проекта. Но, как учил Зенон, можно быть сколь угодно близко к финишу, но все еще в бесконечном количестве этапов от него.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
