На Кавказе любят говорить о традициях, объясняя специфику этой территории особенно консервативным менталитетом местных этносов. Однако означает ли это, что там на самом деле живут глубоко архаичные, застрявшие в прошлом социумы, не способные к развитию в рамках современной цивилизации? Вроде бы напрашивается положительный ответ на этот вопрос. На самом деле, при всей внешней очевидности, это глубоко неправильный вывод.
Дело в том, что, когда традиции сильны, они, собственно, не нуждаются в особом осмыслении. Это просто та естественная среда, в которой живут люди, далеко не всегда осознавая, что они живут «по традиции». Конечно, в традиционных обществах, наряду с малой, существовала так называемая большая традиция, когда сложившаяся модель организации жизни концептуализировалась и идеализировалась. Но этим занимались высоколобые интеллектуалы в городах, на повседневную жизнь обычных людей это особого влияния не оказывало. Обычные люди продолжали жить, как их отцы и деды, и наличие традиционных норм позволяло им структурировать взаимодействие с окружающим миром, снижать неопределенность в отношениях между людьми.
Тема традиций становится актуальной как раз тогда, когда жизнь начинает быстро меняться, и традиции разрушаются, уходят. Что приходит на смену? На самом деле очень часто приходит хаос. Потому что старые правила игры в резко изменившихся условиях уже не работают, а новые еще не сформировались. Социологи придумали специальный термин для обозначения этого явления — вслед за Эмилем Дюркгеймом они стали называть его «аномия» (безнормие, беззаконие). Подобная ситуация чрезвычайно некомфортна для человека: неопределенность резко возрастает, риски взаимодействия между людьми увеличиваются.
Собственно, подобную аномию после краха коммунистической модели переживает все наше общество. Но на Северном Кавказе это чувствуется особенно остро, поскольку там с начала 1990-х годов действуют дополнительные факторы, усиливающие нормативный хаос. Во-первых, более традиционное северокавказское общество тяжелее переживало резкий слом сложившейся модели. Во-вторых, к этому добавились активные процессы урбанизации — миграции сельских жителей в города, где уже не работают сельские нормы жизни и одновременно под влиянием этой миграции размывается городская культура. Особенно ярко эти процессы проявились в Дагестане, но они ощущаются и в других северокавказских республиках.
Именно в подобной ситуации актуальной становится тема традиций как один из во многом иллюзорных путей восстановления порядка. Фактически этот путь призывает к возврату в прошлое, в то уютное состояние, когда все было стабильно, понятно, предсказуемо. Когда жизнь человека жестко контролировалась старшими и авторитетными людьми, молодежь не наглела, женщина знала свое место, власти стояли на страже традиционных устоев. Возвышение роли традиций в подобной ситуации — это тоска по «золотому веку», который, очевидно, уже никогда не вернется. Могут сохраняться традиции как внешние формы уважения к старшим. Но по сути следует признать, что эти нормы не столько традиционные, сколько общецивилизационные.
Причем надо понимать, что традиции, которые призывают сохранять их защитники, — это далеко не всегда именно те нормы жизни, которые пришли из прошлого. В такие периоды активно происходит «изобретение традиций». Так, камнем преткновения во многих кавказских селах являются дорогие, разорительные для небогатых семей свадьбы и особенно поминки. Этот обряд защищают как традиционную норму сельской жизни. Между тем, по многочисленным свидетельствам, происхождение данной традиции — достаточно недавнее. Это вполне объяснимо. В прошлом горцы жили бедно, и возникнуть подобной расточительной норме было неоткуда. Социальное расслоение, соревнование по материальному достатку — относительно поздние явления. Очевидно, эта традиция изобретена.
Но стремление к возрождению (изобретению) традиций — далеко не единственный вариант реакции на аномию. Альтернативой ему на Северном Кавказе выступает исламский фундаментализм, который принято называть нетрадиционным исламом. Нет ничего более ошибочного, чем считать это течение традиционалистским. Исламские фундаменталисты резко противопоставляют себя традиционалистам, будь то сторонники адатов (традиционных норм) или так называемого традиционного, народного ислама, по факту также тесно переплетенного с адатами.
Фундаменталисты предлагают альтернативный путь преодоления аномии — принципиально иную идеологию устройства общества, основанного не на людских законах (которые в условиях аномии практически не решают задачу установления порядка), а на законах Всевышнего. Для сторонников традиций ценностью является «жить, как предки», для фундаменталистов принципиально важно понимание исламских норм в их исходном, классическом виде. Для сторонников традиций авторитет человека определяется возрастом, для фундаменталистов — знаниями («знание противостоит традиции» — цитата из интервью с одним из представителей этого течения).
Можно справедливо считать исламскую модель общественного устройства утопичной и несовместимой с ценностями индивидуализма и свободы (хотя, как утверждал Макс Вебер, реальные результаты влияния религиозных идеологий могут принципиально отличаться от намерений их авторов). Но называть ее традиционалистской было бы абсолютно неверно.
Есть и еще один источник актуализации проблематики традиций. Авторитарные режимы — в первую очередь в Чечне — эксплуатируют тему традиций, позволяя себе на этой основе действия, выходящие за рамки российского правового поля. Однако и тут нужно понимать, что на самом деле это не опора на традиции, а именно использование традиций для легитимации собственных действий.
Ведь традиции в первую очередь — это способ самоорганизации местных сообществ. Когда в одном из дагестанских сел обсуждается возможность выселения семей, члены которых участвовали в коллективном изнасиловании несовершеннолетней, — можно сказать, что это собираются делать, опираясь на традиции. Когда неизвестные в масках, следуя призывам главы республики, разрушают дома боевиков и насильственно выгоняют их семьи — это очевидный властный произвол, прикрывающийся традициями.
Таковой представляется на сегодняшний день ситуация с традициями на Северном Кавказе. Но отличается ли она принципиально от того, что характерно для других российских регионов, для страны в целом? Скорее более правильным было бы признать, что с проблемой посткоммунистической аномии в той или иной степени столкнулась вся Россия, а политическая и социальная эволюция последних лет еще сильнее сокращает разницу между Северным Кавказом и другими российскими регионами.
Ирина Стародубровская — руководитель направления "Политическая экономия и региональное развитие" Института Гайдара, специалист по Северному Кавказу