Утром 24 сентября Совет Федерации завершил запущенные пару недель назад Владимиром Путиным перестановки в силовом блоке. Игорь Краснов, смещенный с поста генпрокурора, получил назначение главой Верховного суда. А на его место пришел Александр Гуцан — неприметный бюрократ, выходец из той же Генпрокуратуры времен главенства в ней Юрия Чайки.
Смена лиц на далеко не самых важных постах в вертикали власти могла бы не вызвать особого внимания даже в условиях царящего в российском руководстве кадрового застоя. Однако последние действия Краснова в роли генпрокурора показывают, что речь идет о попытке Кремля укоротить амбиции силовых структур, слишком разросшиеся за годы войны с Украиной.
Последние дела
Как правило, российские бюрократы при смене должности используют время до формального назначения, чтобы вникнуть в происходящее в новой организации, заранее встретиться с коллективом, перенять дела. Но Игорь Краснов решил не следовать этой практике. Напротив, теперь уже бывший генпрокурор — подобно Госдуме, спешно принимающей самые спорные законы прямо перед уходом на каникулы, — запустил напоследок сразу несколько громких дел против представителей российской элиты.
В понедельник, за два дня до формальной отставки, Краснов неожиданно предъявил претензии к Государственному университету профсоюзов — одному из немногих частных российских вузов. Сумма претензий, на фоне других изъятий последних лет, выглядит не слишком значимой — несколько миллиардов рублей. Важнее — кто именно оказался под ударом: многолетний ректор вуза Александр Запесоцкий.
Соратник Анатолия Собчака и доверенное лицо Путина Запесоцкий — яркий представитель петербургского истеблишмента старой закалки, сохраняющий близкие отношения и с Валентиной Матвиенко, и с Александром Бегловым. Его если не дружеские, то как минимум товарищеские отношения с Путиным, основанные на общем прошлом, давали Запесоцкому индульгенцию на любые, даже самые сомнительные эксперименты в образовании и возможность вести себя эксцентрично в публичном поле.
Претензии Генпрокуратуры к СПбГУП и к нему лично явно застали Запесоцкого врасплох: он собирался дать пресс-конференцию, но в итоге ее отменил. Суд уже арестовал активы университета, а самого Запесоцкого отстранил от должности ректора. Буквально в последние часы работы Краснова Генпрокуратура обвинила Запесоцкого в намерении организовать студенческие волнения в свою защиту и попросила ускорить рассмотрение дела. В поисках защиты ректор спешно уехал в Москву, но не факт, что это поможет ему остановить преследование.
Аналогичная судьба постигла председателя Совета судей России Виктора Момотова. Во вторник утром Генпрокуратура за подписью Краснова обвинила его в незаконной предпринимательской деятельности на 9 млрд рублей и даже в связях с влиятельной ранее на Кубани ОПГ «Покровские» (их имущество прокуратура изъяла несколькими годами ранее).
Несмотря на формально весьма скромные полномочия Совета судей, председатель этого органа судейского самоуправления — формально второе лицо в иерархии российских судов общей юрисдикции. Выше него — только глава Верховного суда, которым и стал сейчас Игорь Краснов. Таким образом, это удар в сердце судебного сообщества, от которого и Момотов, и многие другие выглядят опешившими.
Однако этими двумя кейсами против представителей пусть и не первого, но второго эшелона российской элиты влияние Генпрокуратуры на российский политический ландшафт не исчерпывается.
Возвращение инструментов
Влияние Краснова на посту генпрокурора, в отличие от его предшественника Юрия Чайки, резко возросло в последние годы благодаря активному участию прокуратуры в массовой ренационализации активов после вторжения России в Украину. Согласно и независимым расследованиям, и оценкам самой Генпрокуратуры, сумма изъятого за три с половиной года измеряется несколькими триллионами рублей, причем темп экспроприации возрастал от квартала к кварталу.
Идея национализировать активы российского бизнеса и чиновников, объявляя задним числом какие-то их действия незаконными, принадлежит не самому Краснову. Но его политическая новелла в этом процессе — это максимальное расширение оснований, на которых собственность может изыматься.
После 2022 года и Следственный комитет, и ФСБ стали куда активнее в чистках российской элиты, но не столько из-за увеличения количества репрессивных статей, сколько из-за снижения требований к качеству доказательств в делах о коррупции. Если раньше силовики стремились брать чиновников, особенно высокопоставленных, в момент передачи взятки или хотя бы в момент формулировки такого запроса, то теперь в судах достаточно предоставить показания «соучастников».
Похожим образом, то есть без фактического изменения статуса, нарастила полномочия и Генпрокуратура при Краснове. Раньше она считалась самым слабым ведомством в большой четверке силовых структур (ФСБ, СК, МВД, Генпрокуратура). После выделения Следственного комитета из ее состава в 2011 году у прокуроров за редким исключением исчезла возможность самостоятельно возбуждать дела и де-факто даже вести независимое следствие. То есть у Генпрокуратуры нет собственного, отдельного от других ведомств инструментария силового давления, что важно для участия в перераспределении рентных потоков. Остаток былого влияния прокуроров — это возможность отменить решение о возбуждении дела, используя полномочия прокурорского надзора, но это скорее защитный функционал, а не атакующий.
Главными официальными задачами прокуратуры считаются, как бы странно это ни звучало сейчас, защита прав человека и обеспечение законности. Предыдущий генпрокурор Юрий Чайка не особо пытался оспорить свой статус. Но пришедший ему на смену из СК Краснов придумал, как из «обеспечения законности» сделать для Генпрокуратуры вполне себе силовой инструмент, который даст ему возможность влиять на перераспределение ренты.
Таким инструментом стали иски Генпрокуратуры, оспаривающие законность сделок, совершенных бизнесменами, чиновниками или другими представителями российской элиты. Именно такие иски были поданы Красновым против Запесоцкого и Момотова, а ранее с 2022 года — против еще примерно пяти сотен организаций.
У этого инструмента Краснова было два важных преимущества. Во-первых, Генпрокуратура в своих объяснениях причин незаконности сделки комбинировала актуальные политические «проступки» тех, у кого изымались активы, — поддержку ФБК, сочувствие Украине, наличие прав резидента в недружественных странах Запада — с более традиционными обвинениями — хищениями, растратой, нарушениями правил приватизации.
Комбинация этих двух типов, с одной стороны, делала эти кейсы более понятными для правоохранительной и судебной системы, а с другой — обеспечивала постепенное и постоянное расширение типов таких обоснований. Со временем критерии для предъявления таких исков стали совершенно резиновыми — непонятно, кто и за что мог быть наказан следующим.
Второе преимущество инструментария Краснова, добавлявшее еще больше неопределенности и особенно нервировавшее старые бизнес-элиты, к обновлению которых под руку Генпрокуратуре призвал Путин в феврале 2024 года, стало фактическое отсутствие сроков давности у таких исков. В недавнем интервью Краснов даже сам признал «запоздалость оценок Генпрокуратуры» коррупционного происхождения некоторых изъятых ею активов.
Борьба за сроки
Отсутствие сроков давности настолько не давало спать крупному российскому бизнесу, что они подключили все остатки своих скудных политических ресурсов, чтобы такие сроки установить. И почти преуспели. По крайней мере, соответствующее поручение о поправках в законодательство появилось за подписью президента летом этого года.
В четверг, 25 сентября, — то есть сутки спустя после ухода Краснова с поста генпрокурора — должно было состояться заседание Президентского совета по кодификации гражданского законодательства. Там этим поправкам должны были дать ход и ограничить срок давности по приватизационным сделкам десятью годами.
Однако в тот же день, когда Генпрокуратура подала иск против Момотова, стало известно, что вопрос об ограничении сроков давности был снят с повестки Совета. Летнее поручение президента при этом аннулировано не было, но ясности, как его планируется исполнить, теперь нет. Краснов ранее косвенно критиковал попытки ограничить сроки давности по делам о приватизации и поддерживал майское решение Конституционного суда, фактически подтвердившего законность действий Генпрокуратуры.
Наказание за ретивость
И иски против Запесоцкого и Момотова, и исключение из повестки Совета по кодификации вопроса о сроках давности произошли в последние два дня пребывания Краснова на посту. Генпрокурор явно пытался успеть довести дела до конца и защитить свое наследие до того, как за ним захлопнется дверь.
В своем итоговом интервью в начале сентября Краснов не смог назвать причин своего ухода в Верховный суд, да и в целом звучал довольно раздраженно. Его можно понять: хоть в формальной иерархии председатель Верховного суда — фигура более важная, но реальных полномочий и доступа к ресурсам у него фактически нет. Суды в России давно занимают подчиненное положение и просто парафируют решения силовиков.
Неслучайно поначалу на освободившийся после смерти Ирины Подносовой пост главы Верховного суда пророчили многолетнего главу СК Александра Бастрыкина. По всей видимости, склонный к пакетным перестановкам Путин исходно планировать более масштабную ротацию.
Растерявший хватку и превратившийся в мем Бастрыкин должен был уйти на почетную пенсию в Верховный суд. На его место мог бы прийти Краснов, заслуживший своей ретивостью повышение. На пост генпрокурора возвращался из политического небытия в полпредах Гуцан, призванный умерить амбиции Генпрокуратуры и вернуть ее в более скромное состояние времен Чайки. А на место Гуцана логично было бы поставить уходящего из президентской администрации Дмитрия Козака, чтобы тот формально оставался в системе. Но в силу разных причин комбинация развалилась, а наиболее проигравшим в результате оказался Краснов.
Показательно, что отстранение Краснова произошло одновременно с кадровым перемещением считающегося близким к нему влиятельного функционера ФСБ Ивана Ткачева. Ткачева сместили по той же схеме: назначили на формально более почетный пост главы Департамента военной контрразведки ФСБ (ДВКР), сняв с более влиятельной позиции начальника Управления «К», курирующего банки и таможню.
Еще в 2020 году РБК связывал Краснова и Ткачева через их жен, подчеркивая «хорошие отношения» руководства ФСБ и тогда только назначенного генпрокурора. Схожие публикации появлялись и позднее. Кроме того, как минимум в нескольких свежих исках о национализации независимым расследователям удалось обнаружить переданные Генпрокуратуре материалы ФСБ, что с учетом конкуренции силовых ведомств не является распространенной практикой.
Похоже, президент в последний момент решил не вознаграждать за эффективность принесшего бюджету (а с некоторой паузой — и президентскому ближнему кругу) триллионы рублей Краснова, а предпочел умерить его пыл и обезопасить систему от слишком вознесшегося молодого волка с товарищами в ФСБ.
Активность генпрокурора в перераспределении рентных потоков создавала излишнюю нервозность у части элиты, а главное — давала Краснову инструмент для дальнейшего выстраивания личных отношений с российским истеблишментом. Если основания для исков Генпрокуратуры становятся все более резиновыми, а защититься от них все сложнее, то стоит договариваться с этим центром силы, а не надеяться на экстренный визит в Кремль. Хотя ранее Краснова считали «равноудаленным» от всех значимых групп влияния, последние расследования показали, что члены его семьи находятся на обеспечении разных олигархов.
Судя по кейсу против Момотова, теперь новый глава Верховного суда направит свою энергию на чистки в рядах подчиненного ему судейского корпуса. Вполне возможно, что в качестве утешительного приза Путин выдал Краснову здесь широкий мандат. Тем более что репрессии против судей вряд ли помогут бывшему генпрокурору увеличить личное влияние, а только укрепят контроль силовиков над этой ветвью власти, а с ним и политический режим.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
