Президент США Дональд Трамп сам поставил России ультиматум и сам его исполнил. Установил срок, сократил его, потом послал в Кремль спецпосланника Стива Уиткоффа, дал понять, что услышанное от российского президента Владимира Путина его заинтересовало, и назначил дату встречи.
Грядущая встреча временно отменила необходимость исполнять угрозы и вводить сокрушительные вторичные санкции против покупателей российской нефти, а в перспективе — поставлять Украине дальнобойное оружие. При этом Владимир Путин не выполнил главное условие ультиматума — не прекратил боевые действия против Украины. Напротив, дни ультиматума были среди худших за историю войны по числу гражданских жертв и картинам разрушений в городах. Лишь перед встречей на Аляске есть надежда, что Путин перестанет бомбить, чтобы не портить настроение и не ставить своего визави в совсем уж неудобное положение, да и тут нет гарантий.
Остается совершенно неясным, что именно Трамп услышал от оптимиста Уиткоффа, а он — от Путина. Источники самых информированных СМИ противоречат друг другу. Судя по некоторым известиям, Уиткофф в полной мере разделил желание российских чиновников порадовать своего начальника, и его интерпретация обещаний Путина оказалась гораздо щедрее оригинала. В любом случае ничто не мешает Путину сказать при встрече Трампу не то же самое, что Уиткоффу, и на высшем уровне запустить торг заново.
Сперва встреча Путина и Уиткоффа выглядела провалом. Стороны разошлись без заявлений, а первым комментарием Трампа к ней был указ о новых пошлинах против Индии за российскую нефть. Если бы так действовал Путин, мы бы сказали, что он опять провел операцию прикрытия. Потому что спустя несколько часов Трамп анонсировал встречу на высшем уровне, что может означать две вещи. Либо Уиткофф передал Трампу какие-то свежие предложения, отличные от прежних списков требований и невнятных шажков, зливших Трампа мелкостью масштаба. Либо Трамп устал ждать и захотел добиться прекращения огня лично. То есть перевернуть ситуацию: Путин для прекращения огня требует выполнения длинного списка условий, пусть теперь прекращение огня будет условием для их потенциального выполнения.
Смена ролей
Ультиматуму Трампа предшествовала знаменательная смена ролей. Долгие годы Владимир Путин выступал в амплуа говорящего без обиняков честного циника, которого лицемерные западные политики водят за нос посредством правильных слов и притворных вежливых разговоров. Это амплуа он написал себе сам по дороге в Мюнхен в 2007 году. Стареющий Путин говорит мало нового, но его недавний рассказ о том, как в самолете по дороге на Мюнхенский форум по безопасности он выкинул речь, подготовленную помощниками, и написал новую собственноручно, действительно пополняет наши знания.
Едва ли не впервые с того времени Путин оказался в роли тех, кого привык обличать. Нынешней весной и осенью российский лидер стал предметом вполне мюнхенского по духу разочарования Трампа: «Он водит меня за нос», «Путин говорит приятные вещи, а потом бомбит всех вечером», «мы выслушиваем от Путина кучу чепухи, если говорить по правде. Он все время очень вежлив, но в итоге толку от этого никакого». Обида Дональда Трампа звучит вполне искренне, и она не только на то, что Путин продолжает убивать, несмотря на личную просьбу остановиться, но и на то, что он уклоняется от честного разговора о настоящих условиях прекращения войны и вместо этого раз за разом читает исторические лекции, оперирует вымышленными политическими сущностями вроде «неонацистского режима» и референдумов, которые якобы прошли в четырех областях, и норовит перевести разговор на другие темы. В Кремле верно увидели в Трампе самолюбивого дельца, но забыли, что деловое самолюбие состоит не только в том, чтобы выгодно продать что угодно, но и в том, чтобы не дать у всех на виду себя дурачить.
Список идей Путина, на которые уже не купился Трамп без прекращения огня, довольно обширен. Вернуть прямое авиасообщение между Россией и США, восстановить в полном объеме работу дипломатических представительств, приобрести много «Боингов» для «Аэрофлота», заключить сделку по редкоземельным металлам, вместе прямо сейчас осваивать Арктику. Установить в Украине внешнее управление ООН, сменить Зеленского, а лучше — всю власть до переговоров; решать вопрос окончания войны исключительно между Москвой и Вашингтоном, без Киева и Европы; вообще пролистнуть прямые переговоры между Россией и Украиной; совсем обойтись без встречи Путина и Зеленского — или уж в самом конце, когда все будет решено.
Трамп отказался принять микроскопическое миролюбие в виде посуточных перемирий или взаимного отказа от бомбардировок объектов энергетики, не удовольствовался «прогрессом по гуманитарным вопросам» в виде обмена военнопленными и телами и даже частичным возвращением украинских детей. Наконец, Трамп, судя по всему, не принял идею глубокой проработки мирного соглашения в трех рабочих группах — по военным, политическим и гуманитарным вопросам, — которые за закрытыми дверьми будут обсуждать завершение войны, пока она продолжается.
Среди предложений, переданных Путиным через Уиткоффа, по некоторым сведениям, — полное прекращение ударов вглубь территории друг друга, но даже это довольно свежее предложение может быть лишь деталью большого разговора. Все выглядит так, что Трампа под его собственной эгидой устроит только полное прекращение огня, условия которого он готов обсуждать, в том числе за счет Украины.
Долгая власть
Дипломатическая борьба Путина с Америкой развивается примерно по тем же законам, что и его война на земле против Украины. Обе основаны на принципе «каждые следующие условия будут хуже предыдущих» и на стратегии постепенности. Обе взаимосвязаны: ведь и сами предлагаемые условия ухудшались постепенно.
Постепенность вообще — любимая стратегия Путина. Он постепенно покорял Чечню и выстраивал там вассальный режим, пошагово превратил Россию в персоналистскую автократию, медленно, но верно расходился с Западом; ту же Украину он долго пытался покорить разными невоенными способами.
Судя по имеющимся противоречивым утечкам и по тому, что мы знаем о политических повадках Путина, к встрече с Трампом Путин тоже готовит предложение, основанное на постепенности и поэтапности. Поэтапность хороша еще и тем, что дает возможность соскочить в процессе.
Путин видит себя как «долгую власть» (по аналогии с долгими деньгами) в противоположность «короткой власти» западных лидеров и как носителя «истории» на фоне представителей «политики». Отсюда вполне прозаическая задача — пересидеть плохое и дождаться хорошего, переждать, высидеть нужный результат.
Вот и сейчас у Трампа цейтнот: ему нужно предъявить успех до истечения президентского срока, а лучше — до промежуточных выборов 2026 года, в то время как у Путина нет временных рамок, кроме биологических.
Эта уверенность в конечном успехе собственной «долгой власти» приучает его с удивительным безразличием сносить удары, которые сокрушили бы другого политика. Несмотря на многолетнюю поддержку, пал дружественный режим в Сирии? Впервые за два века Россию выставили с Южного Кавказа? Впервые за три столетия у России нет союзников в Европе? Ну и что. Вечность покажет, кто был прав, когда наша длинная ставка выиграет, а на протяжении вечности любая ставка рано или поздно оказывается выигрышной. Впрочем, и на российской стороне сейчас ощущается некоторая нервозность. Биологические границы тоже не бесконечны, а Трамп — вдруг он и есть тот самый шанс выиграть долгую ставку?
Ничто не помешает Путину на встрече с Трампом заузить предложение: если о прорыве договориться не удастся, вдруг Трамп захочет вывезти с саммита хоть что-то — тот же запрет на удары вглубь или проработку мирного договора в рабочих группах. В конце концов, на предыдущей встрече с Путиным в 2018 году Трамп согласился на создание рабочих групп по разрешению российско-американских противоречий.
Однако если Трамп будет решительно настроен на полную тишину прямо сейчас, поэтапность — ловкий способ получить что-то немедленно, но отложить собственные неотменяемые обязательства на потом. Свидетельства того, что Путин в обмен на немедленное прекращение огня предложит Украине очистить оставшиеся территории ДНР, а остальное решать на дальнейших переговорах, вполне вписываются в идею «долгой власти». Ведь если дальнейшие переговоры не приведут к успеху, война может возобновиться, но у России уже будут без боя полученные остатки Донбасса, включая важные в символическом и военном отношении Славянск и Краматорск. А сам факт уступки этих территорий заставит Украину быть сговорчивее по поводу дальнейшего.
Революционная архаизация
На случай если Трамп сам не заметил этой нехитрой ловушки, на нее сразу же бросились указывать европейцы, украинцы и собственные комментаторы. В отличие от Путина Трамп, похоже, делает ставку на неожиданные, опрокидывающие решения, вроде приглашения Путина на Аляску. Шагов в этом духе можно ожидать от него и на встрече.
Сама идея провести саммит на Аляске — территории, которая является географическим и историческим мостом между Россией и США, — вполне революционна. При этом она — консервативно-революционна, что должно импонировать встречающимся. Оба лидера зациклены на славном прошлом. Для России Аляска символизирует пик экспансии, когда российская континентальная империя единственный раз, подобно европейским, перешагнула через океан. Для США — золотой век расширения, когда вчерашние скромные колонисты покупали и забирали огромные территории у соседей. Вот и Россия продала — чем не пример упрямым канадцам и датчанам. Аляска для Трампа — пример выгодной сделки, но и пример уступки со стороны России: смотрите, продали, но не утратили же величия.
Само приглашение к себе вражеского, но не ненавистного лично правителя — вполне маккиавеллистский прием, пробуждающий воспоминания почти рыцарской эпохи, вроде личной дипломатической миссии Лоренцо Великолепного во вражеский Неаполь. Такая встреча политических врагов на землях друг друга (ответная встреча теперь по протокольным правилам должна состояться уже на российской территории) связывает их чем-то вроде — тоже вполне архаичных — уз гостеприимства, которые каждый надеется использовать в своих интересах.
Оба лидера верят в свой дар убеждения. Трамп только что словом покорил Америку, преодолев сопротивление интеллектуального и бюрократического сословия. Путин, в отсутствие реальной конкуренции, привык, что за ним остается последнее слово — на бесконечных прямых линиях, больших пресс-конференциях и даже в интервью с западными журналистами, которых он любит «срезать» с их беспомощными трудными вопросами.
Поэтапно-частичному, растянутому во времени подходу Путина Трамп намерен противопоставить свою революционную архаизацию. Поможет сама земля, которая помнит, как страны меняли территории на деньги и на другие территории. Только что в духе революционной архаизации Трамп взял на 99 лет в американское управление Зангезурский коридор, словно какие-нибудь британцы — Гонконг, — и получил сырьевую концессию в Украине, подобно старым немецким промышленникам. Если украинцам трудно отдать земли, да еще с городами и людьми, можно продать или обменять. Разве не так возникли современные границы Польши, Финляндии, Греции, Болгарии, Турции, Словакии, Румынии — из обмена территориями или территории на мир?
Идея обмена высказана, но неясно, на что менять. В первые дни президентства Трамп исходил из неизбежного проигрыша Украины и несомненного желания Путина завоевать ее всю, поэтому вариант «мир на территории» мог казаться ему успешной сделкой. Судя по всему, он скорректировал первоначальные представления.
Несложное решение напрашивается само собой. Россия может отдать захваченные земли в регионах, на которые она официально не претендует, — в Харьковской, Сумской и Днепропетровской областях. Однако неравенство такого обмена очевидно: общие завоевания России в этих областях — вряд ли больше 1500 кв. километров, и единственный город там — безжизненные руины Купянска. В Донецкой области Россия не контролирует 6500 кв. километров — с вполне живыми крупными городами и важнейшими укреплениями. Даже если добавить к этому Кинбурнскую косу, с которой Россия перекрывает бухту Николаева и угрожает всему украинскому судоходству, обмен не выглядит эквивалентным. Если Трамп может планировать обмен территориями как символический жест, спасающий лицо украинского руководства, само оно и европейские союзники пока готовы обсуждать только полное арифметическое равенство квадратных километров.
Революционно-архаизирующее предложение Трампа может принять любую форму из прошлого: выкуп каких-то территорий Россией — или, напротив, Европой для Украины; совместную эксплуатацию Запорожской АЭС; или излюбленную им передачу чего-то проблемного на долгие годы под американский контроль — как это произошло с Зангезурским коридором; было предложено поступить с Газой, Панамским и даже почему-то Суэцким каналом; принять формы международных сил, контроля и кондоминиумов. Юридическое оформление может быть предложено отложить на те же символические хоть 50, хоть 99 лет. Остальные вопросы — от НАТО до выборов и санкций — тоже раскладываются по чашам весов. Не вполне обычный звонок Путина президентам Беларуси, Казахстана, Узбекистана, Китая, Индии и Южной Африки после того, как Трамп созвонился с европейцами и Зеленским, — возможно, не просто желание показать, что Россия тоже не одна, но и предварительный разговор на тему возможных совместных форматов и эрзац-контроля (казахстанские силы вместо российских в каких-то точках — тоже своего рода революционное решение).
Парадокс агрессора
Соглашаясь на встречу тет-а-тет по Украине до прекращения огня, Трамп уже уступил, поэтому рискует больше, чем Путин. У него, как он сам любит говорить, не так много карт. Если Путин не согласится на прекращение огня, российская торговля нефтью подпадет под сокрушительные вторичные санкции, в эффективности которых сам же Трамп сомневается. Придется и дальше помогать Украине оружием, пусть и за европейские деньги, а то и дать ей дальнобойные ракеты — а это шаг к прямому конфликту с Россией без гарантии перелома в войне в пользу Украины. Уехать с саммита ни с чем Трампу будет некомфортно, а это, волнуются союзники, может подтолкнуть его к согласию на разные уловки Путина.
Положение Путина накануне встречи выглядит выигрышнее. Диктатуры устроены так, что сам факт прямого контакта с легитимным демократическим лидером, особенно с президентом США, — для них уже дипломатический успех, тем более — приглашение к нему в гости. Пораженной в правах диктатуре такая встреча возвращает своего рода дипломатическое равноправие.
К тому же агрессор самим фактом нападения уже опрокинул дипломатическую рамку: в дипломатии ему терять нечего, а приобрести он, по Марксу, может весь мир. Отсюда — некоторое парадоксальное преимущество агрессора: когда он, предлагая снизить градус, не потерпев военного поражения, начинает выглядеть кем-то вроде миротворца.
Совсем уж мелкую путинскую наживку Трамп не взял, но отвергнуть что-то более существенное будет непросто. Тогда ответственность за продолжение войны в ее нынешнем виде символически перейдет на него. Придется выбирать: согласиться на какое-то российское предложение и, ухватившись за него, втащить Россию в мир; или, уже в качестве стороны, отказавшейся от мирных шагов, принять на себя обязательства, траты и риски продолжения войны. Трамп вполне может ухватиться за идею моратория на удары вглубь территории друг друга. Он избавит его и от худших картин — разрушений в крупных населенных городах, — и от необходимости поставлять Украине дальнобойные ракеты.
Выбранный формат — тоже успех Путина. Как во время февральского звонка Трампа Путину и первой встречи в Саудовской Аравии между делегациями МИДа и Госдепа, разговор об Украине пойдет между лидерами США и России — без Украины и Европы. Саму тематику встречи российская сторона постарается расширить, добавив в нее уже знакомые соблазны для Трампа — от выгодного сотрудничества в Арктике (не зря же всё на Аляске) и «торговли» большими буквами до совместного укрощения Ирана. Более того, по недавним известиям, Зеленский тоже может быть на Аляске, но не с начала встречи, а ждать, когда позовут одобрить или отвергнуть уже согласованное. Тогда риски отказа с Трампа перейдут на Зеленского и тех, кто его поддержит, а американский президент пойдет умывать руки.
Подбор ключа
Трудно представить себе, что Путин откажется от образа победы, сформированного за время войны: территории, новые границы, нейтралитет, отмена языковых законов, отмена санкций и т. п. Во всех его выступлениях и, видимо, непубличных разговорах с американцами этот образ предлагается в качестве безусловного минимума: усилия и жертвы надо оправдать, а сама война стала выгодным внутриполитическим активом.
Но как всякий рискованный актив, он подвержен колебаниям. В последние месяцы в России начали чувствовать войну. Она приходит под разными видами — случайных гражданских жертв, горящих нефтебаз, уничтоженных бомбардировщиков, закрытых аэропортов, перебоев со связью и сетью. Украина сумела сделать войну заметной для большого числа людей в России — это ее нынешний актив.
То, что это порождает больше ненависти к Киеву и сплочения вокруг лидера, вроде бы социологический факт, но немного вчерашний. Настроения переменчивы, а фиксация их смены, как правило, чуть запаздывает.
Первоначальный шок от начала войны и вопросы к собственному руководству действительно сменились своеобразной коллективной гордостью за то, как успешно мы вместе преодолеваем испытание санкциями, «отменами», внешней критикой, жертвами, отъездом несогласных и знаменитых, — и все это даже несмотря на внутренние противоречия: вот и города кипят жизнью, и рестораны полны, и в театрах есть что посмотреть, и все можно купить, и внутренний туризм, и носим свое. Однако этот массовый «мягкий патриотизм» поверх разногласий, теплое чувство общности — тоже своего рода реакция на шок войны, и никто не гарантирует, что это настроение вечно. Оно опять может смениться вопросами и даже упреками.
Долгосрочная стратегия Путина при отказе от соглашения может обернуться слишком краткосрочным триумфом. В моменте позиция Путина на переговорах сильнее. Но если он откажется от необходимых для сделки уступок, ему останется продолжить затяжную, крайне дорогую войну под крепнущим санкционным давлением, «стачивая» полк за полком ради бесполезных руин безвестных поселков и превращая досадные помехи мирной жизни в долгосрочные лишения. Хоть Мединский и грозил перспективой десятилетней, да хоть тридцатилетней войны, военные тоже теряют терпение, когда не видят ясного финала. На четырнадцатый год вполне успешных колониальных войн португальские офицеры свергли свой режим именно за то, что он не нашел «политического решения».
Любой переговорный исход не устроит российских милитаристов, зато порадует более деловую и прагматически настроенную часть российской элиты. Милитаристы-патриоты — важная опора в военное время, но экономисты котируются у режима едва ли не выше: они выигрывают свою войну убедительнее остальных.
Растянуть настроение «мягкого патриотизма» помогла бы новая локализация войны — чтобы, как до мобилизации, эта СВО происходила где-то далеко, нас бы не касалась, да еще одновременно с переговорами, которые скоро закончатся на выгодных условиях. На это нацелены российские идеи частичного перемирия (например, только в воздухе) или поэтапного прекращения огня.
Лишь одна интерпретация целей войны Путина позволит Трампу сформировать предложение, которое не сводилось бы к территориальным уступкам Украины и, соответственно, не было бы отвергнуто. При том что Путин и его подчиненные предложили множество противоречивых объяснений агрессии, проще всего сказать, что они сражаются за отмену итогов холодной войны — за возвращение признанного положения великой державы, как они ее понимают: со сферой влияния и правом ставить условия. Важнейшие ключи от признания по-прежнему находятся в Вашингтоне и других западных столицах; ни Китая, ни целого БРИКС для этого недостаточно.
Определенная форма признания легитимности российских внешнеполитических требований могла бы теоретически вывести Путина из состояния войны, уменьшив число уступок именно со стороны Украины. Избежать ситуации вознаграждения агрессора здесь все равно не удастся, но можно утешиться спасением жертвы и тем, что первоначальные агрессивные планы были куда обширнее. Подобрать комбинацию такого «кода» будет непросто и, возможно, где-то придется на Путина просто нажать.
Проблема еще и в том, что образ этого самого признания статуса столь же растяжим, как и образ победы. Не исключено, что за время войны оба наложились друг на друга, и материальным выражением такого признания в Москве видят исполнение набора своих военных требований. Выяснение соответствующих подробностей может привести к тому, что встреча вообще будет подвешена или отложена, — тут надо следить за подготовительными перемещениями. Однако даже если она состоится, участники не обязательно выйдут из помещения с результатом. В свой первый срок Дональд Трамп трижды встречался с Ким Чен Ыном в надежде обменять признание на прекращение атомной программы, но так и не подобрал код, и встречи остались просто ритуалом.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
