Опубликованная на днях Стратегия национальной безопасности США наделала много шума, но на деле содержит не так много неожиданностей. В ней нет почти ничего принципиально нового по сравнению с «Проектом 2025», подготовленным Heritage Foundation еще в 2023–2024 годах, и выступлением вице-президента Дж. Д. Вэнса в Мюнхене в начале 2025 года. Так что ценность Стратегии скорее в том, что это собранное воедино официальное изложение позиции.
Многие десятилетия американская внешняя политика строилась на посылке, что глобальное процветание и прогресс выгодны для самих США. Настолько выгодны, что при необходимости выбирать, попытаться ли увеличить долю глобального экономического пирога или позволить пирогу вырасти, США практически всегда выбирали второе.
После 1991 года наступила эра «однополярного мира», где существовала одна доминирующая сила — США. В это же время начала складываться истинно глобализированная экономическая система единого финансового рынка, всемирных цепочек поставок, территориально распределенных производств и разделения труда.
США оказались, с одной стороны, в роли регулятора и координатора этой глобальной системы, а с другой — ее крупным бенефициаром. Помимо привычного дивиденда от роста мировой экономики, американцы стали получать значительную ренту от превращения доллара в мировую валюту, от того, что именно на Нью-йоркской бирже торгуются бумаги крупнейших мировых компаний, а также от того, что в экономический центр мира стали стекаться компании, изначально созданные где-то еще.
Американские регуляторы превратились фактически в регуляторов глобальной экономической системы, а остальной мир частично делегировал им соответствующие полномочия. Другие страны были готовы сотрудничать в расследовании возможных нарушений, предоставлять доступ к информации о транзакциях (например, доступ к данным о всех транзакциях в системе SWIFT, штаб-квартира которой находится в Бельгии) и помогать в исполнении решений, вынесенных американскими надзорными и судебными властями, — даже против компаний собственных стран.
Кроме того, роль законодателя, регулятора и контролера за исполнением правил международной торговли дала США возможность получать дополнительные политические и экономические выгоды. Например, политическое давление Вашингтона на других с помощью экономических рычагов было особенно эффективным, потому что США смогли заставлять остальные страны присоединяться к собственным торговым ограничениям под страхом введения вторичных санкций.
Тем не менее никто особенно не возмущался таким порядком вещей до тех пор, пока роялти, взимавшееся в пользу США за их «добродетельное правление», оставалось куда ниже, чем общие выигрыши от него.
Главная уязвимость этой системы была в том, что регулирующие правила создавались как бы только для американского рынка, а всемирными становились потому, что «так получилось» (на практике — потому что невозможно вести бизнес без связи с американской бизнес-средой). А раз они вводились как внутриамериканские, то консультативный голос при их выработке был прежде всего у американских избирателей и американских компаний и учитывал прежде всего их интересы.
Долгое время в мире существовала уверенность, что уникальная система американской демократии с ее сдержками и противовесами продолжит обеспечивать дальновидность американской политики, способствуя процветанию всего мира. Поэтому считалось, что у других стран нет особых причин возражать против такого порядка вещей.
Но все это работало до тех пор, пока США оставались крупнейшим акционером глобальной экономики. Стоило появиться другой значительной силе с претензией на свою долю мирового благосостояния, как математика стала куда менее прямолинейной, а игра с положительной суммой превратилась в игру с нулевой.
Если добавить сюда опасения, что этот соперник продолжит и дальше расти, то очевидная стратегия для старого лидера в такой ситуации — это охранять периметр и выжимать в свою пользу максимум из находящихся внутри него ресурсов. При этом все те полномочия, которые когда-то выдавались США за «добродетельное правление» для общего блага, теперь начинают использоваться в оппортунистическом режиме, о чем открыто заявляет недавно опубликованная Стратегия.
Трансформация правил
Десятилетиями США позиционировали себя как защитника миропорядка, основанного на правилах, подразумевая (при всех оговорках), что эти правила для всех одинаковы. Новая Стратегия национальной безопасности прямо заявляет, что для США правила будут иными, направленными на максимизацию ценности для самой Америки, и что задачей правительства должно быть поддержание и укрепление такого положения вещей.
Например, Стратегия подразумевает, что страны Западного полушария пользуются лишь ограниченным суверенитетом. Поэтому США вправе указывать им, с кем им можно, а с кем нельзя заключать политические и оборонные союзы и налаживать экономические связи.
Также в Стратегии декларируется отказ от насаждения американских ценностей по всему миру — особенно в регионах, не слишком интересных для США. А в тех регионах, которые интересны, Вашингтон теперь готов иметь дело с режимами, нарушающими права человека и международное гуманитарное право, покуда эти нарушения не касаются самих США и их союзников.
Все это представляет собой фундаментальный отход от политики ценностей, которая была заложена еще в президентство Джимми Картера в конце 1970-х годов и которой так или иначе следовали почти все американские администрации после него.
О ценностях речь в Стратегии все-таки идет, но ценности эти выглядят ближе к ценностям Америки 1950-х, а не первой половины 2010-х. На основе этих ценностей предполагается развивать более тесные отношения с консервативной, если не сказать популистской, частью европейского политического спектра и даже способствовать приходу таких партий к власти.
В итоге получается декларация о намерениях лидера, который более не уверен ни в своих силах, ни в своем лидерстве, но всячески старается удержать свои позиции, завоеванные в прошлую эпоху.
Неудивительно, что Стратегия была одобрительно принята в Кремле, находящемся именно в положении героя вчерашних дней. Право на региональную гегемонию, крестовый поход за консервативные ценности — это как раз то, что хотелось бы закрепить России, стране, вздыхающей по былому величию и крайне неуверенной в будущем.
Без дивидендов глобализации
Ключевая проблема для остального мира от реализации новой Стратегии — это то, что Маркс назвал бы противоречием между глобальным характером производства и локальным характером потребления. Современный мир воистину глобален, что делает мировую экономику эффективнее, технический прогресс — быстрее, а людей — богаче и в бедных, и в богатых странах. Эта глобальность была бы невозможна без универсальных и стандартных механизмов денежного оборота, технологических платформ, фондовых рынков с их правилами и других элементов мировой экономической инфраструктуры.
Как в любой сложной системе с множеством правил, в ней необходим тот, кто будет создавать новые правила и следить за их соблюдением. Но если сторона, которой делегированы такие полномочия, начинает действовать не в общественном интересе, а в своем частном, то механизм ломается.
Когда подобное случалось не на глобальном уровне, а на уровне национальных государств, это приводило либо к революциям и низложению власти, нарушающей общественный договор, либо к сецессии провинций.
Правда, Стратегия национальной безопасности — все-таки не документ прямого действия, а опыт последнего года показывает, что декларации администрации США часто звучат значительно более грозно, чем последующие действия. Поэтому прямых и непосредственных последствий этой публикации сейчас может и не быть. Но сдвиг в политическом курсе все равно заметен, поэтому правительства многих стран посыл услышали и задумываются о возможном ответе.
Если США действительно всерьез возьмутся воплощать провозглашенную Стратегию, реакцией может быть отказ от глобальной модели и возвращение к регионализму и меньшей связанности экономик. У такого подхода, наверное, будут свои сторонники — не только прогрессивные и либеральные европейские политики, но и набирающие влияние в Европе популисты — те самые, ценности которых так близки нынешнему руководству США.
Для европейских стран новая Стратегия — это еще один индикатор, что старый и, казалось бы, нерушимый союз Европы и США, благодаря которому европейцы находились в привилегированном положении в мире, управляемом американцами, становится все более призрачным.
Для всех остальных это повод задуматься, что полагаться на добрую волю любой страны или любого правителя и вверять им механизмы давления, не сохраняя внешний контроль над управляющим, может быть опасно. Обстоятельства и личности меняются, и тогда вся добрая воля может исчезнуть, а механизмы давления останутся и будут использованы в других целях.
Идеальным (или даже идеалистическим) результатом такого выученного урока могло бы быть создание каких-то наднациональных органов управления инфраструктурой глобальной экономики и безопасности. Теоретически они даже существуют — например, в виде МВФ, ВТО, Совета безопасности ООН. Но правила и рекомендации этих институтов сплошь и рядом нарушаются без каких-либо последствий для нарушителей, а делегировать им реальные полномочия и механизмы их осуществления никто не готов.
Даже в рамках ЕС, сравнительно небольшого и однородного блока, хватает противоречий между общими и национальными интересами, между национальными политиками и брюссельскими бюрократами, между центробежными и центростремительными силами.
Возможен вариант, когда другие центры силы начнут предлагать свои услуги, аналогичные тем, что предлагали США. Процесс уже пошел — расширяется использование юаня в качестве международного платежного средства, Китай активно создает и предлагает для мирового использования свои технологические платформы.
США воспринимают это как угрозу и стремятся ограничить. Кроме того, верить в альтруизм Китая, в зрелость его политических механизмов, обеспечивающих принятие решений в интересах глобальной экономики и всех стран мира, еще сложнее, чем в альтруизм США — даже после публикации Стратегии.
Евросоюз, возможно, обладает достаточными ресурсами и критической массой, чтобы стать еще одним конкурентом на этом поле. Но вряд ли у ЕС будет достаточно эффективности, решительности, лидерских качеств, чтобы бросить вызов США и формировать действенные институты для мира в целом.
Есть еще один сценарий — изоляционистский. Вслед за США и Евросоюз, и Китай могут заняться строительством своих огороженных песочниц, уменьшая зависимость от остального мира и конкурируя друг с другом за союзников. Это, конечно, прибавит им независимости, но сделает мир заметно беднее и замедлит темпы глобального экономического роста.
В любом бизнесе существует конфликт между надежностью с ее созданием резервов и эффективностью, требующей избавляться от любых излишеств. Регионализация мира означает, что затраты на разработку ключевых технологий будут повторяться, что увеличатся транзакционные издержки при взаимодействии с партнерами из других экосистем. Фактически это будет отказ от дивидендов глобализации, вызвавших бурный экономический рост на рубеже веков.
У такой регионализации есть историческая параллель — 1930-е годы. Тогда, столкнувшись с надвигающимся кризисом, политики многих стран решили спасать свои экономики по отдельности и стали повышать таможенные барьеры и ограничивать движение капитала. Процесс был лавинообразный и сильно обострил кризис.
События 1930-х сейчас часто вспоминают в военно-политическом аспекте и призывают не повторять тогдашних ошибок. Экономический аспект может быть не менее важен.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
