Перспективы Запада в Афганистане туманны; Иран вот-вот откроет доступ на свой рынок, а Россия продолжает играть мускулами на Украине и Ближнем Востоке. Иными словами, геополитический ландшафт вокруг Таджикистана, погрязшего в экономических, политических и социальных проблемах, серьезно меняется. Шансов повлиять на ситуацию у правящего с 1992 года президента Эмомали Рахмона, главы крохотного, обнищавшего постсоветского государства, зажатого между Афганистаном, Китаем, Киргизией и Узбекистаном, не так много.
Инструментов для того, чтобы резко перезапустить национальную экономику, у него еще меньше, а ведь с экономической точки зрения Таджикистан не просто хромает, а еле ползет — и ускорения в ближайшем будущем не предвидится. Значительная часть населения страны превратилась в трудовых мигрантов, но по мере схлопывания российской и казахской экономики рабочих мест для них становится все меньше — это серьезная проблема, поскольку от полного обнищания Таджикистан спасали главным образом денежные переводы из-за рубежа. Социальная и политическая напряженность, которую может повлечь за собой массовое возвращение трудовых мигрантов, и дальнейшее падение среднего уровня жизни — переводы-то неуклонно иссякают — вызывают серьезное беспокойство рахмоновской администрации.На любые геополитические и экономические трудности у Рахмона один ответ — репрессии. Президент принимает жесткие меры против критиков и противников режима, которых он — зачастую безосновательно — представляет как радикальных исламистов. Ни о какой резкой смене курса не может быть и речи. Рахмон практикует традиционные постсоветские методы: бросает огромные силы на отдельные показательные инициативы вроде сооружения самого высокого в мире флагштока или самой большой чайханы (общей стоимостью 60 миллионов долларов, что составляет 1% от национального ВВП) или разбивает посреди пустыни новый город. Согласно правительственной риторике, грандиозные стройки создают рабочие места и обеспечивают рост экономики, однако на деле они скорее напоминают проекты советского централизованного городского планирования. Хуже того: эта гигантомания создает дополнительную нагрузку на государственный бюджет, в рамках которого и без того с трудом удается свести концы с концами, и провоцирует массу случаев незаконного обогащения в насквозь коррумпированной стране. Все эти затеи не только не способствуют достижению социально-экономической и политической стабильности, но и не помогают обнищавшему государству обеспечить даже минимальные потребности граждан.
Путь к разорению
Таджикистан — беднейшее государство Евразии. В 2014 году ВВП на душу населения в стране составлял $2700, то есть находился на уровне Лесото, Кот-д’Ивуара и других африканских государств. В 2012 году Фонд ООН в области народонаселения подсчитал, что за чертой бедности живет более половины жителей страны. С тех пор ситуация усугубилась кризисом, охватившим весь Евразийский континент, так что положение в Таджикистане вряд ли изменилось к лучшему.
Сочетание гористого рельефа, суровых зим и недостатка пахотных земель дает хроническую нехватку продовольствия. Значительная часть населения с трудом сводит концы с концами. Официальный уровень безработицы в стране на июль 2015 года составлял всего 2,5%, однако правительственные данные ненадежны. Согласно исследованиям Международной организации труда, этот показатель приближается к 10%. Однако ни те ни другие расчеты не учитывают, что в стране широко распространена неполная занятость. Не говоря о том, что за скобки вынесен приблизительно миллион граждан, вынужденных отправиться на заработки в Россию (то есть около 10% населения страны). В самом Таджикистане в отсутствие легальных способов трудоустройства многие жители вынуждены искать работу на черном рынке, где идет прежде всего торговля наркотиками. Подпольная экономика позволяет многим таджикским домохозяйствам удержаться на плаву, но она неспособна обеспечить политическую и социальную стабильность в долгосрочной перспективе.
Таджикистан довольно сильно зависит от денежных переводов из-за рубежа — по сути, это главный национальный источник твердой валюты. Согласно подсчетам Всемирного банка, в 2012 году денежные переводы обеспечивали более половины национального ВВП. Основные направления трудовой миграции — это Россия и (в значительно меньшей степени) Казахстан. Целые семьи и даже несколько поколений родственников зачастую живут исключительно за счет заработка мигрантов. Столь сильная зависимость ставит Таджикистан в крайне уязвимую позицию, особенно если учесть прогрессирующие проблемы российской экономики, на которую, в свою очередь, давят низкие цены на нефть, интеграция Крыма, финансирование военных действий на Украине и в Сирии и санкции, наложенные Западом из-за украинского конфликта.
Рецессия в российской экономике вызвала стремительное сокращение денежных переводов в Таджикистан. По данным ЦБ РФ, с 1,7 миллиарда долларов в первой половине 2014 года их объем упал до 696 миллионов долларов за аналогичный период 2015 года. В текущем году, согласно прогнозам Всемирного банка, снижение продолжится, что неминуемо скажется на покупательной способности беднейших домохозяйств Таджикистана — ведь многим из них с середины 2000-х годов удавалось избежать окончательной нищеты исключительно благодаря родственникам, отправившимся на заработки в Россию.
Сокращение денежных переводов уже привело к падению сомони — национальной валюты Таджикистана — относительно доллара на 17% (по сравнению с январем 2015 года). Таджикистан в значительной мере зависит от импорта продовольствия, стоимость которого, как правило, выражена именно в долларах. Налицо пугающая тенденция: чем больше сокращается объем переводов и чем больше обесценивается национальная валюта, тем больше таджикские домохозяйства страдают от нехватки продовольствия. По данным Агентства международного развития США, речь идет о почти трети населения Таджикистана, причем в 30% этих семей ситуация критическая. Особенно тяжело приходится несовершеннолетним: у 12% детей в возрасте до 5 лет отмечается нехватка веса, а у 26% — задержка роста и развития в силу недостаточного питания. По мере ухудшения экономической конъюнктуры эти цифры неминуемо будут расти. Меж тем уже сейчас Таджикистан по многим показателям здоровья находится на самых последних позициях среди других стран евразийского региона.
Чтобы приостановить падение сомони, Национальному банку Таджикистана в 2015 году приходилось расходовать резервы — от 1,5 до 3 миллионов долларов в день. В качестве дополнительной меры правительство вынуждено было закрыть частные обменные пункты. Этот шаг, подразумевавший укрепление контроля над курсом, был анонсирован как временная мера, однако в итоге он только подстегнул черный рынок валюты и приблизил новый виток инфляции.
Причина сокращения количества рабочих мест для иностранцев в России не только в ухудшении экономической ситуации, но и в ужесточении миграционного режима для граждан стран, не вошедших в Евразийский экономический союз. Новые правила введены, чтобы насильно затащить бывшие союзные республики со слабой экономикой и сильной зависимостью от денежных переводов в ЕАЭС. В отношении Киргизии и Армении жесткие меры сработали — на данный момент именно у этих новых членов союза самая тяжелая экономическая ситуация. Таджикистан пока сопротивляется, а потому его гражданам, которые пытаются трудоустроиться в России, приходится сталкиваться с более серьезными административными и бюрократическими преградами, чем жителям Армении или Киргизии.
Впрочем, и сами трудовые мигранты из Таджикистана уже не так стремятся в Россию с ее экономическим кризисом и усложненной процедурой выдачи патентов на работу. По статистике Федеральной миграционной службы, за 8 месяцев 2015 года количество проживающих на территории РФ граждан Таджикистана сократилось на 16,1%. И хотя с ходу верить этим цифрам не стоит — ведь параллельно надо учитывать и растущие антимигрантские настроения, и попытки Кремля усмирить националистов, — отток рабочих наверняка происходит.
Душанбе постоянно подвергается экономическому и политическому давлению со стороны Москвы, и оно будет только усиливаться по мере нарастания нестабильности в регионе — тем более что Москва грозит активным политическим и силовым вмешательством в случае увеличения напряженности на границе с Афганистаном. Неизвестно, как долго Душанбе сможет сопротивляться давлению, особенно в ситуации, когда возвращение трудовых мигрантов на родину грозит режиму Рахмона социальной и политической нестабильностью. Россия, в свою очередь, вынуждена вести сложную игру — давить на Душанбе с помощью новых миграционных правил и одновременно не применять их в полном масштабе. Дело в том, что тотальное соблюдение нового закона может серьезно дестабилизировать ситуацию в Таджикистане, а в долгосрочные интересы России это, как в Москве вынуждены негласно признавать, все-таки не входит.
Помощь соседей
В какой-то момент Россия рассматривала возможность прийти Таджикистану на помощь — спасти его от экономической катастрофы в обмен на политические и экономические уступки. Но сегодня у российского правительства гораздо меньше инструментов воздействия на такие страны, как Таджикистан. Показательна история с военной базой, которая считается главным оплотом Москвы в борьбе с исходящей из Афганистана угрозой дестабилизации всего региона. В 2015 году обслуживающему ее персоналу из местного населения постоянно задерживали зарплаты, что вызвало волну протестов. В нынешней нелегкой экономической ситуации России с трудом удается соблюдать финансовые договоренности с бывшими соседями по Советскому Союзу; непросто обстоят дела и с обещанной Таджикистану военно-технической поддержкой на сумму 1,2 миллиарда долларов. Россия также собиралась увеличить свой военный контингент в Таджикистане на 2000 человек, к 2020 году доведя его численность до 9000 военнослужащих. Москва хотела бы воспользоваться нестабильностью в регионе, чтобы оправдать и даже расширить свое присутствие в Таджикистане. Однако, учитывая экономическую обстановку, Таджикистану не стоит надеяться на полное соблюдение Москвой взятых ею на себя обязательств.
В Китае финансовая и политическая ситуация значительно лучше: у этой страны есть все возможности надолго упрочить свое влияние в Таджикистане, да и во всей Центральной Азии. Для Таджикистана Китай — важнейший торговый партнер, крупнейший кредитор и ключевой инвестор в энергетическом секторе (главным образом в разработке и добыче нефти и газа), равно как и в области горной промышленности (прежде всего в золотодобыче). Китайские компании побеждают в тендерах на сооружение автодорог, туннелей и прочей инфраструктуры, играют значительную роль в строительной индустрии Таджикистана. Крупнейшая китайская инвестиция в страну — строительство линии D магистрального газопровода Центральная Азия — Китай, который соединит туркменские газовые месторождения с КНР через Узбекистан, Таджикистан и Киргизию.
Одновременно Пекин пытается реализовать амбициозную инициативу под названием «Один пояс — один путь», которая позволила бы ему построить собственный интеграционный проект и наладить транспортную инфраструктуру для доставки промтоваров из КНР на центральноазиатские рынки, а оттуда в конечном итоге и в Европу. И поскольку доллары в Таджикистане становятся дефицитом, весь бизнес в стране постепенно перестраивается на китайский юань. О значении юаня для национальной экономики свидетельствует подписанное двумя странами в сентябре 2015 года соглашение о валютном свопе на сумму около 3 миллиардов юаней. Китай начинает играть ключевую роль в экономике Таджикистана.
Разумеется, у Китая в Центральной Азии есть и другие интересы: рост торговли в этом регионе должен подпитывать его собственную экономику, а заодно стабилизировать ситуацию на западе страны. Пекин стремится предотвратить политическую и социально-экономическую напряженность в регионе, которая грозит вспыхнуть в любой момент и с легкостью может перекинуться из Таджикистана или соседних стран на территорию самого Китая, прежде всего в Синьцзян-Уйгурский автономный регион, населенный преимущественно мусульманами.
И все же китайских инвестиций для поддержания стабильности в Таджикистане недостаточно. Полученные средства идут на обогащение местной элиты и никак не помогают обычным гражданам. Например, рабочую силу китайские инвесторы обычно привозят с собой, а не нанимают на месте, в Центральной Азии. Для поддержания стабильности в самом Китае, откуда незанятое население вывозят на заработки, такая политика, возможно, и полезна, однако она никак не способствует снижению безработицы в Таджикистане, а напротив, создает лишнее напряжение, чреватое возникновением межэтнических конфликтов.
На самом деле, до конца неясно, насколько серьезен интерес испытывающей свои экономические трудности КНР к разоренному, со всех сторон окруженному сушей Таджикистану. Скорее всего, приоритеты Китая будут лежать в экономически более развитом Казахстане и обладающем военной мощью Узбекистане. Так, Казахстан считается ключом к осуществлению давней китайской мечты — сооружению транспортной артерии, ведущей с востока на запад и связывающей Китай с высокоприбыльными рынками Европы и Ближнего Востока. Что до Таджикистана, то в силу чисто географических причин он может быть полезен только для сообщения с южными регионами.
Географические препятствия и санкции мешают Таджикистану развить прочные экономические связи с Ираном, несмотря на близкое культурное и языковое родство. Нынешнее правительство включило Иран в число стратегических торговых партнеров, сотрудничество с которыми будет способствовать диверсификации экономики. И действительно, торговля с Исламской Республикой находится на подъеме, а иранские инвестиции — особенно в гидроэнергетику, транспорт и товары широкого потребления — неуклонно растут. Снятие с Ирана международных санкций могло бы расширить и укрепить эти связи, но подобное развитие событий в ближайшем будущем маловероятно. Душанбе сохраняет настороженное отношение к идеологической программе Тегерана: таджикские власти, опасаясь радикализации населения, стремятся ограничить культурные и религиозные каналы. В декабре 2015 года находящегося в изгнании лидера запрещенной Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) пригласили на международную религиозную конференцию в Тегеране, где он встречался с верховным лидером Ирана аятоллой Али Хаменеи, что послужило поводом для дипломатического конфликта между странами. По всей вероятности, при нынешнем режиме не следует ожидать изменения позиции по отношению к Ирану и, соответственно, усиления иранского влияния.
Из всех граничащих с Таджикистаном государств самая сложная ситуация сложилась в Афганистане, где вывод американских и международных сил происходит параллельно с нарастанием напряженности по всей стране — в том числе и в зоне, примыкающей к территории Таджикистана. Душанбе приветствовал решение президента США Барака Обамы сохранить в Афганистане до конца своего срока десятитысячный военный контингент. Однако соседние государства не так однозначно относятся к американскому присутствию в регионе, и как будет развиваться ситуация после истечения полномочий администрации Обамы, неясно.
Сложная обстановка сложилась на афгано-таджикской границе, которой вдобавок угрожают набеги талибов из северных районов Афганистана. На этом участке граница достаточно проницаема — здесь процветает контрабанда наркотиков, оружия и прочих запрещенных товаров, чреватая серьезными угрозами безопасности. Неоднократно утверждалось, что к организации контрабанды причастны и официальные власти Таджикистана. Самым очевидным решением проблемы было бы пресечение нелегальной торговли и искоренение коррупции, однако такие шаги грозят обострить ситуацию в правящих кругах Таджикистана — что вполне вероятно: главы регионов здесь зачастую ведут себя скорее как полевые командиры.
Нестабильный регион
На политическое положение в Таджикистане влияет и ситуация, сложившаяся в соседних странах — в Казахстане и Узбекистане, то есть в двух наиболее могущественных государствах Центральной Азии, идет борьба за наследование власти, а Афганистан взрывоопасен до предела.
Президентам Узбекистана и Казахстана, Исламу Каримову и Нурсултану Назарбаеву, уже за семьдесят. Оба они находятся у власти около четверти века. Cогласно последним данным, оба нездоровы, официальных преемников у них нет.
Экономика Узбекистана, безусловно, не отличается динамичностью, однако у этой страны достаточно ресурсов, чтобы при желании вмешиваться во внутренние дела более слабого соседа. Отношения между странами осложнились в 1992–1997 годах, когда в разразившейся в Таджикистане гражданской войне Узбекистан оказывал вооруженную поддержку проправительственным силам в их борьбе с оппозицией. В итоге Ташкент охладел к режиму Рахмона, и сейчас отношения между таджикским президентом и Каримовым нельзя назвать иначе как натянутыми. В Таджикистане до сих пор недовольны решением раннесоветских времен, по которому таджикоговорящие Самарканд и Бухара оказались включены в состав Узбекской, а не Таджикской ССР, хотя теперь, конечно, тут сложно что-либо изменить. Вдобавок Узбекистан доставляет Таджикистану немало беспокойства, прерывая поставки газа и даже закрывая границу при периодических обострениях отношений. Но и Узбекистану есть чего опасаться: вполне вероятно, что, когда страдающий от дефицита электроэнергии Таджикистан завершит строительство Рогунской ГЭС, расположенные ниже по течению реки Вахш хлопковые плантации — основа всей узбекской экономики — окажутся отрезаны от водоснабжения. Это причина серьезных разногласий между странами.
У Казахстана с Таджикистаном общих границ нет, а значит, возможностей и желания включаться во внутренние таджикские дела у этой страны меньше, однако она остается важным торговым партнером. А главное, любая политическая или экономическая напряженность, которая может возникнуть при смене власти в Астане, грозит сказаться и на положении дел в Душанбе: ведь Казахстан для таджиков — второе по популярности (после России) направление трудовой миграции.
Еще одно соседнее государство, Киргизию, непрерывно сотрясают беспорядки. Несколько областей страны населено этническими таджиками, что не раз приводило к междоусобицам и приграничным конфликтам. Протяженность границы между двумя странами — более 900 километров, однако на половине этой территории процесс делимитации до сих пор не проведен. Местные жители по обе стороны демаркационной линии оспаривают друг у друга не только отдельные участки, но и водные ресурсы.
Спровоцированное глобальным потеплением ускоренное таяние ледников не только создает опасность для окружающей среды, но и повышает вероятность природных катастроф, с которыми Таджикистан вряд ли сумеет справиться. На территории республики, в горах Памира, шесть крупных ледников. С начала 2000-х годов их интенсивное таяние несколько раз приводило к cходу каменных и ледяных лавин, отрывам ледников, прорывам и разливам ледниковых озер, катастрофическим паводкам и оползням, уничтожавшим посевы и целые поселки. К примеру, в 2015 году сток вод, образовавшихся при таянии ледника, несколько раз вызывал сход селей и наводнения, в результате которых без крова над головой осталось более 1000 человек. По сведениям группы ООН по быстрой оценке и координации в чрезвычайных ситуациях (группа РЕАКТ), после одного из наводнений более 80% населенных пунктов Горно-Бадахшанской автономной области оказалось отрезано от электроснабжения. Согласно предварительным данным местной администрации, ущерб, нанесенный национальной системе водо- и энергоснабжения, а также транспортной инфраструктуре, превысил 100 миллионов долларов.
Бороться с подобными природными катаклизмами в одиночку Таджикистан не в состоянии, что создаст дополнительные сложности для его соседей. И хотя таяние ледников позволит Таджикистану нарастить водные ресурсы в ближайшие три десятилетия, к 2050 году ледники перестанут в достаточной мере питать реки Центральной Азии, а это, в свою очередь, повлечет за собой засухи и обострение трений с Узбекистаном и другими соседями по поводу водных ресурсов. В долгосрочной перспективе последствия таяния льдов ставят под сомнение эффективность Рогунской ГЭС и шире — возможность работы гидроэлектростанций в регионе в целом.
Ликвидация оппозиции
В этой непростой ситуации Рахмон пытается заручиться максимальной поддержкой населения и свести к минимуму и без того незначительную роль, отведенную оппозиции. Президент явно извлек определенные уроки из избирательной кампании 2013 года. Результаты были в значительной мере подтасованы, однако не обошлось без сюрпризов: две основные оппозиционные партии — вторая по величине Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) и Социал-демократическая партия Таджикистана (СДПТ) — договорились между собой и выдвинули единого кандидата. Правда, до финального раунда оппозиционный кандидат не дошел: он был снят с гонки под тем предлогом, что якобы не набрал достаточно подписей в свою поддержку.
Рахмон решил, что борьба с оппозицией должна стать еще более жесткой. На парламентских выборах в марте 2015 года у двух основных оппозиционных партий уже не было шансов: кампания освещалась предвзято, голоса подсчитывались с нарушениями, кандидаты и их сторонники подвергались политическому давлению. Против одного из оппозиционных лидеров возбудили уголовное дело, и хотя обвинение было шито белыми нитками, политика приговорили к тюремному заключению.
В новоизбранном парламенте Таджикистана абсолютное большинство получила президентская партия. Она слегка разбавлена якобы оппозиционными группами, которые, в сущности, действуют по указке правительства. С 1997 года, когда закончилась гражданская война, это первые парламентские выборы, на которых ПИВТ и коммунистам не досталось ни одного места. В законодательном собрании предыдущего созыва каждая из этих партий была представлена двумя голосами.
Власть, полностью оттеснившая конкурентов, по сути, нарушает соглашения, достигнутые по окончании гражданской войны: представителям оппозиции должно доставаться не менее 30% кресел в правительстве.
Последствием маргинализации оппозиции может стать уход законопослушных диссидентов в подполье. Под прицелом Рахмона оказалась прежде всего ПИВТ. За 2015 год правительство Таджикистана сузило до предела возможности исламской партии. В марте 2015 года имамы нескольких мечетей призвали распустить ПИВТ — единственную признанную законом мусульманскую партию в Центральной Азии. По слухам, они действовали по инструкции государственного Комитета по делам религии и в течение предвыборного периода внушали прихожанам, что голосовать они должны исключительно за президентскую партию. Летом 2015 года членов ПИВТ из числа сотрудников местных администраций заставили сменить партийную ориентацию и вступить в ряды сторонников правительства. Таким образом ПИВТ фактически оказалась без региональной инфраструктуры. Затем партию лишили возможности распространять информацию, закрыв ее типографию якобы за нарушение санитарных норм. В конце концов была опечатана и закрыта штаб-квартира ПИВТ. Душанбе продолжал методично зачищать все следы партии.
Ее многолетний руководитель Мухиддин Кабири вынужден был отправиться в изгнание и живет теперь в Стамбуле. В сентябре 2015 года Верховный суд Таджикистана объявил ПИВТ (до сих пор насчитывающую около 40 тысяч сторонников) «экстремистской террористической организацией» и запретил ее деятельность. Несколько остававшихся в стране партийных руководителей в октябре 2015 года были арестованы, а в конце года начали сажать родственников Кабири.
Правящий режим усилил и борьбу с исламскими веяниями, а точнее, с их символическими проявлениями: любыми разновидностями хиджабов и «арабских» — по выражению одного из высших политических чинов — бород. Таким образом власти демонстративно противостоят экстремизму, однако их действия напоминают скорее неуклюжую советскую пропаганду. Маниакальное преследование исламской символики, по сути, загоняет религиозных диссидентов в подполье, тем самым лишая правительство возможности адекватно оценивать привлекательность экстремистской идеологии для таджикской молодежи, и не дает увидеть различия между подлинными и вымышленными экстремистскими угрозами.
Все чаще поступают сообщения о том, что радикальный ислам просачивается в страну из Афганистана; есть даже свидетельства проникновения ИГИЛ на территорию, примыкающую к афгано-таджикской границе, однако в отсутствие независимых средств массовой информации и прозрачного управления оценить подлинный масштаб поддержки, которой пользуются в Таджикистане радикальные проявления ислама, невозможно. Весной 2015 года на сторону ИГИЛ перешел высокопоставленный сотрудник правоохранительных органов, который, по некоторым данным, до этого участвовал в нескольких международных (в том числе проводимых на американские деньги) тренингах по борьбе с терроризмом. Этот инцидент ставит под сомнение компетентность не только таджикских служб безопасности, не сумевших отследить экстремистские настроения в высших чинах правоохранительных органов, но и режима в целом. Что именно руководило действиями этого человека, сказать сложно, но, скорее всего, жесткие репрессии по отношению к ПИВТ и ее сторонникам усиливают притягательность более радикальных группировок и идеологий, в том числе и для государственных чиновников.
Власть же использует радикальный ислам как жупел, объясняя все беды страны угрозой экстремизма и оправдывая тем самым авторитарные методы. Так, в сентябре 2015 года правительство, моментально сориентировавшись, представило столкновения, которые произошли между войсками госбезопасности и отрядами под командованием только что назначенного заместителем министра обороны генерала Абдухалима Назарзоды, как выступление исламистов. В результате боевых действий Назарзода был убит, однако никаких прямых свидетельств, указывающих на его связь с радикальными группировками, не обнаружено. Скорее всего, вооруженные столкновения были вызваны желанием правительства отстранить от власти могущественного боевого командира, получившего высокий чин и соответствующие обязанности. Кампания против Назарзоды не уникальна — подобные методы использовались и раньше, чтобы оттеснить и ослабить бывших полевых командиров или потенциальных соперников Рахмона. Многие погибли в ходе военных или полицейских операций либо на продолжительный срок заключены в тюрьму, что в Таджикистане равняется смертному приговору. По мере ослабления экономики Рахмон все настойчивее стремится выдавить врагов и еще больше подчинить себе и своей семье все отрасли экономики и все регионы страны. Но таким образом он лишь дополнительно дестабилизирует ситуацию.
Еще одно важное направление деятельности режима Рахмона — борьба с так называемым тлетворным влиянием Запада. В 2014 году мэр Душанбе запретил водителям столичных автобусов слушать рок и рэп — музыку, «чуждую» таджикской культуре. В апреле 2015 года глава национальной службы безопасности заявил, что неправительственные организации, получающие иностранное финансирование, представляют угрозу национальной безопасности и действуют в ущерб интересам таджикского общества. Отсюда началась дискуссия о масштабах российского влияния в стране и о том, как далеко Рахмон готов зайти, следуя за Россией по пути борьбы с западными влияниями в и без того ущемленном гражданском обществе.
Правящий клан
Близкие и дальние родственники Рахмона контролируют все ключевые отрасли экономики, крупные торговые сети, авиаперевозки, финансовые услуги, рынок развлечений и СМИ. Ключевые должности в центральном правительстве и региональных администрациях также занимают члены этой семьи. По слухам, родне Рахмона принадлежит и крупнейшее в стране промышленное предприятие — Таджикская алюминиевая компания (ТАЛКО); именно за ее счет, как предполагают, покрываются расходы правящей элиты. Впрочем, доказать это невозможно: информация о собственниках компании тщательно скрывается, а в документах фигурируют офшоры на Британских Виргинских островах и в прочих отдаленных уголках планеты.
Однако даже ТАЛКО уже не может поддерживать привычный объем доходов. С 2011 года мировые цены на алюминий упали почти вдвое, и в 2014 году компания начала увольнять рабочих. От падения цен должны были пострадать и финансы клана Рахмонов — что, вероятно, и послужило причиной назначения 27-летнего сына президента в марте 2015 года на должность главы государственного Агентства по финансовому контролю и борьбе с коррупцией. Скорее всего, этот ход — пункт долгосрочного стратегического плана по обеспечению преемственности власти. Назначение должно продемонстрировать, что сын президента способен удержать клан Рахмонов во главе страны еще многие годы. По некоторым данным, правительство использует антикоррупционное агентство для воздействия на политических оппонентов и экономических конкурентов, а также для поощрения лояльных офицеров спецслужб. Злоупотребление антикоррупционными органами — лишь один из факторов, обеспечивших Таджикистану 152-е место из 175 в рейтинге стран по уровню восприятия коррупции, опубликованном Transparency International по итогам 2014 года.
Таджикские предприниматели опасаются, что правящий клан Рахмонов, стремясь удержать власть, начнет прибегать к насилию, чтобы избавиться от потенциальных конкурентов у себя дома (именно такая судьба, по всеобщему убеждению, постигла мятежного генерала и экс-замминистра обороны Назарзоду) и даже за границей. Вынужденный покинуть страну предприниматель Умарали Кувватов, бывший деловой партнер семейства Рахмонов и глава умеренно влиятельной оппозиционной «Группы 24», был застрелен в Стамбуле в марте 2015 года. Реальной угрозы режиму Кувватов не представлял. В его организацию входили крупные предприниматели и экс-чиновники, недовольные правлением Рахмона, она была нацелена на поддержку экономических и политических реформ и никогда не пользовалась широкой поддержкой населения. Летом 2014 года, когда «Группа 24» начала распространять в социальных сетях призывы к уличным протестам, правительство запретило ее за экстремизм. Остается неясным, кто мог заказать убийство Кувватова. Предположить можно и операцию спецслужб, и попытку передела собственности — тем более что бизнес в регионе тесно связан с организованной преступностью. Как бы то ни было, обстоятельства гибели политика по-прежнему туманны, как и вся экономическая и политическая деятельность в стране в целом.
Грядущие осложнения
Стабильность в Таджикистане подвергается угрозам со всех сторон — как изнутри, так и из-за рубежа. Решать накопившиеся проблемы Рахмон не готов — вместо этого он все сильнее цепляется за власть, чтобы его родня могла как можно дольше кормиться за счет государственной казны.
На первый взгляд режим Рахмона кажется несокрушимым, однако рано или поздно в стране начнется борьба за власть, ведь нынешний президент стоит у руля уже 23 года. Ему самому исполнилось 63, он на десять лет моложе своих коллег из Узбекистана и Казахстана, но и институции в его стране менее устойчивы. Вдобавок Таджикистан до сих пор не преодолел последствий гражданской войны, таких, например, как ослабление центральной власти в отдаленных регионах страны.
Внутренняя политика Рахмона — подавление религиозного инакомыслия, трата огромных средств на символические инфраструктурные проекты, поощрение коррупции и мздоимства — грозит окончательно подорвать основы режима. Если вспомнить кровавый хаос 1990-х годов и вспышки насилия на полупрозрачной границе с Афганистаном в 2000-х, станет ясно, что любые осложнения в Таджикистане должны вызывать беспокойство у всего мирового сообщества. По мере схлопывания экономики возведенная Рахмоном политическая структура все сильнее трещит по швам. Впрочем, крах режима в Таджикистане безуспешно предсказывают уже не первый год, а правительство Рахмона по-прежнему держится. Ясно одно: при нынешнем курсе вряд ли можно ожидать улучшения тяжелой социальной и экономической ситуации, в которой оказались простые граждане Таджикистана.