Правящая в Грузии партия «Грузинская мечта» вышла на новый уровень в своем давлении на оппозицию. Аресты оппозиционных лидеров и активистов, выдавливание их в эмиграцию, попытки поставить неугодные партии вне закона, а теперь еще и запрет голосования за рубежом — все это за последние месяцы стало обычным делом в грузинской политике. Власти не особенно скрывают, что к следующим выборам 2028 года рассчитывают окончательно превратить раздробленную оппозицию в удобных спарринг-партнеров, существующих исключительно для проформы.
Впрочем, шансы, что «Мечте» удастся построить в Грузии жесткий и устойчивый авторитарный режим по модели Азербайджана, Беларуси или России, все равно выглядят весьма низкими. Для этого партии недостает ни ресурсной базы, ни внешних покровителей, ни объединяющей национальной идеи.
Посадки и запреты
После недавних побед на национальных и региональных выборах «Грузинская мечта» смогла благополучно пересидеть волны обвинений в масштабных фальсификациях, критику Запада и уличные протесты. Сейчас никаких серьезных угроз для правящей партии не просматривается. За минувший год оппозиция так и не смогла объединиться и стать реальным лидером протестного движения, а ее критика властей не вызывает заметного воодушевления даже у собственных сторонников.
Тем не менее «Мечта» все равно усилила давление на оппонентов. Власти явно формируют для себя задел уже на следующий избирательный цикл, укрепляя фактически сложившуюся однопартийную систему.
Аресты оппозиционных лидеров успели стать в Грузии обыденностью. Только в начале ноября прокуратура возбудила уголовные дела в отношении восьми оппозиционеров. Шестеро из них, включая лидеров проевропейской «Коалиции за перемены» и экс-президента Михаила Саакашвили, уже находятся за решеткой. Еще двое — Мамука Хазарадзе и Бадри Джапаридзе, руководящие партией «Сильная Грузия — Лело», — пока на свободе. Оппозиционеров обвиняют в саботаже и в том, что те «под предлогом фальсификации результатов» призывали к радикализации протестов 2024 года.
Точечные аресты оппозиционеров укладываются в более широкий контекст усилий «Грузинской мечты» по запрету трех крупнейших оппозиционных партий — «Единого национального движения» (ЕНД), созданного Саакашвили и находившегося у власти в 2004–2012 годах, «Коалиции за перемены» и партии «Сильная Грузия — Лело». «Мечта» обвиняет ЕНД в «нарушении прав человека» во время ее правления, а остальные партии — в угрозе конституционному порядку.
Даже по официальным результатам, к которым есть много вопросов, эти три оппозиционные силы получили в сумме 49 из 150 мандатов на парламентских выборах 2024 года, но затем бойкотировали парламент, заявив о масштабных фальсификациях. В ответ на попытки запрета оппозиционеры намереваются оспаривать иск и ищут поддержки у Евросоюза, но в Брюсселе пока ограничились лишь осуждением действий «Мечты».
Под уголовное дело подпал и находящийся за рубежом Георгий Гахария, бывший премьер-министр и лидер оппозиционной партии «Гахария за Грузию» — единственной из четырех оппозиционных сил, прошедших на последних выборах в парламент, кто отказался от бойкота. Гахарии грозит до 13 лет лишения свободы по обвинению в превышении служебных полномочий и умышленном причинении вреда здоровью во время разгона протестов 2019 года, когда он возглавлял правительство. Впрочем, саму партию пока что запрещать не собираются.
Наконец, параллельно власти добиваются запрета голосовать за пределами страны, где традиционно сильна оппозиция. Например, на прошлых парламентских выборах за рубежом за «Мечту» проголосовали лишь 13%.
На таком фоне Грузия сейчас производит впечатление страны, стремительно движущейся к полноценной диктатуре. Более десяти лет усилия оппозиции и надежды на интеграцию в ЕС удерживали «Мечту» и ее «крестного отца», бизнесмена Бидзину Иванишвили от слишком резких шагов в сторону узурпации власти. Но теперь экономический подъем и раскол в рядах оппонентов дали властям шанс укрепить контроль над страной до уровня, сопоставимого с Россией или, например, с соседним Азербайджаном.
Тем более что симпатии к Западу, питаемые территориальными противоречиями с Россией, никогда не обеспечивали Грузии иммунитета от авторитарных тенденций. Период правления Саакашвили, при всей его прозападности, также сопровождался обвинениями в давлении на оппонентов и использовании административного ресурса. Да и Эдуарда Шеварднадзе в 2003 году свергали под лозунгами возвращения к демократии.
Без проекта, денег и аппарата
Тем не менее, несмотря на бесспорное ужесточение грузинского режима, говорить об окончательной трансформации страны в устойчивую диктатуру пока рано. Для успешного совершения такого перехода «Мечте» не хватает ясного идеологического проекта, ради которого грузины готовы были бы сплотиться и терпеть дальнейшее закручивание гаек.
При всей слабости организованной оппозиции, разногласия в грузинском обществе никуда не исчезли. Как не исчез и запрос на альтернативу «Мечте», а также постоянно циркулирующие обвинения в том, что власти коррумпированы, отошли от прозападного курса и слишком сблизились с Москвой. Многие грузины, несомненно, устали от отсутствия ощутимого прогресса в процессе евроинтеграции, но эта усталость не перерастает в грузинском обществе в массовую, низовую ненависть к Западу.
Теоретически объединяющим проектом для «Мечты» могла бы стать идея «собирания земель» — возвращение Абхазии и Южной Осетии, находящихся под российским протекторатом. Но реализовать это силовым путем «Мечта» не в состоянии, а договориться с Москвой об уступке территорий едва ли получится. Поэтому рассчитывать на грузинский аналог «крымского консенсуса» или на рост популярности, как в Азербайджане после карабахской кампании, нереалистично.
Возможности «Мечты» консолидировать власть за счет увеличения госсектора и покупки лояльности населения с помощью социальных программ тоже ограничены. Грузия не может рассчитывать на легкие доходы от сырьевого экспорта, а впечатляющий рост ее экономики последних лет держится на иностранных вложениях и торговле, связанных прежде всего с обходом санкций против России.
Одно дело — нефтегазовые доходы, которые можно прогнозировать и сравнительно легко перераспределять. Другое — поступающие из разных стран внешние вливания, как в Грузии, будь то российский капитал, китайские инвестиции или арабские строительные проекты. Такие денежные потоки куда менее управляемы и стабильны, что лишает власти возможности без ограничений тратить деньги на популярные соцпрограммы и силовой аппарат.
В результате «Мечте» приходится учитывать репутационные риски и не лезть на рожон, избегая полного разрыва связей с Западом. Отсюда поступательное, но лишь точечное давление на западное финансирование СМИ без резких шагов вроде запрета иностранных редакций, как в Азербайджане, или разгона всех оппозиционных партий. Грузинские власти по-прежнему дорожат достижениями евроинтеграции, включая безвизовый режим с ЕС, и опасаются масштабных западных санкций, способных больно ударить по экономике страны.
Нет у «Мечты» и внешних покровителей, заинтересованных в укреплении ее власти. Москве нравится нейтралитет Тбилиси по Украине и акцент на защите «традиционных ценностей», но в условиях затяжной войны и ограниченных ресурсов там не готовы всерьез спонсировать грузинский режим. Запад и вовсе попросту терпит Иванишвили, избегая всерьез давить на грузинские власти лишь из опасений оттолкнуть Тбилиси еще больше к России.
В итоге «Грузинская мечта» способна и дальше идти по пути строительства «управляемой демократии», наращивая давление на оппозицию и гражданское общество. Но такая модель авторитаризма все равно сохранит зазор для дестабилизации и отката к более свободной политике. Тем более что в Грузии нет ни укоренившихся авторитарных традиций, ни жесткого репрессивного аппарата, унаследованного от советского периода, как, например, в Беларуси.
Грузия остается небогатой страной с тонкой прослойкой среднего класса, уязвимой для вспышек массового недовольства. Без финансовой подушки безопасности и возможности для «маленькой победоносной войны» любое ухудшение экономической ситуации или усталость от стагнации и закручивания гаек способны снова вывести людей на улицы, как это уже случалось в последние годы правления Шеварднадзе и Саакашвили.
В итоге грузинская модель автократии получается похожей не на Беларусь или Азербайджан, а скорее на других кандидатов в ЕС с авторитарными тенденциями, вроде Сербии. Там тоже периоды относительного политического штиля сменяются неожиданными и мощными вспышками массовых протестов — как недавние акции против Александра Вучича после обрушения вокзала в Нови-Саде. И даже если власти в Тбилиси сажают оппозиционеров, разгоняют митинги и запрещают оппозиционные партии, они не способны установить в стране по-настоящему устойчивый авторитарный режим, устранив возможности для новых волн общественного протеста.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.
