Что россияне вкладывают в понятие «частная собственность»? Чем мы в этом плане отличаемся от граждан западных стран, где у частной собственности более богатая история?
Современные представления о частном несут на себе печать советского мышления. Советская триада «квартира—машина—дача» — это и есть базовое видение собственности. Однако в этом нет ничего противоестественного: идеал частной жизни и выстраивается в этом глубоко личном кругу ценностей — надо сказать, вполне либеральных по своей природе, потому что это ценности частного человека. Однако далеко не все респонденты заметили, что их жизнь изменилась после приватизации и рыночных реформ. Для них «приватизация» — это в первую очередь нечестный передел лучших фрагментов «общенародной» собственности олигархами, бюрократами, политической элитой. О малой приватизации, о частных магазинах, парикмахерских — собственно частных бизнесах — почти не вспоминают. Да и как об этом вспоминать в условиях огосударствления экономики, приоритета государственных инвестиций и государственного участия во всем — в ситуации, когда у кого власть, у того и собственность, а малый и средний бизнес не могут конкурировать с крупным?! Это принципиальное отличие устройства нашей государственно-монополиcтической экономики от либеральной, основанной на конкуренции частных предпринимателей, чьи права защищены верховенством права, а олигархизация сдерживается политической демократией. Отсюда и искаженные представления о собственности и недоверие к ее происхождению, как, впрочем, и к происхождению богатства.
Россияне, судя по опросам общественного мнения, считают присутствие государства в экономике недостаточным и в целом приветствуют государственное регулирование. При этом будущее своих детей они, согласно опросу, связывают с рыночной экономикой, частными инициативами и т.д. Чем объясняется такое противоречие?
Сознание граждан нашей страны в принципе противоречиво: россиянин может вести себя как крайний индивидуалист и твердить о важности коллективистских ценностей. Или обманывать государство, но чтить сакральные государственные символы. Больше государства в экономике — это спрос и на больший порядок, и на более активную социальную поддержку, но и на более адекватную и дружелюбную регулятивную среду. Мало государства — это и мало эффективности. И никакого противоречия в том, что те же респонденты считают частные предприятия более эффективными, чем государственные — просто именно государство отвечает перед гражданами за нормальную среду, ее обустройство. Это его обязанность. Так что «больше государства»— это не только и не столько патернализм и этатизм, но и спрос на адекватность, справедливость, эффективность.
Люди готовы «донашивать» себя в тех обстоятельствах, в которых они оказались в современной России и которые они не могут изменить. Поэтому, например, для них реалистичнее находить работу по найму, чем начинать собственный бизнес. А вот для своих детей — в идеале, в какой-то воображаемой России будущего — они желали самостоятельности и независимости в занятиях собственным делом, бизнесом, частной практикой.
У России всё меньше денег из-за падения цен на нефть. Поднимают налоги и пенсионный возраст — воспринимается ли это как покушение на частную собственность? Как будут дальше развиваться отношения граждан и государства?
Скорее, это покушение на неписаный социальный контракт. В течение посткрымских лет граждане соглашались политически поддерживать власть в обмен на возвращение чувства великой державы и минимальный «пакет» социальной поддержки и «кормежки», причем в логике «лишь бы не стало сильно хуже». Четыре года подряд падали реальные доходы, затем лояльность купили масштабными социальными выплатами и временно поднятыми зарплатами в ходе президентской кампании — 2018. Потом началась стадия разочарования, затем шок повышения пенсионного возраста и НДС, введение налога для самозанятых, танцы вокруг цен на топливо. А еще сказывается усталость от внешнеполитической повестки. Россия уже стала great again, пришло время заняться обустройством собственного дома и финансированием внутренних направлений, а не тратой денег налогоплательщиков на бомбы и помощь обанкротившимся режимам вроде «боливарианского социализма» Мадуро в Венесуэле. Социальный контракт нарушен властью. Граждане его не стали разрывать целиком и полностью, но доверие к противоположной стороне договора снизилось, о чем свидетельствуют, в частности, серьезно снизившиеся рейтинги власти и ее ключевых персоналий, в том числе рейтинги Путина — одобрения, доверия и электоральный. Крым — основа национального консенсуса. Но ни он, ни военные операции, ни националистическая риторика больше не поднимают народ на «подвиги».
Общество в крупных городах всегда более прогрессивно, чем в целом по стране. Почему же в Москве больше половины населения поддержало действия властей, нарушающие права собственников, — например, реновацию, снос ларьков?
Это все те же противоречия в головах и душах. Москва, конечно, была лидером по, если так можно выразиться, либеральному типу мышления, свойственному современному образованному городскому среднему классу во всем мире. Но мы обнаружили, что либеральное поведение и спрос на лучшую, в том числе благоприятную политическую среду, теперь характерен для городов среднего размера. Москва — сложный и многослойный в социальном смысле город. И стала еще более многослойной. Средний горожанин на самом деле не такой уж продвинутый, часто он вовсе не коренной москвич и уж тем более не записной демократ и либерал. Кроме того, ему не свойственно задавать самому себе тяжелые вопросы. Снесли киоски у метро? Ура, красота-то какая, да и антисанитарии меньше. А что, если это была частная собственность? Ну, да, это плохо, что у людей отнимают их бизнесы. Да и, к тому же, иду теперь с работы, и негде воды и хлеба купить. Сразу об этом респонденты не думают. Так что не надо переоценивать москвичей как носителей чего-то чрезвычайно передового.
Что для вас стало наиболее неожиданным, противоречившим какой-то первоначальной гипотезе, когда вы анализировали результаты опроса?
Честно говоря, зная гибкость российского общественного мнения, мы были готовы к любым неожиданным результатам, и у нас не было «превентивной» концепции — как должны относиться респонденты массового всероссийского опроса к собственности. Пожалуй, главная неожиданность — это обнаруженное очевидное желание респондентов видеть своих детей успешными субъектами рыночной экономики, самостоятельными и не зависящими от того самого государства, к которому средний россиянин испытывает такие противоречивые чувства.