В марте этого года ООН ввела против Северной Кореи санкции (по резолюции №2270 Совбеза). Это было ответом на очередные ядерные испытания, проведенные КНДР в январе, а также на испытания межконтинентальной баллистической ракеты, состоявшиеся в феврале. И то и другое было запрещено Северной Корее более ранними решениями ООН.
Резолюция №2270 была далеко не первой резолюцией Совбеза, вводящей санкции против КНДР. Санкции против Северной Кореи вводили и раньше, хотя и не так давно, как многие думают. Впервые ООН приняла такое решение только в 2006 году, то есть после того, как в Северной Корее провели первое испытание ядерного оружия. Однако тот режим санкций, который действовал до марта 2016 года, был на удивление умеренным и оказывал весьма ограниченное влияние на экономическую жизнь Северной Кореи.
Санкции, которые были предусмотрены резолюцией №2270, на первый взгляд казались чрезвычайно серьезными, потому что они наносили удар по главному источнику валютных доходов КНДР – экспорту полезных ископаемых (на них приходится более двух третей всего северокорейского экспорта). Однако поступающие из КНДР сведения показывают, что эффективность новых санкций оказалась фактически нулевой.
Китайская оговорка
В соответствии с резолюцией №2270 страны, входящие в ООН, не имеют права покупать у КНДР многие виды полезных ископаемых, в том числе уголь и железную руду. Впрочем, с самого начала эти ограничения были небезусловными, так как в тексте резолюции содержалась весьма неожиданная и многозначительная оговорка. Теоретически резолюция запрещает экспорт железной руды и угля, но при этом страна-покупатель имеет право заключать такие сделки с северокорейскими организациями в том случае, если прибыль от таких сделок будет использована Северной Кореей в гражданских целях.
Поскольку КНДР никогда не отличалась прозрачностью, очевидно, что на практике невозможно отличить сделку, прибыль от которой пойдет на закупку компонентов для центрифуг в центре очистки урана, от сделки, доходы от которой будут использованы на закупку детского питания. Таким образом, эта оговорка сознательно предоставляла членам ООН немалую свободу в выработке санкционной политики в отношении КНДР. Если учесть, что суммарный экспорт угля и железной руды в последние годы приносил КНДР около половины всей валютной выручки (точнее, той валютной выручки, которая нам известна), то понятно, насколько значимой была эта оговорка.
Скорее всего, эта лазейка была включена в текст резолюции №2270 по настоянию китайских дипломатов, которые хотели, чтобы у них была возможность не участвовать в экономических санкциях против Северной Кореи, сохраняя при этом лицо и не идя напрямую против буквы решений Совбеза ООН. Однако в марте, когда члены Совбеза единогласно проголосовали за введение новых санкций, казалось, что Китай настроен на то, чтобы проводить в отношении КНДР жесткую политику. Весной из Китая приходили известия, говорившие о значительном снижении объемов китайской торговли с Северной Кореей.
Ничего удивительного в этом нет. Хотя Китай и рассматривает КНДР как стратегически полезное предполье и буферную зону, в целом в Пекине и к северокорейскому режиму, и к его ядерной программе всегда относились негативно. В последние годы, после прихода к власти Си Цзиньпина, это критическое отношение только усилилось. Поэтому китайское решение поддержать жесткий санкционный режим было вполне объяснимым, хотя все равно несколько неожиданным для большинства наблюдателей.
Сами организаторы санкций утверждают, что их целью является не подрыв северокорейской экономики, а максимальное затруднение жизни пхеньянской элиты. Однако нужно обладать немалой наивностью, чтобы верить в то, что возможно проводить такую политику санкций, которая затрудняла бы жизнь верхушки и при этом практически не затрагивала бы жизнь низов.
Кукуруза и валюта
Впрочем, беспокоится о том, что санкции заставили страдать простых северокорейцев, едва ли следует: к настоящему моменту стало ясно, что санкции не оказали сколь-либо заметного влияния на состояние северокорейской экономики. Говорить об этом можно с уверенностью, так как, несмотря на закрытость северокорейского общества (впрочем, часто переоцениваемую), в нашем распоряжении есть несколько важных и объективных индикаторов, которые дают неплохую картину состояния дел в экономике страны. К этим индикаторам относятся, во-первых, обменный курс валюты, а во-вторых, рыночные цены на продовольствие.
В последние 10–15 лет карточная система в КНДР практически перестала функционировать, и сейчас продовольствие по карточкам получают лишь некоторые привилегированные группы населения, включая, например, большинство жителей Пхеньяна. Остальные снабжаются с рынка, где цены формируются самым что ни на есть классическим способом – под влиянием спроса и предложения. Ухудшение экономической ситуации в стране неизбежно ведет к повышению цен на рис и зерновые – главный источник калорий для подавляющего большинства жителей Северной Кореи (кстати, вопреки распространенному мнению основной злак на северокорейском столе кукуруза, а не рис, который и остается пищей привилегированных слоев).
Последние несколько месяцев были временем, когда цены на северокорейских рынках оставались на удивление стабильными. Например, в середине марта средняя цена килограмма риса в Пхеньяне составляла 5100 вон, а в конце июля – 5200 вон.
К похожим выводам приводит изучение и другого доступного индикатора – обменного курса валют. Надо сказать, что даже в весьма свирепые времена правления Ким Ир Сена, то есть до 1994 года, Северная Корея отличалась необычным, по меркам социалистических стран, либерализмом в вопросах валютной политики. А в последние 15–20 лет иностранная валюта в КНДР ходит практически свободно. Рыночный курс валюты широко используется и государственными организациями в их расчетах между собой и с иностранными партнерами. Курс этот формируется стихийно и, соответственно, отражает реальное положение северокорейской экономики. Как и следовало ожидать, первые месяцы жизни под санкциями не были отмечены сколь-либо заметными валютными колебаниями: в марте за один доллар давали 8190 вон, а в июле – 8210 вон.
Вывод о неэффективности санкций подтверждается и менее надежными, но в целом достаточно репрезентативными наблюдениями. В частности, продолжается активное жилищное строительство в северокорейских городах, некоторые из которых в последние годы переживают настоящий строительный бум (почти всегда за этим бумом стоит не государственный, а частный капитал). Наблюдения за освещенностью северокорейских населенных пунктов в ночное время, которые ведутся уже несколько лет, показали лишь небольшое снижение освещенности, что говорит о том, что ситуация с электроэнергией если и ухудшилась, то не слишком сильно.
Тайна неэффективности
Учитывая, казалось бы, беспрецедентно жесткий характер международных санкций, наблюдаемую экономическую стабильность можно считать политико-экономической загадкой. Специалисты, которые активно обсуждают эту ситуацию между собой, выдвинули несколько предположений, позволяющих объяснить тайну неэффективности санкций.
Первое и самое распространенное предположение связано с тем, что Китай, скорее всего, не полностью соблюдает требования, возложенные на него резолюцией №2270, – в том числе и благодаря уже упомянутой оговорке, позволяющей без формального нарушения резолюции покупать у Северной Кореи уголь и железную руду.
Во-вторых, не исключено, что в распоряжении КНДР за последние благополучные (по меркам КНДР) годы скопились валютные и продовольственные резервы, которые сейчас и используют для смягчения воздействия санкций.
В-третьих, возможно, существующая торговая статистика менее надежна, чем было принято считать. В частности, в валютном доходе страны большую, чем считалось, роль могут играть такие виды деятельности, которые не учитываются статистикой, например отправка за границу северокорейских рабочих или торговля оружием со странами Ближнего и Среднего Востока.
Каковы бы ни были причины, по которым санкции не оказали сколь-либо заметного действия на северокорейскую экономику, сейчас становится ясно, что интенсивность внешнего давления на КНДР скоро снизится. Связано это с явными (и вполне предсказуемыми) признаками изменения позиции Китая.
Сейчас на Китай приходится примерно 90% всей внешней торговли Северной Кореи, так что именно от его позиции зависит эффективность любых экономических санкций. Когда в марте 2016 года китайские дипломаты согласились поддержать резолюцию №2270, проект которой был в основном разработан американскими дипломатами, они, скорее всего, рассчитывали на то, что этот жест доброй воли будет по достоинству оценен в Вашингтоне. Не исключено, что в ходе переговоров по подготовке резолюции №2270 китайцам были даны прямые обещания не увеличивать американское военное присутствие в регионе.
Однако события последних месяцев показали, что Соединенные Штаты вовсе не собираются воздерживаться от тех действий, которые вызывают раздражение в Пекине (вопрос о необходимости и правомерности этих действий мы пока оставим за скобками – для нас тут важен не ответ на извечный вопрос «кто прав», а то, как все это влияет на ситуацию на Корейском полуострове). Во многом это связано с обострением ситуации в Южно-Китайском море, в которую неизбежно оказываются втянуты и США, выступающие там на стороне своих старых (Филиппины) и потенциально новых (Вьетнам) союзников и полусоюзников.
В частности, в конце мая 2016 года президент Обама посетил Вьетнам – страну, которая, несмотря на память о Вьетнамской войне, в последнее время видит в США полезный противовес в своем многовековом противостоянии с Китаем. В ходе этого визита Штаты заявили о готовности продавать во Вьетнам современные системы вооружения, что, разумеется, вызвало раздражение в Пекине.
Наконец, недавно было принято принципиальное политическое решение о том, что на территории Корейского полуострова будет размещена американская система противоракетной обороны THAAD. Вашингтон заверяет, что система эта предназначена исключительно для противодействия северокорейским ракетам и технически ничего другого делать не может. Однако в китайском (равно как и в российском) руководстве не очень доверяют этим заверениям и вдобавок опасаются, что само по себе размещение THAAD может создать опасный прецедент для развертывания в Восточной Азии систем ПРО, нацеленных на Россию и Китай. Более того, решение о размещении THAAD может восприниматься в Пекине как некая черная неблагодарность, как нежелание Вашингтона (и отчасти Сеула) ответить на китайскую готовность пойти на уступки по северокорейскому вопросу, которую Пекин продемонстрировал, проголосовав в поддержку резолюции №2270.
Пока недовольство Китая проявляется в демонстративных акциях – например, в виде резкого сокращения культурного сотрудничества с Южной Кореей (целая серия давно запланированных совместных мероприятий недавно была отменена китайской стороной без объяснения причин). Но понятно, что отменой гастролей сеульских поп-звезд дело не ограничится. Вполне вероятно, что в ближайшее время Китай сменит гнев на милость в своих отношениях с Пхеньяном. Собственно говоря, первые признаки этого уже появились: статистика показывает, что в июне Китай увеличил закупки в КНДР угля и железной руды.
Так что есть основания полагать, что новый раунд международных санкций, самый серьезный в истории КНДР, оканчивается так же, как и предшествующие, не столь серьезные попытки, – провалом. Не исключено, что этому провалу надо только радоваться, ибо «успешные санкции» вполне могли привести к голоду в КНДР, но едва ли достигли бы своей главной цели, которая заключается в том, чтобы заставить руководство КНДР отказаться от ядерного оружия. Скорее всего, эта цель сейчас недостижима в принципе, хотя признать этот грустный факт международное сообщество не может и не хочет.