Призывы ввести эмбарго на поставки российских энергоносителей стали раздаваться на Западе с самого начала военных действий против Украины. Но на практике только после трех месяцев переговоров и пяти других пакетов санкций ЕС смог подойти к введению постепенного запрета на импорт нефти и нефтепродуктов из России.
Что касается импорта российского газа, то его запрет пока даже не обсуждается. Есть лишь заявления о намерениях снижать его потребление на протяжении нескольких лет. Найти другие источники газа намного сложнее, чем нефти. И, судя по динамике обсуждений и трудностям, с которыми столкнулось принятие нефтяного эмбарго, единогласно ввести в ЕС обязывающее эмбарго на закупку российского газа сейчас практически невозможно.
Географический эффект
Принятое ЕС нефтяное эмбарго во многом кодифицирует уже сложившийся порядок вещей – еще в апреле и мае многие европейские покупатели стали бойкотировать российскую нефть. Правда, заводы с российским участием – например, принадлежащий «Лукойлу» крупный НПЗ ISAB в Италии или немецкие НПЗ, в чьем капитале участвует «Роснефть», – наоборот, увеличили закупки российской нефти.
Россия стала перенаправлять нефтяной экспорт в Китай и Индию, а европейцы – наращивать закупки в Западной Африке и Латинской Америке. И, несмотря на то что объем свободных мощностей российских трубопроводов в Азию ограничен, эта тенденция вполне может привести к тому, что Европа практически полностью заместит российскую нефть из источников Атлантического бассейна, а российские объемы займут их место в Азиатском регионе.
Конечно, такое переключение чревато дополнительными затратами, но они в основном лягут на плечи российских поставщиков, так как маршруты поставок из Африки и Латинской Америки в Европу короче, чем в Азию (хотя и длиннее, чем из российских портов на Черном море и Балтике). Новороссийск и Приморск, основные экспортные порты России на западе страны, могут продолжить работать, как раньше, но вот нефтяные грузы будут отправляться в двухмесячное путешествие вместо двухнедельного.
В начале 2022 года мировая танкерная индустрия страдала от избытка мощностей и вызванных этим низких ставок фрахта. Так что этого избытка, видимо, хватит, чтобы обслужить удлинившиеся цепочки поставок российской нефти в Азию.
Несомненно, на азиатских рынках российские продавцы будут зависеть от милостей покупателей-олигопсонистов, требующих значительных скидок. Но даже со скидками и возросшими затратами на транспорт эффективная цена для российских продавцов составит около $60–70 за баррель. А это все равно выше того, что закладывали и корпоративные, и государственные экономисты в свои бюджеты и долгосрочные сценарии.
Евросоюзу придется искать замену российским поставкам не только нефти, но и дизельного топлива. На сегодня ЕС – крупнейший в мире импортер дизеля (50–60 млн тонн в год), и более половины от этого количества поступало из России. Заменить ее могут попробовать Саудовская Аравия и Индия (при этом индийские нефтепродукты, скорее всего, будут из российской нефти). Для этого им придется отказать своим нынешним покупателям из Африки и Азии, где их место могут занять российские производители.
Общая схема товаропотоков при этом будет чем-то похожа на нефтяную: политика окажется сильнее географии, рациональные логистические схемы уступят место тем, которые политически приемлемы. Вплоть до того, что дело может дойти до задержек и пробок в некоторых узких местах глобального морского трафика, вроде Суэцкого канала.
Такой скорее символический, чем материальный эффект от эмбарго, возможно, удовлетворит кого-то из тех, кто упрекает ЕС, что тот платит России больше, чем помогает Украине. Но на деле российская валютная выручка изменится незначительно. Мало того, эмбарго окончательно вступит в силу только через полгода, а значит, на это время жизнь российских экспортеров станет намного легче. Исчезнут риски внезапного запрета, а также того, что сделки будут остановлены на полдороги, груженые танкеры застрянут где-то в море, а платежи – в банках-корреспондентах.
Флаги и страховка
Чтобы сделать эффект от эмбарго более чувствительным, ЕС обсуждает меры, которые могли бы помешать вывозу нефти из российских портов. Сейчас большинство танкеров с российской нефтью ходят под греческим, мальтийским и кипрским флагами. Застрахованы они через страховой рынок Ллойдса в Лондоне. И ЕС, и Британия готовы вводить ограничения и по первому, и по второму вопросу.
Правда, Греция, Мальта и Кипр уже высказали свои возражения. Перевести суда под другой удобный флаг – например, Панамы или Либерии – несложно, а европейские страны потеряют платежи и хоть какой-то контроль над этими кораблями.
Запрет на страховку потенциально может оказаться более действенным шагом. Ллойдс – это основной глобальный рынок морского страхования, а рынок перестраховки практически полностью контролируется десятком крупных европейских и американских компаний. Незастрахованным судам и судам с неподходящей или недостаточной страховкой запрещен вход в основные порты, проход через каналы и проливы, где движением управляют национальные власти (например, Босфор в Турции и Бельт в Дании).
Такая мера не нова, похожие ограничения применяются к иранским грузам уже более 10 лет. За эти годы иранские компании и их контрагенты создали схемы обхода европейских страховых санкций с участием азиатских страховых компаний. Скорее всего, Россия тоже начнет работать с этим серым рынком страхования.
Возможно, российское государство или финансовые компании с госучастием начнут предоставлять какое-то покрытие и осуществлять перестрахование для российских нефтяных грузов – например, с использованием капитала Фонда национального благосостояния. Это будет возвратом к практикам советского времени, когда советскую внешнюю торговлю страховал Ингосстрах. Правда, госстраховщика придется создавать заново, а к его платежеспособности все равно могут возникнуть вопросы – уже в связи с введенными против России финансовыми санкциями.
Масштабы дефицита
Если европейский план по ограничению экспорта российской нефти сработает, то мир может столкнуться с серьезным энергетическим кризисом. Обратимся к историческому опыту – развал ядерной сделки и возвращение санкций против Ирана в 2017–2018 годах повысили нефтяные цены примерно с $50 до $80 за баррель. При этом с мирового рынка ушло около 1,3 млн баррелей в день из 3 млн иранского экспорта.
В начале 2022 года Россия экспортировала около 5 млн баррелей в день и около 2,5 млн баррелей в день нефтепродуктов. Сокращение иранской добычи быстро компенсировали другие страны ОПЕК+, включая Россию, у которых оставалось немало неиспользуемых мощностей со времен золотой эры нефти до 2014 года. Кроме того, в то время еще продолжался резкий рост американской сланцевой добычи – на инерции инвестиций, сделанных до обвала цен 2014 года.
Сейчас ситуация совсем другая. Инвестиции и затраты в нефтяной отрасли сокращаются уже восемь лет. Страны ОПЕК+ не создают новые добычные мощности, а выводят из резерва те, чья работа была приостановлена для соблюдения квот. Этот тренд, начавшийся после 2014 года, только усилился в результате пандемии и драматических событий на нефтяном рынке в начале 2020 года.
В результате свободные мощности в мире вне России сейчас есть, видимо, в ОАЭ (около 1,5 млн баррелей в день) и в Саудовской Аравии (около 2 млн). Американская добыча, по сведениям государственной службы нефтяной информации США, может вырасти в 2022 году на 0,7 млн баррелей в день. Остальной мир не слишком успешно пытается поддерживать добычу на текущих уровнях. У стран ОПЕК+ уже несколько месяцев не получается нарастить добычу до доковидного уровня в обговоренном темпе.
США с марта убеждали Саудовскую Аравию увеличить добычу, но наталкивались на возражения. Среди прочего саудиты говорили, что должны поддерживать определенный резерв на случай действительно катастрофического падения предложения.
В начале июня ОПЕК+ согласовал ускоренный рост добычи на лето-осень этого года, но это ускорение, даже если удастся, лишь вернет уровень добычи к старому графику восстановления предложения от 2021 года. Тем временем коммерческие запасы нефти в США находятся на самом низком уровне за последние пять лет, хотя американские власти продают на рынке по 1 млн баррелей в день из стратегического нефтяного резерва, пытаясь ослабить давление на коммерческие запасы.
Похожая ситуация может возникнуть и на рынке нефтепродуктов. В последние годы в развитых странах массово закрывались НПЗ. В 2021 году впервые за 30 лет произошло сокращение нефтеперерабатывающих мощностей. Традиционно уровень загрузки НПЗ в мире составлял около 80% – то есть на первый взгляд выпадение российского предложения (около 3%) не должно сыграть большой роли. Однако на деле недозагруженными обычно оказывались старые НПЗ, неспособные производить качественные нефтепродукты. Так что выпадение 80 млн тонн российского дизтоплива может оказаться чувствительным и трудновосполнимым.
Дилеммы кризиса
Скорее всего, весь российский экспорт остановлен не будет. Как минимум, те объемы, что сейчас идут в Азию, остановить вряд ли возможно. Если условно предположить, что российский экспорт сократится примерно наполовину, то мировой баланс нефти и нефтепродуктов недосчитается 3–4 млн баррелей в день.
Это объемы, сопоставимые с добычей всей Западной Африки (Нигерии, Габона, Камеруна, Анголы и Экваториальной Гвинеи) или потреблением Японии. Это потрясение, если произойдет, будет большим по масштабу, чем кризисы 1973, 1979–1980 и 1991 годов. И продлится оно не несколько недель или месяцев, как тогда, а годы.
Шестимесячный срок перед введением эмбарго дает миру некоторое время для подготовки, но свободных добычных мощностей крайне мало (о чем свидетельствуют высокие цены), так что увеличить добычу сейчас, чтобы запастись на тощие времена, вряд ли получится. С 2014 года нефтяная отрасль живет в режиме жесткой экономии, конвейер новых проектов почти пуст – в ближайшие годы их не предвидится, за небольшим исключением в виде месторождений на шельфе Норвегии и Гайаны.
Саудовская Аравия недавно объявила о планах увеличить уровень максимальной устойчивой добычи на 1 млн баррелей в день – до 13 млн. Но выход на эти показатели ожидается только к 2027 году.
С одной стороны, дизайн европейских санкций ясно дает понять, что их вводят на долгие годы, если не навсегда. Видимо, предполагается, что когда и если изменения на политическом фронте позволят их отменить, декарбонизированной Европе российская или какая-то другая нефть будет уже не нужна. Это вроде бы должно давать уверенность потенциальным инвесторам в нефтяной сектор.
Но, с другой стороны, в последние пять лет звучало слишком много заявлений, что нефтяная отрасль обречена, что нефтяники должны посмотреть правде в глаза и начать справедливо оценивать свои активы (то есть уменьшать их бухгалтерскую ценность в предположении, что им уже не хватит времени окупиться), что дальнейшие инвестиции в прирост нефтедобычи неразумны и безответственны.
Грядущий и, видимо, почти неизбежный энергетический кризис ставит политиков перед непростой дилеммой. С одной стороны, энергетический переход на неуглеродные источники энергии, скорее всего, значительно ускорится и получит дополнительные инвестиции. Ведь теперь речь идет уже не столько о предотвращении климатической катастрофы где-то в будущем, а об обеспечении энергетической безопасности уже сегодня. Угрозы замерзнуть ближайшей зимой в исполнении Владимира Путина оказались значительно действеннее уговоров Греты Тунберг, говорящей о слишком жарком лете через десять лет.
Рост инвестиций в возобновляемую энергетику может приблизить значительный спад спроса на нефть и газ лет на десять по сравнению с прошлогодними прогнозами. Но инвестиции в нефтегазодобычу могут требовать 15–20 лет устойчивых продаж по не слишком низким ценам, чтобы обеспечить их окупаемость. А приближение заката нефтяной эры может усилить пессимизм инвесторов и их неготовность вкладываться в новые проекты.
Однако, с другой стороны, даже увеличенные инвестиции в возобновляемую энергетику не дадут значительного эффекта в ближайшие годы, так что миру потребуется своеобразный нефтегазовый мостик в светлое будущее. И с точки зрения строителей, этот мостик будет достаточно недолговечным и неокупаемым.
Возможно, правительствам придется выработать схемы, обеспечивающие инвесторам в нефтегазовые проекты достаточный возврат на инвестиции или предложить программы выкупа и вывода из эксплуатации мощностей, создаваемых в нынешних чрезвычайных обстоятельствах. И эти инвестиции, исчисляемые, возможно, сотнями миллиардов долларов, – это еще одна строчка в списке бессмысленных трат и издержек, созданных российско-украинской войной.
