Больше, чем постсоветский: новый геополитический ландшафт Южного Кавказа

Спустя тридцать лет после распада Советского Союза геополитическая общность республик, когда-то входивших в состав СССР, стала размываться. Сегодня уже невозможно рассматривать это пространство только лишь в качестве постсоветского, как это было принято среди западных политиков все три последних десятилетия. Безусловно, Россия без малейшего стеснения оказывает давление на соседей. Сопредельные страны на собственном горьком опыте поняли, что отношения с Москвой требуют внимания и осторожности. Но описывать регион только как часть российской периферии — значит неверно трактовать его главные отличительные черты.

Хватка России, несомненно, ослабевает. Центробежные силы, развернувшие соседей РФ к другим странам мира, крепнут. В то же время интерес Запада к региону убывает: США и ЕС все больше внимания уделяют собственным внутренним проблемам, связанным с пандемией, и, кроме того, пересматривают приоритеты своей внешней политики, ставя во главу угла отношения с Китаем и странами, более близкими территориально.

На Южном Кавказе эта тенденция особенно заметна. Сегодня геополитические границы между тремя государствами — Арменией, Азербайджаном и Грузией — и странами Восточного Средиземноморья и Большого Ближнего Востока меняются. Заявления ЕС и США о центральной роли данного региона в их внешней политике вызывают все больше сомнений. Одно дело содействовать установлению более тесных связей с Южным Кавказом в вопросах безопасности и укреплять его потенциал для противостояния давлению со стороны Москвы, и совсем другое — встроиться в растущую сеть связей государств Южного Кавказа со странами, расположенными по их южному, западному и восточному периметру.

Отношения именно с этими странами развиваются наиболее динамично: возрастают темпы роста торговли, расширяются экономические связи, происходят изменения на рынках энергетики и открываются перспективы для реализации новых инфраструктурных проектов. К сожалению, данные регионы, равно как и сам Южный Кавказ, вынуждены справляться со множеством общих для них проблем, обусловленных региональными и межконфессиональными конфликтами, миграцией и бедностью.

В статье мы рассмотрим, как три южнокавказских государства все более заметно диверсифицируют свою внешнюю и экономическую политику. Их усилия предпринимаются на фоне ослабления связей с Россией и угасающего интереса к ним со стороны США и ЕС. В статье мы исследуем отношения между Россией, стремящейся заново утвердить свою роль, и Турцией с Ираном, которые достигли значительных успехов в данном регионе. Наконец, мы затронем вопрос растущих связей между Южным Кавказом и Китаем, Израилем, Ливаном и арабскими государствами Персидского залива. В заключении будут обозначены политические последствия и рекомендации для политиков в Вашингтоне и Брюсселе.

Историческая справка

Учитывая географическую близость и исторически сложившиеся связи, сам факт взаимодействия государств Кавказа и Большого Ближнего Востока не удивителен. Еще в досоветскую эпоху Кавказ был территорией, где Османская, Персидская и Российская империи сталкивались в борьбе за землю и влияние. Каждая из империй в какой-то период господствовала в этом регионе, создавая главную площадку для встречи культур на важнейшем транзитном пути ¹. Большую часть XX века Советский Союз контролировал Кавказ и пытался распространить свое влияние и дальше, на Иран и Турцию. Распад СССР ослабил позиции Москвы в регионе, однако первоначальные предположения, что ирано-российско-турецкая конкуренция приведет к появлению на Кавказе соответствующих зон влияния, не подтвердились.

1990-е годы оказались непростым временем для всех трех южнокавказских государств. Россия в большей степени сфокусировались на проблемах Северного Кавказа — на внутренней нестабильности и подавлении волнений в регионе. Российская политика реагирования на Южном Кавказе определялась главным образом конфликтом между Армений и Азербайджаном, а также нестабильной ситуацией в Грузии, которой Москва немедленно воспользовалась для того, чтобы еще больше расшатать это государство.

Иран в 1990-е тоже также столкнулся с экономическими проблемами, страдая и от санкций, и от последствий почти десятилетней войны с Ираком. Находясь в глубокой изоляции на мировой арене, Иран мало что мог предложить трем государствам Южного Кавказа, каждое из которых испытывало давление со стороны Вашингтона, настаивавшего на сокращении контактов с южным соседом.

Турция тем временем была больше нацелена на интеграцию в Европу, чем на взаимодействие со своими восточными соседями. Усилия Анкары по продвижению пантюркистской повестки во всей Евразии поначалу казались многообещающими, но в результате не возымели существенного эффекта, разве что в Азербайджане. Однако дипломатические связи и контакты в сфере безопасности, установившиеся между Анкарой и Баку во время первой войны в Нагорном Карабахе, лишь подкрепили представление Армении о серьезности пантюркистской угрозы, приведя к охлаждению армяно-турецких отношений и к экономической блокаде, которая длится по сей день.

В 1990-е деньги, рынки и геополитическое влияние были у Запада. Говорят, бывший президент Азербайджана Гейдар Алиев заявлял: «Вашингтон — это новая Москва». Все региональные лидеры пребывали в эйфории от открывшейся возможности выстраивать отношения с США и Европой. Западное влияние продолжало укрепляться после террористических атак 11 сентября 2001 года и грузинской «революции роз», которая повысила значимость региона в американской внешней политике. Азербайджан и Грузия стали важными узлами путей снабжения, шедших через Южный Кавказ в Центральную Азию и Афганистан. Грузия направила большое число военнослужащих в Ирак, что обусловило доброжелательное отношение к ней со стороны ключевых подразделений в системе национальной безопасности США. Борьба с экстремизмом также способствовала укреплению связей между НАТО и всеми тремя государствами в сфере безопасности.

Тем не менее Евразия недолго оставалась в центре американской внешней политики, к тому же часто она занимала это место скорее на словах, чем на деле. Сокращение военного присутствия в Афганистане и Ираке во время президентства Барака Обамы и Дональда Трампа, разворот Вашингтона от Европы и Евразии к Индо-Тихоокеанскому региону, начавшийся в 2011-м, беспорядки и напряженность в период правления Трампа — все это отвлекло внимание Вашингтона от Южного Кавказа. Учитывая вывод американских военных из Афганистана, состоявшийся в августе 2021 года, присутствие Соединенных Штатов в Евразии и степень их заинтересованности в этом регионе — открытый вопрос.

Период, когда Южный Кавказ находился в фокусе внимания США, во многом был исторической аномалией начала постсоветской эпохи. Географически регион существенно отдален от Америки, и стратегическое значение расположенных там государств, с точки зрения Вашингтона, было связано с их переходом от советской власти к новой форме правления, с острой необходимостью обеспечить сохранность компонентов биологического и ядерного оружия советской эпохи, а также с поиском альтернативных путей в Афганистан. То, что Запад отвернулся от Кавказа, не сугубо американский феномен. То же самое сделал и Евросоюз — из-за общей усталости от политики расширения ЕС, из-за войны в Украине и внутренних проблем, включающих Брекзит и европейский долговой кризис.

Непреложность географии

Хотя в обозримом будущем Москва будет оставаться главной силой в регионе, столицы всех трех государств Южного Кавказа географически расположены гораздо ближе ко многим экономических и политическим центрам Восточного Средиземноморья и Персидского залива, чем, собственно, к Москве. Например, Баку немного ближе (около 1600 км) к Дохе, Катару и Анкаре, чем к российской столице (около 2090 км). От Тбилиси до Анкары примерно 1287 км, а от Еревана до Мосула в Ираке — города, где когда-то проживала заметная армянская диаспора, — всего несколько сотен.

Благодаря этой близости Турция и страны Персидского залива сегодня являются ключевыми узлами для воздушных перевозок, что разительно отличается от советских времен, когда связь с внешним миром осуществлялась через Москву. Турция стала вторым после России направлением трудовой миграции с Кавказа, в том числе и из Армении. Торговля женщинами между тремя государствами Южного Кавказа и Турцией, странами Персидского залива и за их пределами, к сожалению, остается нерешенной проблемой из-за деятельности транснациональных организованных преступных цепочек.

Исторические связи Кавказа и Ближнего Востока находят отражение в жизни диаспор, особенно это касается прибрежных государств Средиземноморья. В Турции проживает заметное число выходцев с Северного и Южного Кавказа, в том числе азербайджанцев, армян, черкесов и осетин. Порядка 4% населения Ливана (около 160 000 человек) составляют этнические армяне. Еще около 100 000 армян называли своей родиной Сирию, пока в 2011 году в стране не разразилась страшная гражданская война. Тысячи этнических армян, живших на Ближнем Востоке, в результате кровопролитных конфликтов бежали в Армению и Нагорный Карабах. Сегодня Армения — третья страна в Европе по количеству принятых беженцев из Сирии.

Армения непосредственно участвовала в операциях на Ближнем Востоке, направив по настоянию США отряд миротворцев в Ирак (так же поступили Азербайджан и Грузия), а позднее — в Сирию, уже по настоянию России. Самопровозглашенное Исламское государство (запрещено в РФ) привлекало радикальных исламистов со всего Северного и Южного Кавказа, равно как и из Центральной Азии и разных частей России. Грузия много лет старалась стабилизировать неспокойную ситуацию в Панкисском ущелье, регионе с мусульманским меньшинством, который являлся очагом радикализации и убежищем для боевиков с Северного Кавказа. Панкисское ущелье снова привлекло к себе внимание между 2015 и 2017 годами, когда, по слухам, вербовщики Исламского государства привлекали граждан Грузии к участию в боевых операциях в Ираке и Сирии и некоторые из завербованных впоследствии стали истыми командирами Исламского государства.

Азербайджанские боевики прибыли на Ближний Восток, чтобы присоединиться к Исламскому государству или группировке «Джебхат ан-Нусра» в разгар конфликта в Сирии. Азербайджанцы также воевали в Ливии, скорее всего, с целью поддержать турецкую интервенцию. Относительно недавно, в 2020 году, около 2000 сирийских наемников воевали, по слухам, на стороне Азербайджана во второй карабахской войне, что вызвало серьезное беспокойство по поводу возможного присутствия суннитских экстремистов в регионе. Нелегальные добровольцы из армянской ближневосточной диаспоры и из других мест стекались на Кавказ во время обеих карабахских войн.

Региональная конкуренция — это не новость

В период холодной войны Советский Союз использовал Южный Кавказ для того, чтобы оказывать влияние на все страны Большого Ближнего Востока и особенно на соседние Ирак и Турцию. По приблизительным подсчетам азербайджанцы составляют около четверти всего населения Ирана. Приняв азербайджанцев, бежавших из Советского Союза в первые годы после его образования, Иран и Турция создали оплот азербайджанского антисоветского национализма. Присутствие азербайджанского меньшинства надолго поселило в Иране страх сепаратистских настроений — эти страхи Иосиф Сталин всячески пестовал в период Второй мировой войны, когда СССР оккупировал Северный Иран ².

Учитывая серьезные геополитические расхождения, Баку издавна весьма настороженно относится к иранским секретным операциям. Азербайджанские службы безопасности регулярно задерживают иранских и азербайджанских граждан, подозреваемых в террористической деятельности под руководством Корпуса стражей исламской революции. Баку и Тегеран придерживаются разных взглядов и по-разному действуют в регионе. Сегодня Азербайджан поддерживает дипломатические и экономические отношения, а также контакты в сфере безопасности с двумя ключевыми противниками Ирана — Израилем и Турцией.

В годы холодной войны Кавказ находился на передовой линии противостояния СССР — НАТО, и на советско-турецкой границе были сосредоточены крупные военные силы. Москва всячески культивировала тему геноцида армян и внутри страны, и за рубежом, чтобы очернить образ Турции как страны — члена НАТО, в особенности эта деятельность активизировалась в преддверии пятидесятой годовщины геноцида в 1965 году. Советское правительство также обратилось к проживавшим на Ближнем Востоке армянам, приглашая тех, кто пережил геноцид, и их потомков переселиться в советскую Армению. Были те, кто так и поступил, в их числе первый президент независимой Армении Левон Тер-Петросян³. Впоследствии многие пожалели о своем решении: жизнь в Советском Союзе оказалась тяжелой, особенно в сталинские времена, когда большое число репатриантов было отправлено в ГУЛАГ.

Сегодня Армения вслед за Советским Союзом ведет информационно-пропагандистскую работу в странах Средиземноморского бассейна. Бывший президент Армении Серж Саргсян, продвигая десять лет назад идею турецко-армянского примирения, видел в ближневосточных армянах свою главную аудиторию. В таких областях, как торговля, инвестиции и дипломатия, Армения до сих пор нуждается в этих общинах как партнерах. Иран долгое время оставался своего рода географическим и экономическим спасательным кругом для Армении, что периодически осложняло ее отношения с Соединенными Штатами. Во время войны 2020 года в Нагорном Карабахе Армения обратилась за дипломатической поддержкой и гуманитарной помощью к Кипру, Греции, Ливану и Иордании. Все четыре страны имеют натянутые или хотя бы непростые отношения с Турцией, что делает их очевидными дипломатическими партнерами Еревана.

Азербайджан не может похвастаться внушительной диаспорой, но Баку активно продвигает свои интересы в исламском мире. С 1990-х Организация исламского сотрудничества неоднократно принимала резолюции, подтверждавшие территориальную целостность Азербайджана, и призывала Армению вывести войска из Нагорного Карабаха как международно признанной территории Азербайджана. Многие исламские страны поддерживали резолюции Азербайджана в ООН и на других международных площадках. В первые годы после распада СССР Баку получал гуманитарную помощь от нескольких благополучных государств Персидского залива, что способствовало стабилизации положения в стране и помогало регулировать потоки миграции.

Размытые границы экономики и энергетики

На экономическом фронте энергетические трубопроводы и транспортные коридоры из Азербайджана через Грузию в Турцию открыли каспийским ресурсам путь в Юго-Восточную Европу и на Ближний Восток, что позволило Азербайджану влиять на ряд средиземноморских стран. Израиль давно пытается уговорить Азербайджан принять меры с целью снизить риск, связанный с Ираном. Сегодня приблизительно 40–45% импортируемой Израилем нефти поступает из Азербайджана; в то же время Израиль для Азербайджана — третий после Италии и Турции экспортный рынок. Поставки энергии в Израиль способствовали укреплению связей между странами как в области политики, так и в сфере безопасности. Азербайджан является вторым по величине покупателем израильского оружия, в чем можно было убедиться, когда Баку применил израильские беспилотники в ходе карабахского конфликта. Израиль также ратует за более тесное сотрудничество в области сельского хозяйства, имея в виду стремление Азербайджана снизить зависимость от углеводородов.

Албания и Италия получают азербайджанский газ по Трансадриатическому газопроводу — продолжению Трансанатолийского газопровода, идущего через всю Турцию от границ с Грузией до границ с Грецией. Он позволяет Азербайджану поставлять на турецкий рынок 6 млрд кубометров газа с дополнительными 10 млрд кубометров, предназначенными для Южной Европы. Недавнее соглашение между Азербайджаном и Туркменистаном о совместной разработке спорного газового месторождения Кяпаз (Сердар) на Каспии со временем позволит осуществлять поставки центральноазиатского газа на средиземноморские рынки. Страны Южного Кавказа давно выступают за создание энергетических коридоров, но экономическая жизнеспособность этих путей в значительной степени будет зависеть от изменений на мировых рынках энергетики и от обозначившегося перехода к низкоуглеродному будущему.

Прекращение огня между Арменией и Азербайджаном, достигнутое в ноябре 2020 года при посредничестве Москвы, предусматривает создание новых транспортных маршрутов, пролегающих через обе страны. Теоретически эти маршруты могли бы соединить Россию с Турцией и Ираном, выстроив новые связи между Югом и Севером, а также Востоком и Западом. Потенциально это может и усилить российское присутствие в регионе, и по-новому связать Каспийское море, Средиземное море и Персидский залив. Эти планы вызывают беспокойство в правительстве Грузии, поскольку любая транспортная инфраструктура, профинансированная Россией, подорвет роль Грузии как ключевого торгового пути, связывающего Восток и Запад между Каспием и Средиземноморьем. Некоторые из запланированных проектов вызывают тревогу и у Армении, учитывая дефицит ее доверия к Баку и Анкаре. Опасения Армении, отсутствие комплексного плана по стабилизации ситуации и установлению мира в Нагорном Карабахе и продолжающаяся изоляция Ирана будут усложнять этот новый взгляд на региональные транспортные связи.

Расширение сотрудничества и усиление конкуренции России и Турции

В последнее десятилетие отношения между Россией и Турцией заметно улучшились. Существенную роль в этом сыграли более тесные энергетические связи — отметим, например, газопровод «Турецкий поток» или АЭС «Аккую». Анкара также закупила российские системы ПВО, что вызвало напряженность в отношениях Турции и НАТО и, разумеется, весьма порадовало Москву. Взаимопонимание, установившееся между президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом и российским лидером Владимиром Путиным — в особенности в том, что касается их общей откровенной неприязни к многочисленным западным критикам, — благотворно влияет на взаимоотношения двух государств в целом.

Однако в отношениях между странами есть и проблемные зоны. Турция и Россия придерживаются противоположных взглядов на конфликты в Сирии и Ливии. Турция осуждает российскую агрессию против ее евразийских соседей, осуждает аннексию Крыма и говорит об угрозе наращивания российских военно-морских сил в Черном море. Анкара продолжает военное сотрудничество с Киевом; Украина в апреле 2021 года задействовала в небе над Донбассом несколько турецких ударных беспилотников «Байрактар-ТБ2» (предположительно, именно такие беспилотники с успехом использовал Азербайджан, когда одержал победу над Арменией в 2020-м). Тогда же, в период обострения ситуации на Востоке Украины, президент Украины Владимир Зеленский прибыл с визитом в Турцию для участия в заседании турецко-украинского стратегического совета высокого уровня, в котором он является сопредседателем наряду с Эрдоганом.

Операции Москвы на Ближнем Востоке, евразийские амбиции Турции, а также тот факт, что и Азербайджан, и Грузия смотрят на Анкару как на противовес России, подогревают российско-турецкое соперничество. Заинтересованные группировки в Турции стимулируют многоуровневый подход Анкары к взаимоотношениям с Грузией. Турецкий бизнес прекрасно развивается в Грузии, и начало этому было положено еще в 1990-е годы. Правительство Эрдогана оказывает существенную дипломатическую поддержку территориальной целостности Грузии, не признает независимости Абхазии и Южной Осетии и осуждает продолжающуюся российскую оккупацию грузинских территорий. В то же время весьма влиятельная абхазская диаспора в Турции, имеющая могущественное лобби в парламенте и бизнес-кругах, нацелена развивать торговые связи и отношения с жителями Абхазии ⁴.

Азербайджан давно стремился к более прочным связям с Турцией, рассматривая Анкару как своего самого сильного и надежного покровителя в международных делах. Турция является одним из главных инвесторов в экономику Азербайджана и Грузии, и все три страны соединены автомобильными дорогами, железнодорожными путями и трубопроводом. Азербайджан видит в Турции серьезный противовес не только России, но и Соединенным Штатам с Европой, которые все чаще критикуют положение с правами человека в стране.

Безоговорочная поддержка Азербайджана со стороны Турции серьезно замедлила посреднические усилия России в первые недели карабахской войны в 2020 году. То, что Турция непосредственно участвовала в конфликте, служит — в особенности в глазах Азербайджана — ограничительным фактором; Баку и Анкара настойчиво выступали за создание турецко-российского центра по мониторингу режима прекращения огня, который появился в начале 2021 года на азербайджанской территории.

По мере роста влияния Турции на Кавказе всем трем южнокавказским государствам нужно продумать, как приспособиться к усилению роли Турции в регионе. Анкаре же необходимо сбалансированно сочетать свое присутствие на Южном Кавказе и поддержание отношений с Москвой. Россия по-прежнему стремится сохранить регион как часть своей зоны преимущественного влияния и не слишком заинтересована в том, чтобы Турция получила более широкие региональные полномочия. Тем не менее то, что Турция добилась важной роли на Кавказе, — свершившийся факт, с которым России теперь придется иметь дело. Как заметила Хабибе Оздал (доцент кафедры международных отношений Стамбульского университета Окан. – Прим. ред.), Россия и Турция не союзники на Кавказе и Ближнем Востоке; они необязательно преследуют одни и те же цели. Но поскольку обе державы постоянно пересекаются друг с другом, они время от времени находят способы согласовывать свои конфликтующие интересы и сглаживать острые углы.

Новые и старые игроки на Южном Кавказе

Пока Турция и Россия борются за влияние на Кавказе, другие страны также заняты утверждением здесь своего влияния.

Китай, хотя и удален территориально, использует разные возможности, изучая инфраструктурные проекты на Южном Кавказе, в Персидском заливе и Средиземноморье. Все, что касается портов, автомобильных и железных дорог, попадает в поле зрения масштабной инициативы «Один пояс — один путь». Китайские компании проявили интерес к инфраструктурным проектам на побережьях Грузии и Азербайджана и к строительству автомобильных и железных дорог во всех трех южнокавказских странах. Однако работа над этими проектами идет медленно и сопровождается серьезными обвинениями в коррупции, эксплуатации работников и нанесении ущерба окружающей среде.

Решение Грузии разорвать в 2020 году контракт с «Консорциумом развития Анаклии» (изначально грузинско-американской организацией) на постройку глубоководного порта в Черном море возродило давнишний интерес Китая к этому проекту. Пекин, похоже, стремится соединить структуру, которую он помог создать в Центральной Азии, с аналогичными активами, которые он либо контролирует, либо планирует использовать в Средиземноморье, задействуя для этого Кавказ. Однако заинтересованность Китая в Кавказе на поверку может оказаться сугубо риторической. Китайские финансовые потоки материализовались далеко не так быстро, как рассчитывали расположенные там государства. Местные лидеры продолжают видеть в Пекине возможность разрешения многолетних проблем, связанных с угрозой доминирующего российского присутствия в регионе и напряженностью из-за войны России против Украины.

Иран тоже заявляет о себе на Кавказе. Тегеран выдвинул собственную мирную инициативу в разгар войны в Нагорном Карабахе в 2020 году. После прекращения огня, достигнутого при посредничестве России, Иран поддержал формат «3 + 3» — предложенный Турцией механизм регионального сотрудничества, который бы объединил три кавказских государства с Россией, Ираном и Турцией. Данный механизм более чем похож на опробованное тремя державами в Сирии сочетание сотрудничества и военных усилий. Кавказские государства, в особенности Грузия, прохладно восприняли это предложение. В отсутствие противовеса в виде Запада или других влиятельных игроков они по-прежнему настороженно относятся к стремлению Ирана, России и Турции доминировать в регионе.

Однако для Азербайджана и Армении Иран является главным экспортным рынком в регионе Персидского залива. Обе страны по-прежнему весьма заинтересованы в создании на юге транспортной инфраструктуры, которая способствовала бы освоению более широких рынков стран Персидского залива.

До иранских экономических трудностей 2018 года и пандемии коронавируса гости из Ирана являлись важным фактором развития туристических отраслей Армении, Азербайджана и Грузии. Будучи ключевым растущим сектором и существенным источником занятости для экономик Армении и Грузии, туризм в регионе сосредоточен главным образом в малом бизнесе. Пик туризма из Ирана пришелся на 2017–2018 годы, когда 220 000 иранцев путешествовали в Армению, 320 000 — в Грузию и 360 000 — в Азербайджан. Цифры существенно снизились в 2018 и 2019 годах, хотя Иран по-прежнему входит в пятерку стран, откуда на Южный Кавказ приезжает больше всего туристов.

Другие страны Персидского залива также начали инвестировать в туризм, банковское дело, строительство и энергетику южнокавказских стран, но, как правило, они воздерживаются от участия в политике и военных действиях, в отличие от того, как они ведут себя на Ближнем Востоке (как, скажем, Саудовская Аравия в Йемене или ОАЭ в Ливии).

Саудовская Аравия недавно объявила о заключении соглашения о постройке ветряной электростанции в Азербайджане, а ОАЭ вложили более 2 млрд долларов в совместный инвестиционный фонд, созданный в 2016 году. Товарооборот между ОАЭ и Азербайджаном также вырос в последние годы, хотя в 2019-м показатели находились на относительно минимальном уровне, составив 240 млн долларов. Однако налицо заметный торговый дисбаланс, поскольку импорт Эмиратов в Азербайджан значительно превышает экспорт Азербайджана. Баку рассчитывает, что инвестиции Эмиратов помогут Азербайджану восстановить территории, ранее занятые армянскими вооруженными силами.

В то же время Армения и Грузия видят в Персидском заливе потенциальный рынок для экспорта сельскохозяйственной продукции и хотят добиться заключения соглашений о свободной торговле с Советом сотрудничества арабских государств Персидского залива. Состоятельные жители Кавказа, включая тех, кто связан с организованной преступностью, также рассматривают Дубай как благоприятное место для размещения или отмывания денег.

Осталось ли место для Запада?

США и Европа, конечно, все еще остаются важными акторами в регионе, но их влияние — особенно в Армении и Азербайджане — неизменно слабеет.

Отношения Азербайджана и Запада в последние десять лет ухудшились. Причиной тому послужила ситуация с правами человека, а также то, что Азербайджан был разочарован работой Минской группы ОБСЕ, формально игравшей роль посредника в карабахском конфликте. Несмотря на свое долгое членство в Минской группе, ни Франция, ни США не смогли — а может, не захотели — выступить посредниками в переговорах хотя бы о временном прекращении огня. Азербайджан посчитал, что обе страны имеют большие и влиятельные армянские диаспоры и потому не могут быть беспристрастными переговорщиками. Армения же чувствовала себя брошенной Западом (и Россией) в этой войне, поскольку вялые усилия администрации Трампа добиться прекращения огня были предприняты слишком поздно. Пока непонятно, каковы планы администрации Джо Байдена в отношении послевоенной стабилизации, примирения и проектов в области управления — то есть в сферах, где есть необходимость в западной поддержке, финансировании и профессиональной компетенции.

Если не считать двух заметных инвестиций США в энергетику и горнодобывающую промышленность, а также денежные перечисления и благотворительные пожертвования армянской диаспоры, экономические связи США и Армении совсем незначительны. Ереван надеется, что соглашение о всеобъемлющем и расширенном партнерстве между Арменией и ЕС, равно как и усилия страны, направленные на проведение политических и экономических реформ, станут залогом более активного экономического участия Европы. Несмотря на недавние попытки расширить круг экономических партнеров, вряд ли Армению в ближайшее время ждет в этом успех, учитывая экономическое влияние России в стране и членство Армении в Евразийском экономическом союзе. Политическая нестабильность в результате поражения в войне 2020 года также ухудшает инвестиционный климат в стране. А для Азербайджана, невзирая на напряженные отношения, ЕС остается крупнейшим торговым партнером (хотя большая часть этой торговли приходится на энергетический сектор и ведется преимущественно с одной страной — Италией).

Грузия тем временем по-прежнему стремится стать членом трансатлантического сообщества. В знак партнерских отношений с Западом она предоставила базу для тренировочного лагеря НАТО в окрестностях Тбилиси, хотя и находится в крайне небезопасном положении из-за продолжающейся оккупации Россией грузинских территорий и постоянных угроз ее суверенитету со стороны РФ. Несмотря на то что объем торговли с США ничтожен, соглашение между Грузией и ЕС о глубокой и всеобъемлющей зоне свободной торговли привело к снятию визового режима для граждан Грузии. Это стимулировало развитие туризма, связей по линиям образования и трудовой миграции, а также немного подстегнуло двустороннюю торговлю между Грузией и ЕС. Однако же укрепление экономических связей с Евросоюзом не разрешило проблем Грузии, связанных с высоким уровнем бедности, безработицей и неполной занятостью. Хотя Грузия в плане проведения реформ безоговорочно остается самым успешным государством во всей постсоветской Евразии, поддержка Западом ее усилий не предотвратила ни политического хаоса в стране, ни отступления от демократии.

Заключение и рекомендации для политиков

В геополитическом отношении Южный Кавказ переживает переходный период. Перестав быть глухой окраиной Советского Cоюза, Южный Кавказ сегодня связан с куда большим числом регионов мира, находясь под их влиянием и взаимодействуя с ними. Взаимозависимость южнокавказских государств и их соседей в Средиземноморье и Персидском заливе возрастает. Несмотря на разрушительные последствия пандемии, эти новые связи, скорее всего, сохранятся. Данная тенденция не должна вызывать тревогу у западных политиков; Южный Кавказ, по сути, заново открывает свою историческую географию как регион со множеством разных влиятельных соседей. Это позитивное изменение.

На регион также оказывают влияние более широкие глобальные тенденции. Сокращение внешнеполитической активности Вашингтона, которое началось при Обаме и ускоренно продолжилось при Трампе, привело к подъему изоляционизма. Образовавшийся в результате вакуум побудил лидеров всех южнокавказских государств выстраивать перекрестные отношения, которые более тесно связывают Кавказ с Ближним Востоком, Средиземноморьем и Азией. В целом региональная интеграция также является позитивным фактором.

Правительства Армении, Азербайджана и Грузии следят за сигналами из Вашингтона, чтобы понять, планирует ли администрация Байдена снова уделить долю своего внимания Южному Кавказу. Однако нынешний разворот США в сторону Индо-Тихоокеанского региона и необходимость реагировать на подъем Китая дают основания предполагать, что Вашингтон сосредоточится на решении более насущных проблем в других местах. Кроме того, перед администрацией Байдена стоят иные, довольно неотложные глобальные и внутренние проблемы — начиная с пандемии, экономического восстановления, расовой справедливости и изменения климата. На этом фоне ключевым игрокам на Южном Кавказе вряд ли стоит ожидать серьезного внимания на высоком уровне со стороны Вашингтона.

Тем не менее американские и европейские политики будут выступать за создание более стабильного и процветающего Южного Кавказа. Но этого нельзя добиться одним лишь желанием. Помогут только полномасштабные реформы, которые позволят региону справиться с глубоко укоренившимися проблемами в области управления и урегулировать местные конфликты, а также дадут южнокавказским государствам возможность интегрироваться в более широкие региональные (и глобальные) экономические и политические структуры. Последние политические кризисы в Армении и Грузии свидетельствуют о том, что общество по-прежнему сильно поляризовано и отступление от демократии является реальной угрозой. И все же граждане стран региона ясно дали понять, что им нужны эффективно работающие правительство и экономика.

Новая команда, отвечающая за внешнеполитическую программу Вашингтона, при разработке подхода к вопросу Южного Кавказа должна признать происходящие в регионе перемены и поощрять его стремительно расширяющиеся связи с близкими и далекими соседями. Нельзя больше смотреть на регион сквозь примитивную призму конкуренции между Россией и Западом или противодействия российскому неоимпериализму; за регион идет непрекращающийся спор новых сильных держав, и его затрагивают более масштабные региональные проблемы, включая экстремизм, миграцию, этническую напряженность, сдвиги на энергетическом рынке и пандемию.

Западу, разумеется, предстоит сыграть свою роль в деле смягчения последствий пандемии, выявившей проницаемость международных границ. США и Европа должны помочь Кавказу в приобретении необходимого количества вакцин и содействовать его дальнейшей интеграции в весь большой регион. И Россия, и Китай хотели вывести свою вакцину на этот рынок, однако дефицит производства, вопросы к эффективности препаратов и сомнения относительно вакцинации как таковой затормозили программу вакцинации во всех трех странах Кавказа. Западу также следует помочь региону в решении более широких проблем гуманитарной и экономической безопасности, которые усугубил COVID-19. Для этого необходимо уделить повышенное внимание основной человеческой потребности в безопасности, особенно в ситуации, когда нет безусловных перспектив для проведения демократических реформ.

Вашингтон не должен сетовать на эти перемены в регионе и на стремление государств Кавказа привлечь новых партнеров, помимо России и Запада. Изменение географии Кавказа соответствует давней политической цели США: пресечь претензии Москвы на исключительное влияние в регионе. История Южного Кавказа после распада СССР показывает, что ни одна держава сама по себе не смогла добиться гегемонии в этом сложном регионе. Формирующийся сегодня многополярный мир в сочетании с динамикой на местах и новыми моделями торговли сильно затруднит для России или любого другого отдельного государства возможность долго доминировать в регионе.

Тем не менее у Соединенных Штатов есть свои интересы на Южном Кавказе, и их надо реализовывать — в особенности в Грузии, где крупные инвестиции были сделаны в государственные политические и экономические реформы, укрепление обороны и интеграцию в Запад. Однако характер предыдущего политического курса США дает основания предполагать, что у Вашингтона нет и, по всей вероятности, не будет столь серьезного стратегического интереса к региону, как у непосредственных соседей Южного Кавказа. Одно только расстояние между США и Кавказом говорит о том, что Вашингтону не стоит делать вид, будто это не так. Но отдаленность, разумеется, не означает, что администрация Байдена должна игнорировать регион, особенно учитывая, что он является местом, где встречаются интересы некоторых крупнейших конкурентов Запада (Китай, Иран и Россия) и его самых непростых партнеров (Израиль, Турция и Саудовская Аравия).

Со временем администрации Байдена следует четко определить место Южного Кавказа в длинном списке приоритетов США. Соединенные Штаты должны продолжить работу, направленную на достижение стабильности в регионе, помогать сглаживать или предотвращать региональные конфликты и пресекать незаконные финансовые и людские потоки. США и их европейские партнеры должны поспособствовать стабилизации, восстановлению и интеграции после недавней войны в Нагорном Карабахе, учитывая, как печально себя показали в этом отношении Россия и Турция в других регионах. Имея в виду многолетние инвестиции США в Грузию и ясно выраженное стремление армянского народа к более эффективному государственному управлению, Запад должен продолжать поддерживать демократические и экономические реформы в этих странах (но эта поддержка должна предоставляться на определенных условиях и по запросу самих государств).

Вашингтон должен наконец признать роль других игроков, а также тот факт, что они тоже заинтересованы в стабильности на Южном Кавказе, и опираться на них, используя их возможности по защите общих интересов в регионе. Новый подход требует более точечного применения мощи США и боле тонкого инструментария вместо масштабных программ преобразований, которые Вашингтон продвигал раньше и, как правило, с небольшим успехом. Потребуется помощь союзников и партнеров, чтобы укрепить способность государств Южного Кавказа противостоять жестким и напористым соседям и решать свои внутренние проблемы по принципу «снизу вверх».

Благодарности

Автор выражает благодарность Томасу де Валу, Анне Оганян, Джоанне Притчетт, Джину Румеру, Джону Теффту и Эндрю Вайссу за их комментарии к первым наброскам этой статьи, а также Татьяне Пяк за помощь в поиске информации и редактировании.

Примечания