Источник: Forbes
«Кошмар на улице Язов». Тогда это еще не называлось мемом — просто фразочка, которая пошла в народ и стала, в старых терминах, крылатым выражением. И это выражение вошло в историю и приклеилось к старому маршалу, честно служившему империи.
Сейчас ему оказываются государственные почести, потому что Дмитрий Тимофеевич идеально подходит на роль героя той версии истории отечества, которую, с точки зрения сегодняшнего политического режима, нельзя переписывать. В конце концов, Язов честно пытался предотвратить «величайшую геополитическую катастрофу XX века», и уже по одному этому признаку он герой России. Казалось бы, парадокс: независимая Российская Федерация как раз и возникла в результате распада СССР. Но та страна, которая существовала до 2000 года, до прихода Владимира Путина к власти, — это какая-то другая Россия, не та, в которой мы живем сейчас. В 1990-е Язов был антигероем, теперь он герой. Если угодно, герой грядущей России, — ведь образ будущего нынешняя власть нащупывает в прошлом.
Дмитрий Тимофеевич Язов — один из организаторов заговора против Михаила Сергеевича Горбачева, президента СССР. Он спасал неспасаемый Советский Союз по той причине, что считал ново-огаревское соглашение оставшихся договороспособными республик неприемлемым и ведущим к кончине СССР. В результате путча процесс развала империи лишь ускорился: никто уже не хотел иметь дела с союзным центром. СССР распался не в декабре 1991-го, а в августе 1991-го. Ничто советское — даже в самом простом хозяйственном смысле — после августа в принципе не работало. ГКЧП развалил Советский Союз. Язов Дмитрий Тимофеевич развалил Советский Союз раньше, чем это произошло в Беловежье.
Язов обижался: почему это их, руководителей СССР, назвали «хунтой». Но потому и назвали, что по форме происходившее напоминало классический военный переворот то ли турецкого, то ли латиноамериканского типа. Сейчас об этом уже мало кто помнит, но путчисты не были популярны, они не могли обрести массовую поддержку. Их нелепое обращение к народу с требованием навести порядок, в том числе в экономике, они могли обратить к самим себе — раз уж до путча они и были той самой советской властью.
После путча его участники указывали на то, что он обошелся малой кровью. Но кровь была. Танки в городе были. Это сейчас кажется, будто происходившее в августе 1991-го оказалось своего рода легкой политической прогулкой, опереттой. Тогда так совсем не казалось. Это был переворот, который впервые в постреволюционной истории России спровоцировал гражданское общество на объединение и защиту завоеваний Горбачева, которые граждане уже считали своими завоеваниями.
Горбачев к тому времени не был популярен как политик. Но зато благодаря перестройке сформировались ценности демократии. В то время они были массовыми и разделяемыми. И люди пришли к Белому дому защищать эти ценности как свои, а не как горбачевские.
Путч не был и мягкой формой исключения из политического процесса Горбачева. Была реальная угроза его жизни и свободе, а также жизни и свободе его семьи. Это было действительно очень серьезно. Гораздо более серьезно, чем снятие на пленуме партии Никиты Хрущева в октябре 1964-го. Тогда тоже был заговор, но использовались легальные институты отрешения от должности первого лица. В августе 1991-го легальные институты не использовались, потому что путчисты торопились и не были уверены в том, что легальные методы в принципе сработают.
И потому это был в чистом виде кагэбэшно-армейский путч. И Владимир Крючков, и Дмитрий Язов были в центре этого заговора, пусть даже сегодня одного представляют бессребреником, у которого к концу жизни из всего имущества остались одни валенки, а другого — честным служакой. Бессребреник и служака знали, что они делают и на что идут. Доказательством же того, насколько все было серьезно, могут служить факты самоубийств путчиста Бориса Пуго и главного хозяйственника ЦК Николая Кручины.
История путчиста Язова — это и история безжалостности репрессивной машины. Вчера ты маршал, а сегодня заключенный, который даже не может приглушить свет лампы в камере. Системе все равно, кого калечить. Это она показала еще в 1930-е-1950-е годы, когда бывшие палачи превращались в жертв, а их палачи спустя короткое время могли быть арестованы и уничтожены. Заключение было унизительным опытом для Дмитрия Тимофеевича. Он пострадал от той системы, которой верно служил десятилетиями.
И вот теперь о службе. Бессмысленно обсуждать взгляды Язова. Они могли быть только такими, какими были. Фронтовик, кадровый военный, исполнявший приказы. Любые приказы, включая те, которые поступали в рамках операции «Анадырь» 1962 года, — он мог стать одним из тех, кто поднял бы земной шар на воздух, не разрешись карибский кризис благополучным образом. Он пережил всех генеральных секретарей и вождей, и в конце жизни был обласкан Владимиром Путиным и Сергеем Шойгу, которым он был нужен как идеальный образец служения отчеству. Он всегда нес службу как советский офицер, сталинист, исполнитель приказов. Когда стала разваливаться та система, которой Язов посвятил жизнь, он решил ее спасти, предав человека, который назначил его министром обороны и дал огромную власть.
Потом Дмитрий Тимофеевич ссылался на то, что он предал Горбачева, но не страну. Как человек старой закалки, служивший всю жизнь в тоталитарной системе, он, конечно, прекрасно понимал, что предал и страну, потому что олицетворением СССР неизменно оставался единоличный лидер.
«Последний маршал империи» рифмуется с «последним солдатом империи». Маршал, получивший это звание от Горбачева, точно последний. А солдат империи, грезящих о ее восстановлении, осталось гораздо больше, в том числе в тех поколениях, которые пришли много позже ее развала.