Рисованный портрет лауреата Нобелевской премии мира Дмитрия Муратова на сайте Нобелевского комитета до известной степени отражает характер человека – взъерошенные волосы (сильное преувеличение художника) и сбитый набок галстук. Живьем Дмитрия Андреевича Муратова в галстуке я, пожалуй, видел только один раз, на одном из юбилеев «Новой газеты», которую он много лет возглавляет. И еще на фотографиях, где он запечатлен получающим международные премии – не столько за себя, сколько за газету.
Галстук и Муратов – две вещи несовместные, как гений и злодейство. Потому что главред «Новой газеты» – это живое воплощение отечественной журналистики, причем и позднесоветской, и постсоветской, и времен ужесточения политического режима. То есть журналистики, сочетающей в себе очерк, репортаж, расследования, непустое острословие и правозащиту с абсолютно практической помощью униженным и оскорбленным.
Политический тяжеловес
Безусловно, премия Муратову – это премия тому сегменту российской журналистики, который все постсоветские годы занимался правозащитой и, прежде всего, защитой права на свободу слова. В самом практическом смысле. Это премия газете, которая такой тип журналистики воплощает, удивительным образом выживая в абсолютно враждебном окружении, сохраняя при этом бумажную версию в безбумажной российской медиасреде и наращивая интернет-аудиторию всех возрастов.
Однако премия – это и признание харизмы главного редактора, седобородого мужчины в кроссовках и с рюкзаком за спиной, меньше всего напоминающего человека, которого могли бы уважать и побаиваться чиновники, политики и олигархи.
Самый часто задаваемый сейчас вопрос по поводу «Новой газеты» (вопрос с подтекстом и намеком) – почему она, будучи одним из главных оппонентов власти, до сих пор не иностранный агент. Очень трудно объяснить это в клишированных терминах при клишированных представлениях о подавляемой властью российской прессе. У меня, проработавшего много лет в газете в ежедневном контакте с новым лауреатом, есть одно объяснение: Дмитрий Муратов – политический, именно политический тяжеловес.
В сильно сузившемся неподцензурном сегменте российских медиа есть два человека, которых власти всерьез уважают и потому пока не трогают. Это Муратов и главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов. С ними очень серьезные люди готовы поддерживать диалог и принимать во внимание их мнение. Тяжеловесы они, потому что за ними – биография и вся история постсоветской журналистики, бурной, конфликтной, бескомпромиссной, не стесняющейся в выражениях. Но также и опыт диалога на понятном власти языке, который она не может игнорировать.
Один пример для понимания: освобождение летом 2019 года журналиста-расследователя Ивана Голунова, безосновательно арестованного полицией, конечно, результат масштабной общественной поддержки. Два года назад она еще работала, в отличие от сегодняшнего дня. Но роль Венедиктова и Муратова в спасении Голунова тоже трудно переоценить. Никого другого люди, принимавшие окончательное решение – освободить, а потом еще и наказать полицейских, – и слушать бы не стали.
Премия для Анны Политковской
Награждение Муратова Нобелевской премией происходит на фоне конфликта в демократической (назовем ее так) среде: главный редактор «Новой газеты» вступился за главного редактора «Эха Москвы» в ситуации, когда Венедиктова в буквальном смысле начала травить оппозиционная общественность за его сотрудничество с Центризбиркомом и неистовую приверженность электронному голосованию. Притом что Венедиктов действительно верил и верит в то, что эта система – передовая и может помочь избежать фальсификаций. Прав он или нет – отдельный вопрос.
А вот нетерпимость к оппоненту в демократической среде – и это проявилось во время парламентских выборов, когда всех, голосовавших за «Яблоко», а не в соответствии с каноном «умного голосования», объявляли или идиотами, или подлецами, – невероятная. Результат – публичный конфликт Муратова с Леонидом Волковым, главой штаба Алексея Навального. То есть спор – и весьма принципиальный – двух людей, которые делают одно общее дело.
В логике Муратова травля Венедиктова и «Эха» – это самоубийство той самой демократической гражданской журналистики, потому что она не может сводиться исключительно к социальным сетям и видеоформатам, а должна присутствовать на уровне общенациональных традиционных изданий. И не надо помогать властям уничтожать оставшиеся в живых и без статуса иноагентов оазисы, к каковым относится и «Новая газета».
У Муратова есть и политическая позиция – он считает поддержку «умного голосования» стадным поведением, которое не имеет ничего общего с осознанным выбором, а лишь добавляет очки коммунистам и любимому ими Сталину. (Плюс – Муратов не скрывает, что Григорий Явлинский его друг.)
Ну и третий пункт: поскольку газета вытаскивает людей из сложных ситуаций и, среди прочего, помогает больным редкими заболеваниями – в этой сфере сотрудничество с властью возможно и даже необходимо. И здесь тоже Муратов жестко конфликтует с теми, кто считает, что спасенная человеческая жизнь не стоит кооперации, например, с банкиром Андреем Костиным. А главред считает, что стоит.
Те, кто принимал решение вручить Нобелевскую премию именно Муратову, конечно, всех этих нюансов не знают и знать не должны. Это наши домашние споры, обостренные деморализацией протестного, оппозиционного и просто гражданского движений после волны репрессий и массового применения рестриктивного законодательства. Однако как раз последнее обстоятельство Нобелевскому комитету понятно: в поддержке в России нуждается прежде всего свобода слова. За использование которой сажают и убивают.
В зале редколлегии «Новой газеты» на стене фотографии тех людей из редакции, кого убили за выполнение профессионального долга и правозащиту. Когда каждый день у тебя над головой такое напоминание, ты лучше других знаешь, чего стоит такого рода журналистика. Знамя «Новой» – это Анна Политковская, символ того, как государство пренебрегает своими обязанностями по защите своих граждан и по предоставлению им гарантий свободы слова. За день до объявления Нобелевской премии мира в газете вспоминали Политковскую в связи с 15-летием со дня ее убийства и истечением срока давности расследования этого преступления. В сущности, Анна Политковская – тоже вместе с Муратовым лауреат этой премии.
В течение всей своей карьеры Муратов вытаскивал на свет самые неприглядные факты о власти и о тех людях, которые неправедно кормятся от нее. Без конца выручал людей из труднейших ситуаций, в том числе когда его же сотрудников «брали» прямо у дверей редакции. Иногда трудно понять, где для него заканчивается правозащита и начинается журналистика, и наоборот.
Это человек, который может сесть за стол с министром в погонах и убедить его в своей правоте. Или за стол напротив Владимира Путина и задать ему вопрос по существу – не «Доколе?» и не в формате прямой линии, а тот, который первое лицо не ждет. Потому что вопрос этот содержательный, требующий решений и обладающий некоторой информационной новизной.
Эти свойства Муратова и его газеты не остаются незамеченными. Премию дали журналисту – вместе с другим журналистом, но тоже из страны, где свобода слова находится под ударом. Главному редактору газеты, которая всегда противостояла власти, занималась правозащитой и основала в России жанр журналистского расследования. Да, ее дали не Алексею Навальному, но тому человеку, кто персонифицирует в стране свободу слова, столь важную для того, чтобы главный оппонент режима не остался в информационном вакууме, а значит, без публичной защиты.
В этом есть логика. Как с точки зрения Запада, так и в нашем «домашнем» понимании.