Коллективное давление на противника – частый сюжет в международных отношениях, и сегодняшнее положение России, несмотря на несопоставимые масштабы стран, имеет немало общего с опытом, например, Ирана. При этом степень вовлеченности в такое давление почти никогда не определяется объективными показателями, вроде количества дивизий, размера военных расходов или экономического потенциала противника. Гораздо большее значение имеет цельность восприятия исходящей от него угрозы.
Ни огромные военные возможности, ни авторитарный политичкский строй не привели к полноценной санкционной коалиции против Китая. Зато Иран, Северная Корея или Ливия многократно оказывались во всевозможных санкционных списках. В публичном пространстве вокруг определенной страны должен сложиться образ угрозы, тогда санкции становятся последовательными. И чем более цельным и однозначным будет этот образ, тем больше стран мира можно мобилизовать для давления на возмутителя спокойствия.
У такой зависимости есть и обратная сторона – ограниченных и символических уступок может оказаться достаточно для преодоления негативного образа. От них цельность восприятия угрозы разрушается, и единый фронт международного давления начинает распадаться. С помощью одной только ядерной сделки Иран смог убедить не поддерживать американские санкции даже Евросоюз, хотя по сути никак не поменял основ своей внешней политики. Перенять иранский опыт могла бы и Россия.
Иранский образ
Исламская Республика Иран несколько десятилетий воспринималась как типичный возмутитель мирового порядка, не только сразу после революции, но и недавно — в годы президентства ультраконсервативного Махмуда Ахмадинежада (2005–2013). Тогда в Иране одновременно видели и авторитарное репрессивное государство, и рассадник исламского фундаментализма, и агрессивную региональную державу, и ядерную угрозу. Это сочетание оказалось настолько многосторонним, что в единый фронт для нейтрализации опасности объединились не только страны Запада, но и Москва и Пекин.
Коллективное противодействие обернулось беспрецедентным давлением на Иран, резко обострившим его многочисленные внутренние проблемы. Самыми болезненными стали запрет на импорт иранской нефти и отключение страны от платежной системы SWIFT. Последнее было бы невозможным, если бы не решительность европейских стран. После этого в Иране победил курс на нормализацию отношений с Западом, а президентом страны стал умеренный Хасан Рухани, который обещал договориться с США и другими странами о смягчении давления в обмен на уступки.
При Рухани Ирану всего за несколько лет удалось заметно улучшить имидж страны в мире. Примирительная риторика президента, готовность к диалогу с Западом, ограничение ядерной программы – все это привело к тому, что образ Исламской Республики как угрозы начал размываться. Этот процесс был официально оформлен в виде ядерной сделки и снятия основных санкций с Ирана.
Одним из условий для начала этого процесса стало появление новых людей на ключевых постах в иранском руководстве. Помимо уже упомянутого Рухани, важную роль сыграл министр иностранных дел Мохаммад Джавад Зариф. Выпускник двух американских университетов, он стал олицетворением стремления Ирана к диалогу с Западом.
Начав как глава МИД страны, находящейся в глубокой изоляции, Зариф превратился в полноценного представителя международной элиты, проводящего значительную часть времени в поездках по миру и встречах с иностранными политиками. Когда в начале 2018 года в СМИ появились слухи о якобы состоявшейся неформальной встрече главы МИД Ирана с бывшим госсекретарем США Джоном Керри, Зариф отметил, что каждый раз, когда приезжает в США, он встречается с Керри, Киссинджером и другими представителями американского истеблишмента и не считает это чем-то зазорным.
В то же время и Рухани, и Зариф мало что изменили в основных принципах иранской внешней политики. Тегеран не отказывается официально от изначальной догмы экспорта исламской революции, а идея противостояния «западному империализму» остается ключевым идеологическим постулатом режима. Количество антиамериканских граффити в Тегеране уменьшилось, но лозунги «Смерть Америке! Смерть Израилю!» продолжают звучать на митингах и на линейках в школах.
Помимо сохранения идеологических постулатов продолжается экспансия Ирана в регионе. Проиранские формирования при Рухани еще больше укрепились в Ираке, иранские войска и близкие к ним силы воюют в Сирии, Тегеран финансирует ливанскую «Хезболлу» и поддерживает хуситов в Йемене.
Иранские политики и военные неоднократно заявляли, что не откажутся от программы по разработке баллистических ракет. Более того, осенью 2018 года военно-космические силы Корпуса стражей исламской революции дважды продемонстрировали свои достижения в этой области: в сентябре они нанесли ракетный удар по позициям курдов в Ираке, в октябре – по территории Сирии, где якобы скрывались организаторы теракта в иранском Ахвазе.
Параллельно с этим организовать новое масштабное давление на Иран пытается нынешний президент США Дональд Трамп. Но его односторонний выход из ядерной сделки и возвращение американских санкций воспринимается как самоуправство. Тегеран, в свою очередь, продолжает выполнять условия соглашения. С экономической точки зрения выгоды от ядерной сделки в условиях возвращения американских санкций уже не столь очевидны, но соблюдение Ираном достигнутых договоренностей стало важным вкладом в закрепление нового международного образа государства.
Санкции США, конечно, остаются серьезной проблемой, но сегодня у Тегерана значительно больше способов их обойти, поскольку к ним не присоединились остальные крупные международные силы, а европейцы специально разрабатывают механизмы для нивелирования их эффекта. Кроме того, внутри США образ Ирана как врага также подвергается эрозии, и следующий президент с большой вероятностью может вернуться к умеренному курсу в отношении этой ближневосточной страны.
Таким образом, значительная часть элементов того, что раньше считалось «иранской угрозой», никуда не делись. Но образ этой угрозы уже не цельный, и позиция Запада становится менее однозначной. Никто не поддерживает экспансионизм Ирана, но вся Европа готова сотрудничать по ядерной сделке и развивать деловые связи.
В результате Тегеран остается в целом верен своей прежней политике, но оказывать на него коллективное давление стало намного сложнее. Ограниченного сотрудничества по одному важному для Запада направлению и примирительной риторики оказалось достаточно, чтобы легитимировать Иран на международной арене и вернуть в число «нормальных держав».
Российский образ
Вокруг России на Западе тоже складывается все более цельный образ угрозы. Крым и Донбасс стали отправными точками в закреплении нового восприятия России как страны, которую должно сдерживать мировое сообщество. Важную роль тут играет и образ Владимира Путина, который воспринимается как мощный авторитарный лидер, способный повлиять на ход событий в любой точке планеты.
Демонстрация силы в Сирии, агрессивная риторика, анимированная презентация ракет, наносящих удар по Флориде, химическое оружие для уничтожения личных врагов за пределами страны – все это также работает на образ России как угрозы цивилизованному миру.
При этом Европа весьма неохотно идет на конфронтацию, но общее восприятие России как угрозы оставляет слишком мало места для маневра.
В ответ российская сторона пытается найти тонкие места в конструкции Запада, чтобы разрушить его единство. Помимо прямых контактов с незаинтересованными в санкциях странами, Москва пытается поддержать те политические силы, которые должны обострить внутренние противоречия на Западе и заставить его заниматься собой, а не Россией. Отсюда растет дружба Кремля со спорными западными политиками, вроде Марин Ле Пен во Франции или отвергаемого истеблишментом Дональда Трампа в США. Сюда же стоит отнести попытки вмешаться в выборный процесс в западных странах.
Однако результаты этого подхода оказываются деструктивными. Необходимого эффекта добиться не удается – наоборот, Россия еще больше воспринимается как угроза, потому что вмешивается во внутренние дела других государств.
Разрушая цельность
Иранский опыт показывает, что для того, чтобы начать размывать образ угрозы, совсем не обязательно отказываться от ключевых направлений внешней политики, даже если именно они лежали в основе негативного образа. Западная общественность не любит находиться в состоянии перманентной конфронтации и охотно идет на деэскалацию при определенных условиях. Особенно это актуально для европейских стран. Когда цельность восприятия угрозы нарушена, сохранять коллективное давление становится гораздо сложнее, даже если по многим направлениям сторона продолжает представлять опасность.
Ирану всего за несколько лет удалось сильно изменить собственный образ в глазах международного сообщества. Хотя иранский случай, пожалуй, еще более сложный, чем российский. Ирану приходится преодолевать чрезвычайно устойчивое представление о себе как об агрессивной стране исламского фундаментализма. Светская Россия, не чуждая европейским культуре и ценностям, имеет гораздо больше шансов быть услышанной и понятой.
Главный негативный исторический фактор, работающий против Москвы, – это советское прошлое. Этот образ автоматически воспроизводится при разговорах о возможной российской экспансии. Но по силе воздействия его вряд ли можно сравнить с образом страны с обязательным исламским дресс-кодом для женщин, выступающей за создание всемирной исламской уммы.
России совсем не обязательно отказываться от Крыма или Сирии для качественного изменения собственного международного статуса. Достаточно сбавить градус агрессии в риторике и найти относительно значимую тему для взаимодействия с Западом, по которой возможны ощутимые уступки. Это может быть вопрос о правозащитных организациях, НКО, меньшинствах, взаимодействии в сфере безопасности и т.д. Такой подход не предполагает размена одних послаблений на другие. Задача в том, чтобы разрушить цельный образ России как угрозы и сломать механизм, воспроизводящий коллективное санкционное давление.
Случаи, подобные делу Скрипалей, заметно уменьшают возможность такого пересмотра, но не стоит переоценивать эффект подобных событий. Летом этого года французские, бельгийские и немецкие правоохранительные органы раскрыли группу иранцев, которые планировали взрыв в пригороде Парижа на 30 июля. Целью теракта должны были стать живущие во Франции участники «Моджахедин-э Халк» – оппозиционной организации, признанной в Иране террористической.
Силы безопасности утверждают, что теракт был напрямую спланирован Министерством информации Ирана. Этот случай вполне сопоставим с делом Скрипалей, но он не мешает Эммануэлю Макрону настаивать на том, что ядерную сделку с Ираном нужно сохранить, а Франция по-прежнему активно участвует в выработке совместных европейских механизмов для нейтрализации эффекта от санкций США в отношении Ирана.
Образ угрозы – это отнюдь не константа, и даже в самых сложных случаях он может быть пересмотрен. Более того, начало переговоров и уступки по одним вопросам совсем не означают сдвигов по другим. Этот путь был довольно успешно пройден Ираном в гораздо более трудных обстоятельствах. Он по прежнему остается доступной альтернативой и для российских властей.