Определение того, что произошло в арабском мире, окончательно не устоялось. Чаще всего говорят о революциях, о «цунами», вошел в моду термин «арабская весна». Последняя дефиниция изящна, но в немалой степени условна. Ведь так и хочется сказать, что за «арабской весной» настанет лето, а за ним — «арабская осень», когда и созреют те самые плоды, завязь которых происходила в первой половине 2011-го.
События в арабском мире далеки от завершения, не исключены сюрпризы, и осмысливать их, вносить коррективы в оценки придется еще долго. Не претендуя на окончательные выводы, попробуем взглянуть на эти события, так сказать, во временном континууме, задаться вопросом, почему они происходит именно сейчас, сколько лет потребуется для реализации революционных завоеваний — или, наоборот, для констатации их хрупкости, а то и провала. Ведь, как выясняется, у арабских революций было великое множество очевидных причин, и тем не менее никто не разглядел, как порвалась «последняя веревочка», на которой была подвешена стабильность в Тунисе, Египте, Ливии, Йемене и так далее, как количество перешло в качество.
«Арабскую весну» политики и политологи «прозевали», как, впрочем, и исламскую революцию 1978 г. в Иране. Очевидно, в обоих случаях сказались стереотипы мышления, иными словами, желание оставаться в рамках привычного видения ситуации. Аналогии рискованны, но, думаю, стереотипы сыграли злую шутку и с СССР в 1979 г., и с США в 2001 г., в канун вторжения этих стран в Афганистан.
Московский коллега Алексей Васильев перечисляет целых шесть причин грянувших в арабском мире событий: «чудовищная коррупция, разрыв между бедными и богатыми, высокий уровень безработицы, невозможность для саморелизации молодежи, отсутствие демократических свобод и прав, воздействие роста цен на продовольствие» 1. И он тысячу раз прав. Но ведь всё это было и раньше.
Пол Салем, руководитель Ближневосточного Центра Карнеги, в интервью, озаглавленном «Арабский мир готовится к большим переменам» 2, утверждает, что дело в молодежных объединениях, которые, «став настоящим авангардом», «запустили процесс». Он прав. Возможно, активность этих молодежных объединений и порвала ту самую «веревочку». Однако пока что они полноценно сработали только в двух странах — Тунисе и Египте. В Йемене, Сирии, Иордании, Ливии их пока не заметно. Да и есть ли там они? П. Салем сам говорит о вариативности развития в арабских странах: искать единый ключ здесь нельзя, или почти нельзя.
«Почти» означает: есть некие общие обстоятельства, спровоцировавшие «взрыв» в арабском мире. Первое — «рискованная» демография, перенасыщенность общества молодежью. Причем ее ряды пополняются: «постаревшие» — 25-35-летние — стремительно заменяются 20-25-летними, а те — еще более юными. «Молодежный потенциал» постоянно растет, и его энергия требует выхода. Возможно, для Туниса и Египта критический рубеж как раз и был пройден в текущем году. К тому же именно там сформировался новый тип молодежи — более образованный, более технологичный и амбициозный.
Второе обстоятельство — застой режимов, их неспособность адекватно воспринимать положение дел в своих странах, самолюбование. «Застойный режим» начинает жить в раз и навсегда им же самим установленном времени и пространстве, ничего не меняя, отождествляя собственное благополучие с благополучием нации — таким, каким оно выглядит в его глазах. Режим утрачивает возможность саморазвития, исчерпывает себя. Это может продолжаться долго, но рано или поздно ему приходит конец.
И возникает третье обстоятельство — «усталость от режима», прежде всего от конкретного вождя. Усталость, перешедшая в раздражение, выталкивает на улицу представителей самых разных слоев общества. И наиболее раздражена как раз молодежь.
Правда, заметим, что «политическая усталость» вызывает не только раздражение, но также и равнодушие, фрустрацию, и потому в революциях участвуют далеко не все. Большинство остается дома и глядит на происходящие из окон. Добавим к этому страх перед переменами, и тогда станет более понятно, почему не взорвался, например, Алжир, почему держится Башар Асад в Сирии, почему ничего не случилось в Иордании и в других странах.
Заодно стоит отметить, что поиск причин того, что не случилось, но могло бы случиться, не менее увлекателен, чем анализ уже произошедшего.
Следующий «хронографический вопрос» — как скоро начнется «второй тайм» революционного цикла. Ведь главные социально-экономические причины уже состоявшихся и потенциальных восстаний по-прежнему присутствуют в арабских странах.
И новые власти в Египте и Тунисе, а также, очевидно, в Ливии и Йемене, равно как и старые власти — в Сирии, Алжире, Иордании, на Бахрейне, в Марокко, да мало ли еще где, — должны провести серьезные реформы, которые ими уже обещаны. Искренность обещаний сомнения не вызывает, ибо тот, кто реформы проводить не будет, — обречен. Но, во-первых, времени на их проведение остается не так много; во-вторых, любая глубокая реформа не обходится без социальных (пусть и временных) издержек; в-третьих, реформы неизбежно приведут к ослаблению контроля над обществом. Все это дает основание предположить высокую вероятность сохранения напряженности, предреволюционной/революционной ситуации, в одних странах и возникновения такой же ситуации в других.
Получается, что и осуществление реформ, и их отсутствие ведут к нестабильности, к обострению внутриполитической обстановки, что лишний раз подтверждает неизбежность «второго раунда».
П. Салем отмечает «неплохие шансы на создание дееспособного демократического строя» в Тунисе и Египте. Действительно, такие шансы существуют. Но вот как и кто способен наполнить реальным содержанием, сделать эффективными уже существующие формально демократические институты? А кто будет гарантировать честные выборы — армия, внешние силы?
Воспользоваться демократизацией могут исламские радикалы, политическая активность которых нарастает. То, что демократические процедуры открывают дорогу исламистам, блестяще показали успехи ХАМАС в Палестине, «Хезболлы» в Ливане, радикальных группировок в Пакистане. А разве честные выборы в Афганистане не могут привести к крупному успеху движения «Талибан»? Исламские партии и движения, например в Египте («Братья-мусульмане»), возможно, в Сирии, в странах Персидского залива, не говоря уже о сторонниках «Аль-Каиды» в Йемене, которых там насчитывается десятки тысяч, наверняка воспользуются удобным моментом.
Итогом «второго раунда» вполне может оказаться и реконструкция авторитарных режимов с харизматическим лидером во главе, что вполне объяснимо, ибо в критических ситуациях у людей возникает потребность именно в таких вождях. А новый гипотетический «отец нации» охотно будет апеллировать к религиозным лозунгам, в частности призывать к справедливости именем ислама. Авторитарное правление остается типичным для большинства мусульманских стран, и потому не следует возлагать большие надежды на скорые перемены в их политической культуре и в общественном сознании.
Еще один вопрос, который мы вправе задать себе: а не может ли произойти нечто вроде «арабской весны» в странах Персидского залива? Да, тамошние монархии стабильны, они научились использовать нефть для экономического развития. Принято считать, что социальный взрыв в регионе крайне маловероятен. Однако и здесь существует проблема молодежи, наличествуют социальные сети, а процент людей, имеющих доступ в Интернет, сопоставим или превосходит аналогичные показатели в нестабильных странах. Наконец, там тоже обитают исламские радикалы, с которыми все династии ведут беспрестанную борьбу. Следовательно, вечность правления местных режимов уже не выглядит столь неоспоримой.
И, наконец, о влиянии «арабской весны» на ближневосточный конфликт. Пока оно сравнительно невелико. Арабы погружены в свои внутренние дела, и палестино-израильские отношения эксплуатируются некоторыми режимами скорее как инструмент для решения собственных внутренних трудностей. Между прочим, периодические «приливы и отливы» ближневосточных страстей, нарастание и ослабление напряженности конфликта поневоле заставляют вспоминать известное высказывание Ясира Арафата, что в конце концов этот конфликт будет решен «матками арабских женщин» — иными словами, через демографию. Возможно, именно это соображение — нарастание демографического арабо-мусульманского пресса, сравнимого с приближающимся астероидом, — и может считаться косвенной, если угодно — скрытой, но понятной причиной, которая подталкивает США к переосмыслению своей политики на Ближнем Востоке.
В ходе «второго раунда» ситуация в регионе наверняка обострится. Во-первых, это произойдет из-за грядущей активизации радикальных исламистов, которые особо болезненно воспринимают арабо-израильское противостояние. Во-вторых, не исключено, что на него захотят перевести стрелки оказавшиеся под угрозой политические режимы.
В этом материале не затронуты многие важные вопросы — новый курс Турции на Ближнем Востоке, попытка использования некоторыми арабскими странами турецкого опыта, позиция Ирана, влияние арабских революций на остальной мусульманский мир, в частности на Центральную Азию. Но ведь серьезная дискуссия о настоящем и будущем арабов и вообще мусульман, о глубине происходящих перемен, но также и о возможном откате, еще только разворачивается...
1. А. М. Васильев. Цунами революций: новые геополитические реалии. Доклад на XII конференции африканистов. Москва, 24-26 мая 2011. М., 2011. С. 1.
2. Заметьте, как совпадают по смыслу заголовок интервью с П. Салемом и название данного материала.