10 марта 1985 года, 30 лет назад скончался генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Черненко, предпоследний из «шестерки» Леонид Брежнев — Юрий Андропов — Михаил Суслов — Дмитрий Устинов — Андрей Громыко — Константин Черненко, принимавшей на закате советской власти принципиальные политические решения. Остался только министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко. И он оказался не только долгожителем, но и политиком, поставившим на правильную фигуру — Михаила Горбачева. Что обеспечило Громыко спокойную старость на посту председателя президиума Верховного совета Советского Союза. Министр, которого звали «мистер Нет», закончил свою карьеру «президентом».
Началась новая эпоха — перестройка, которая расколдовала огромную страну — спящую красавицу. Начался путь к превращению государства-монстра в нормальную западную демократию. Транзит, который не только не закончен до сих пор, но и развернулся вспять.«Завещание» Андропова
Смерть Черненко была констатирована в 19 часов 20 минут. Академик Евгений Чазов, глава кремлевской медицины, тут же позвонил Горбачеву. Не главе Московского горкома партии и члену Политбюро (ПБ) Виктору Гришину, не другому члену Политбюро, бывшему «хозяину» Ленинграда Григорию Романову, двум претендентам на высшие позиции в государстве-партии, а именно Горбачеву. Едва ли Чазов что-то знал о том, кто станет первым лицом. Скорее, чувствовал. Хотя, конечно, по номенклатурным правилам «продолжателем дела» как раз и должен был стать тот, кто вел заседания секретариата ЦК и Политбюро, а именно — Михаил Сергеевич, который постоянно подменял больного Черненко.
Такое положение сложилось, как ни странно, благодаря самому Константину Устиновичу, который, возможно, не слишком доверял Горбачеву, но еще меньше доверял Гришину и Романову. В феврале 1984 года вопрос решился в пользу Михаила Сергеевича, притом, что предсовмина Николай Тихонов и те же Гришин и Романов выступали против. Громыко проявил чудеса дипломатии, поддержав высказавшегося за Горбачева Дмитрия Устинова и произнеся следующее: «Горбачев уже вел заседания секретариата, и, говорят, у него хорошо получается. Может быть, так и поступим: пусть пока, временно, он продолжает вести заседания. А там — видно будет». К слову, это пожелание соответствовало некоему нигде не зафиксированному «завещанию Андропова», который настаивал на том, чтобы Горбачев брал на себя ведение заседаний секретариата и ПБ.
Помощник и спичрайтер Константина Черненко Вадим Печенев вспоминал: «Выждав месяца два-три, Черненко, когда Романов находился, кажется, в отпуске, пересадил Горбачева на первое место за столом заседаний Политбюро по свою правую руку — перед Романовым».
Шопен и Громыко
Поздним вечером дня кончины Константина Черненко Виктор Гришин, у которого, как говорят, имелись тайные списки новых членов Политбюро — на случай его прихода к власти, смирился с неизбежным поражением — предложил назначить будущего «Горби» председателем похоронной комиссии. То есть де факто следующим руководителем страны.
Из дневника Анатолия Черняева, замзава международным отделом ЦК, будущего помощника президента СССР, оказавшегося рядом с ним в Форосе во время путча 1991 года: «11 марта 1985 г. Печальная музыка в 7 утра вместо передачи «Опять двадцать пять» насторожила… И действительно, Шопен вновь, как уже не раз, стал первым информатором советских людей и заграницы о том, что в СССР предстоит «смена эпох»…».
По данным Черняева, в полночь главные партийные интеллектуалы Вадим Загладин, Андрей Александров-Агентов, Анатолий Лукьянов, Вадим Медведев были подняты по тревоге, и Горбачев поручил им составить речь для будущего руководителя партии и страны — для Пленума, который должен был пройти в 17:00 (в 14:00 — Политбюро). Примерно в то же самое время туда же, в зал заседаний Политбюро в Кремле, был вызвал помощник Черненко Виктор Прибытков — ему было поручено Горбачевым и, что характерно Егором Лигачевым, возглавить группу по подготовке обращения к советскому народу и ряд других полагавшихся по протоколу текстов.
У исторических событий и речей много отцов: согласно воспоминаниям Александра Яковлева, похоронную речь писали он и Валерий Болдин, один из будущих помощников Михаила Сергеевича, его «орговик», а впоследствии — участник заговора ГКЧП.
Но еще до этого на 11 вечера было назначено заседание ПБ. Горбачев попросил Громыко приехать на полчаса раньше. По воспоминаниям Михаила Сергеевича, разговор был коротким:
— Люди ждут перемен. Они назрели. Их нельзя больше откладывать. Будет трудно, но надо решаться. Думаю, что в этой ситуации нам с вами нужно объединить усилия.
Громыко спокойно и твердо сказал:
— Согласен с вашими оценками и принимаю ваше предложение.
— Ну что ж, договорились.
Горбачев отмечает, что его и Громыко «пытались сблизить». Кто — не уточнил. Историк Рудольф Пихоя сообщает, что челночную дипломатию осуществляли сын Громыко Анатолий, возглавлявший Институт Африки АН СССР, директор Института востоковедения Евгений Примаков и директор ИМЭМО Александр Яковлев. Такое вот «академическое» посредничество. За Примаковым и Яковлевым, по утверждению Пихои, стоял зампред КГБ, будущий глава Комитета и один из вдохновителей путча-1991 Виктор Крючков. Последнее обстоятельство решительно не подтверждается Яковлевым, который в своих мемуарах писал о том, что Крючков активно подбивал к нему клинья, но будущий идеолог перестройки отмахивался от навязчивой «дружбы». Что же, многие готовились въехать на плечах Горбачева в большую историю. Иные в нее потом вляпались…
11 марта новый генсек выступил на Пленуме с «тронной» речью. Уже в ней прозвучали ключевые слова, которые, возможно, придумал Вадим Медведев: «ускорение социально-экономического развития страны». Слова «перестройка» и «гласность», естественно, еще не были произнесены. Но месседж на обновление аудиторией был получен. И страна, и элиты устали от похоронной музыки и ждали перемен. Даже первые секретари обкомов, «соль» партии, были готовы к изменениям — причем во многом благодаря предварительной работе секретаря ЦК, зав оргпартотделом Егора Лигачева.
Речь Горбачева встретили долго не смолкавшей овацией, которая шла волнами.
Прелюдия
За два года до этих событий из печати вышел третий номер журнала «Коммунист». В статье Андропова можно было обнаружить странную фразу: «Нам надо трезво представлять, где мы находимся». На июньском Пленуме ЦК 1983 года он разовьет ту же мысль: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся». (По косвенным данным, авторство фразы принадлежит Вадиму Загладину, любимому спичрайтеру Брежнева.) Это были слабые попытки задуматься над тем, как вытаскивать из болота истории все глубже проваливавшуюся туда страну.
На Горбачева как на преемника «ставил» Юрий Андропов, но подготовить почву для прихода молодого энергичного лидера сразу после себя не успел: один похоронный катафалк сменял другой, и в «очереди» за Андроповым стоял не Горбачев, а Черненко. Зато период правления Константина Устиновича убедил буквально всех в том, что правление геронтократов полностью — биологически — исчерпало себя.
Тем не менее, с учетом тайного соперничества в ПБ и неясности со здоровьем Черненко, Горбачеву нельзя было просто плыть по течению. Правда, его попытка подготовить на конец 1984 года Пленум ЦК по вопросам научно-технического развития – в связи с тем, что отставание СССР становилось слишком очевидным — провалилась: «старики» забодали идею. Было принято политическое решение о проведении Пленума по мелиорации. Кроме того, большая интрига закрутилась вокруг задуманного Горбачевым совещания по идеологическим вопросам. И оно было проведено в декабре 1984-го, хотя Черненко предлагал эту конференцию отменить. Но вопреки даже номенклатурным правилам речь Михаила Сергеевича на совещании, которая готовилась его тогдашним интеллектуальным штабом (Наиль Биккенин, Александр Яковлев, Вадим Медведев, Валерий Болдин), не была целиком опубликована партийной прессой. Один из идеологических лидеров консервативного крыла, главный редактор журнала «Коммунист» Ричард Косолапов проявил некоторую недальновидность, предложив Горбачеву сделать на основе выступления всего лишь статью. Потом это ему стоило потери высокого поста.
Зато в том же декабре 1984-го Михаил Горбачев отправился в Великобританию, где встретился с Маргарет Тэтчер. И это событие неожиданно стало историческим, превратившись в своего рода смотрины потенциального советского руководителя.
Горбачев, еще на ставший всемирным идолом «Горби», немедленно обаял одного из лидеров западного мира, сообщив, что не имеет «поручения от Политбюро убедить вас (Маргарет Тэтчер. — Ред.) вступить в коммунистическую партию». Михаил Сергеевич вспоминал: «Я разложил перед премьер-министром Великобритании большой лист бумаги, расчерченный в тысячу клеток. Все запасы уже накопленного ядерного оружия были в равных долях размещены по этим клеткам. Одной тысячной доли этих зарядов было достаточно для того, чтобы подорвать основы жизни на земле. Реакция госпожи Тэтчер была выразительной и эмоциональной».
Александр Яковлев, который в то время стал очень близок с Горбачевым и был членом делегации, посетившей Великобританию, писал в своих мемуарах: «Совещание по идеологии и визит в Англию оказались, как я считаю, своеобразной прелюдией, пусть и робкой к тем переменам, которые напряженно ждала страна».
«Всем надо перестраиваться»
Не все, в том числе на Западе, восприняли перемены в Кремле и на Старой площади как четкий сигнал к реформам. Сразу после избрания Горбачева генеральным секретарем Збигнев Бжезинский, бывший помощник президента США по национальной безопасности, сказал: «Мы не должны уделять слишком много внимания его костюму или манерам, так вдохновляющим западных корреспондентов или тому, что у его жены сумочка от Гуччи». Едва ли в самом СССР ждали немедленных радикальных преобразований. Но спрос на перемены был огромный.
Уже в докладе на Пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 года Горбачев ставит задачу ускорения темпов роста: «В чем причина трудностей? … Своевременно не был должным образом оценены изменения в объективных условиях развития производства, необходимость ускорения его интенсификации, перемен в методах хозяйствования и, что особенно важно, не проявлялась настойчивость в разработке и осуществлении крупных мер в экономической сфере».
А потом, в мае 1985-го, случилось небывалое: во время пребывания в Ленинграде лидер пошел в народ и сказал, что «всем надо перестраиваться».
Перестройка, которую только сейчас по-настоящему развернули вспять, началась.