Человек, когда ему очень плохо, когда беды валятся одна за другой и непонятно, за что хвататься, сворачивается в позу эмбриона — в пустой надежде вернуться во времена, когда материнская утроба надежно защищала его от превратностей внешнего мира. Александр Григорьевич Лукашенко — тоже человек, но в такой ситуации он не сворачивается в позы, а идет инспектировать коровники, теша себя похожими пустыми надеждами.
У самых границ гремит война, по стране гуляют чужие войска, изоляция толкает экономику в свободное падение, а половина белорусов его люто ненавидит — всего этого для Лукашенко как будто не существует. Изо дня в день он носится со свитой по полям, долгостроям и молокозаводам, повторяя старые мантры про пользу озимого ячменя и незаменимость цельномолочки для пенсионеров. Но потухший взгляд и безжизненный тон выдают, что даже он сам уже не верит, что рост надоев на четыре процента — это то, что может уберечь Беларусь от надвигающихся катаклизмов.
Кажется, самый тяжелый кризис в его правлении уже позади, остался где-то в 2020 году — Лукашенко вышел из него торжествующим победителем. Но он как будто сам не рад плодам своей победы. Ему неуютно и тревожно в новом мире, он чувствует себя в нем неуверенно, даже беспомощно. И чтобы заглушить это чувство, не может придумать ничего лучше, чем автоматически воспроизводить ритуалы из эпохи своего расцвета.
30 лет ревизий
Внезапные проверки с упором на битву за урожай всегда были коньком Лукашенко. В реальности он проработал председателем колхоза всего несколько лет, и даже это время у него ушло в основном на участие в позднесоветских выборах. Но это никогда не мешало ему изображать из себя опытного агрария. Возможно, самого опытного в Беларуси.
Его рассуждения о разнице между ямами и заглублениями, о полеглице, о правильном посевном цикле колосовых-зерновых — в лучшие годы белорусская госпропаганда была забита этим добром до отказа, особенно летом и осенью.
Ритуал был отточен до совершенства. Вот мрачный Лукашенко стремительным шагом идет на очередную внезапную инспекцию — единственное яркое пятно в безликой свите бюрократов. Его насупленные брови и загнувшиеся вниз усы показывают, что он уже предвидит, что и тут без него не справились, и тут распустились до крайней степени.
Вот нерадивые чиновники — от председателей колхозов до премьер-министра — что-то там лепечут про свои усилия. Но с Лукашенко очковтирательство не пройдет, они не на того напали. Он их прерывает, бьет вопросами в точку, быстро выводит на чистую воду и отправляет — в отставку, в ссылку, в тюрьму. Рачительный хозяин и острый ум, он не даст бюрократам в обиду ни простой народ, ни женщин, ни коров после отела, ни даже сено, снопы которого надо накрыть хотя бы пленкой, а не ставить вертикально, потому что оно же затекает.
В 1990-х такие сцены заходили у белорусов на ура, обеспечивая Лукашенко заоблачные рейтинги. В 2000-х — смотрелись милым атрибутом новой стабильности. К концу 2010-х осточертели настолько, что режим чуть не рухнул на августовских выборах 2020 года. Вместо того чтобы следить за правильным дискованием почвы, Лукашенко пришлось подавлять самые массовые протесты в белорусской истории. На смену комбайнам и колоскам пришли вертолеты и автоматы.
Невиданные по масштабам аресты, пытки и избиения сохранили Лукашенко власть, но жестокость репрессий разрушила веру в его народность и популярность. Что-то надломилось и в режиме, и в его бессменном лидере. В стране повисло ощущение неизбежного перехода из привычного старого мира в непонятный новый, игнорировать которое не мог даже сам Лукашенко. Несмотря на попытки изобразить радость от заслуженной победы, он постоянно сбивался на рассуждения то о собственном уходе, то о новой конституции.
После вторжения России в Украину черты нового мира стали быстро проясняться и для Беларуси. Возможно, этой войны вообще бы не случилось, если бы накануне лукашенковская жажда власти не позволила российским войскам расположиться в сотне километров от Киева. Но теперь рассуждения об альтернативном прошлом потеряли смысл.
Десятилетиями Лукашенко демонстрировал чудеса упертости на переговорах, ложился костьми из-за каждого российского истребителя, который Москва хотела разместить на белорусской территории. А тут в один момент был вынужден смириться с тем, что российские войска делают в Беларуси, что им угодно, когда угодно и в каких угодно количествах. И его безотказные роты ОМОНа, лихо громившие мирных протестующих 2020-го, ничего не значат на фоне кремлевской армии, готовой стирать в пыль артиллерийским огнем целые города.
В 2020 году Лукашенко был готов заплатить любую цену за то, чтобы сохранить власть. И заплатил — лишь ради того, чтобы через считанные месяцы почувствовать себя совершенно беспомощным. Взбалмошный, крикливый старик — что он может против военной махины Кремля, вышедшей на невиданный уровень вседозволенности. Он не знает, куда ему бежать от жути новой реальности, созданной в том числе им самим, а потому не находит ничего лучше, чем попытаться забыться в ритуалах собственной успешной молодости.
Потерянный тон
Однако вернуть старое не получается. Народный президент, распекающий ненавистных чиновников, — жанр беспроигрышный и бессмертный, но Лукашенко потерял способность попадать в нем в правильный тон. Госпропаганда по привычке выискивает в его поездках в поля разносы и снятые головы, но нынешняя лукашенковская ругань — лишь бледная тень себя прежней.
Открывайте уголовное дело и мне докладывайте, всех в наручниках отсюда, прямой саботаж распоряжений президента — в былые годы разносы Лукашенко гремели по всему постсоветскому пространству, а без должностей мог остаться полный состав Совета министров вместе с премьером. Сейчас он или читает критику нудным голосом по бумажке, или иногда для порядка скажет по старой памяти что-то про ответите головой и включайте диктатуру.
Дело дошло до того, что Лукашенко сам чувствует себя неловко в том, что когда-то было его коронным амплуа. В своих аграрных инспекциях он постоянно сбивается то на извинения, то на оправдания, пытаясь сформулировать хотя бы для себя, зачем он в тысячный раз взялся разыгрывать осточертевшие всем сценки с покосами и доильными аппаратами.
Работать проводником праведного народного гнева больше не получается отчасти потому, что Лукашенко искренне убежден: поводов гневаться у народа не осталось. В Беларуси все замечательно, да и как может быть иначе после почти 30 лет его правления. Не мог же он за столько лет и после стольких инспекций не разобраться, наконец, с чистотой коровников и потребностью Витебской области в дополнительных свиноводческих комплексах. Нет, плохо было в 1990-е, а с тех пор он сдюжил, справился, и сейчас страна живет лучше некуда.
Но еще больше, чем самодовольство, Лукашенко мешает растерянность. Два года назад он купил себе несколько лишних лет президентства тем, что превратил Беларусь в плацдарм для российских войск. Так он растоптал мечты прозападных белорусов о нейтральной европейской стране, но не только их. Он также убил свою собственную многолетнюю мечту о Беларуси как уютной и мирной стране русских со знаком качества, которая не гоняется за геополитическими химерами, а тихо и усердно работает над своим скромным, но надежным счастьем.
Почти три десятилетия Лукашенко искренне — хоть и в меру своего понимания — строил такую Беларусь. Где покрашены бордюры, где засеяны поля, где директор завода получает лишь втрое больше, чем средний рабочий, а все копят на новый телевизор и едят пускай скромно, но сытно. В этом строительстве он был готов даже в чем-то переступить через себя — развивать не только родное ему теребление льна, но и один из самых успешных IT-кластеров в Восточной Европе.
В каждом своем разносе под камеры, в каждой показушной ревизии Лукашенко требовал именно такой Беларуси. Что-то получалось, что-то — нет, но это теперь неважно. Война сделала бессмысленными все эти потуги.
Лукашенко больше не знает, как выступить перед колхозниками и за что разнести чиновников, потому что сам перестал понимать, что он делает, к чему стремится и куда ведет страну. Последние полгода обратили в пыль весь набор его многолетних приоритетов — от диверсификации экспорта до мирного неба.
Цепляясь за власть любой ценой, Лукашенко уничтожил то, что считал своей исторической миссией. Он втянул Беларусь в бессмысленную и кровавую войну, с которой та может уже не вернуться.
На белорусской территории не проходит фронтов, а белорусская армия не участвует в боях, но это не отменяет того, что белорусская государственность оказалась самой хрупкой из трех в этом конфликте. Потому что в такой войне все позволено, а в Беларуси не осталось почти никого, кто мог бы ответить «нет» даже на самые максималистские требования Кремля. За два года репрессий Лукашенко зачистил страну настолько, что он теперь, по большому счету, последний гарант белорусской государственности. Если, конечно, можно ждать каких-то гарантий от растерянного старика, собственноручно уничтожившего дело всей своей жизни.
