Россия воюет по-новому

Россия не одно столетие активно применяла военную силу на окраинах Ближнего Востока. Только с Османской Турцией она вела войну 12 раз. Последней из них была Первая мировая, когда русские войска воевали с турецкими на территории Восточной Анатолии. В XIX веке Русской армии, однако, потребовалось пятьдесят лет, чтобы одолеть сопротивление горцев на Северном Кавказе. Во второй половине того же столетия империя покорила Туркестан ― нынешнюю Центральную Азию, а после Октябрьской революции Красная армия в 1920-х годах сломила сопротивление местных «феодалов» и вынудила уцелевших «басмачей» бежать в Афганистан. Лет через 50−60 кое-кто из потомков этих басмачей присоединился к афганским моджахедам, сражавшимся против советских войск. Сразу после распада СССР Российская Федерация вмешалась в ход гражданской войны в Таджикистане, обеспечив затем мирное урегулирование в этой бывшей советской республике, а затем провела две военные кампании на Северном Кавказе, преимущественно в Чечне. Однако ни Российская империя, ни Советский Союз никогда не вели напрямую боевых действий в арабских странах. В 2015 году ситуация изменилась: Россия стала непосредственной участницей конфликта в Сирии.

Российская военная операция в Сирии не просто самое масштабное применение вооруженных сил страны за рубежом со времен десятилетней войны в Афганистане (1979−1989). Это абсолютно иной способ ведения войны по сравнению с тем, что Москва делала прежде.

Во-первых, это экспедиционная операция: Россия воюет на территории страны, с которой у нее нет общей границы.

Во-вторых, боевые действия ведут прежде всего Воздушно-космические силы (ВКС); время от времени привлекается Военно-морской флот, задействованы силы и средства противовоздушной обороны (ПВО), подразделения артиллерии, морской пехоты, сил специальных операций, военной помощи. Но части российских сухопутных войск в конфликте не участвуют.

В-третьих, речь идет о коалиционной войне: чтобы добиться поставленных целей, результаты российских авиаударов должны использоваться наземными силами других государств, с которыми РФ выступает в фактическом союзе. 

«Война по выбору»

В Сирии именно Москва решала, вмешаться ей в конфликт или остаться в стороне. Теоретически Кремль мог просто наблюдать, как режим Башара Асада падет, джихадисты запрещенного в РФ «Исламского государства» восторжествуют, а страна развалится. Российскому руководству, несомненно, пришлось бы столкнуться с негативными последствиями этого процесса, но сначала их испытали бы на себе другие страны, в том числе Турция и государства ЕС. Асад был ценным активом, поскольку он отказывался капитулировать перед Западом, оппозицией и различными джихадистами, ― но не настолько близким союзником, чтобы от него нельзя было отказаться. Вполне можно было решить, что на Ближнем Востоке царит хаос и продлится такое состояние не одно десятилетие, так что вмешательство в тамошнюю «свару» не только не принесет выгоды, но и чревато неисчислимыми опасностями. «Афганский синдром», остерегающий Москву от зарубежных авантюр в мусульманских странах, еще не сошел на нет. Если даже Соединенным Штатам не удается справиться с ситуацией в регионе, какие на это могут быть шансы у России, особенно в условиях непрекращающегося конфликта на Украине и усиления конфронтации с Западом? Не разумней ли было бы сосредоточиться на обеспечении безопасности собственной страны перед лицом исламского экстремизма и радикализма и как максимум поддерживать союзников Москвы в Центральной Азии ― регионе, который Россия уж никак не должна уступить джихадистам?

Возможно, кто-то в российских официальных кругах и руководствовался подобной логикой, но только не президент Путин. Как за полтора года до этого в Крыму и Донбассе, он сделал шаг вперед, а не назад. Путин вновь взял инициативу на себя ― в соответствии с уроком, который он усвоил еще мальчишкой в Ленинграде: «Если драка неизбежна, бей первым». Если военная акция на Украине в 2014 году, с точки зрения Кремля, представляла собой стратегическую оборону непосредственного пространства безопасности России и контрудар по тем, кто пытается в него вторгнуться, то сирийская операция была однозначно наступательным, превентивным шагом.

Готовность Путина не воздерживаться от решительных действий, а пойти в атаку во многом сродни тому выбору, что он сделал в сентябре 1999 года: перейти Терек и углубиться в горные районы Чечни, чтобы разгромить террористов, а не остановиться у подножия гор и попытаться изолировать противника. Тогда ― и, возможно, даже теперь ― он был единственным сторонником столь решительного, инициативного подхода в гражданском руководстве страны. Но и тогда, и, несомненно, сейчас его поддержало военное командование и руководство спецслужб. Жребий был брошен.

Для России Сирия не просто одна из арабских стран. Во времена СССР она была союзницей Москвы, крупным покупателем советских вооружений¹. С 1971 года у Москвы на сирийской территории, в Тартусе, действует пункт материально-технического обеспечения ВМФ, хотя к началу 2000-х этот объект в значительной мере пришел в упадок и там оставалось лишь порядка 50 военнослужащих. В рамках модернизации российских вооруженных сил командование ВМФ с 2008 года начало разработку планов превращения этого объекта к 2020 году в полномасштабную военно-морскую базу. Москва искала и другие возможности для обеспечения деятельности своего флота в Средиземном море от Кипра (Лимасол) до Черногории. Не менее важно и то, что с середины 1950-х Сирия была центром политического влияния России и присутствия ее разведслужб в регионе. В Тель-аль-Харе (провинция Дераа) у России действовал пункт радиотехнической разведки для слежения за действиями Израиля. Многие офицеры сирийских вооруженных сил обучались в СССР, и некоторые из них женились на русских. В 1990-х, во время войны в Чечне, сирийские спецслужбы сотрудничали с Москвой, чтобы помешать местной черкесской диаспоре поддерживать противостоявших России боевиков и террористов.

Гражданская война в Сирии началась в 2011 году, и с самого ее начала Москва, несмотря на негласную критику негибкой политики Асада, поддерживала Дамаск. Каковы бы ни были социально-экономические, демографические и политические корни «арабской весны», Кремль воспринимал ее, по сути, как процесс дестабилизации огромного региона, ведущий к хаосу, которым, скорее всего, воспользуются исламисты. Кроме того, российские высокопоставленные чиновники, особенно после событий 2011 года в Ливии, считали, что американцы используют «арабскую весну» для того, чтобы избавиться от неугодных им режимов и закрепить свое влияние в регионе за счет «смены лошадей» ― устранения диктаторов-ветеранов и «приручения» их преемников-исламистов. Таким образом, вступая в сирийский конфликт, Россия стремилась 1) помешать оппозиции свергнуть очередной арабский режим и 2) лишить США возможности вмешаться и заменить по ливийскому сценарию режим, который никогда не нравился Вашингтону. Девиз Москвы формулировался примерно так: Сирия не станет второй Ливией. 

По мере того как положение сирийского правительства усложнялось, поставки² российского оружия в Дамаск увеличивались и их структура менялась в соответствии с потребностями контрповстанческих операций.

Россия также защищала Сирию дипломатическими средствами, систематически накладывая вето (часто совместно с Китаем) на проекты резолюций Совета Безопасности ООН, которые могли бы рассматриваться как основание для будущей международной интервенции.

Тем не менее к началу 2015 года сирийские правительственные войска вынуждены были отступить в провинциях Идлиб и Дераа, потеряли Тадмор (Пальмиру) и явно не выдерживали натиска коалиции оппозиционных группировок «Джебхат ан-Нусра», «Джейш аль-Фатх», «Ахрар аш-Шам» и «Джунд аль-Акса» — некоторые из них пользовались серьезной поддержкой Саудовской Аравии, Турции и Катара. Аналитики российских государственных структур пришли к выводу, что поражение Асада неизбежно. В результате возникала вероятность крушения не только клана Асадов, но и всего сирийского государства и победы исламских радикалов из «Фронта аль-Нусра» и «Исламского государства».

По мнению Владимира Путина, нельзя было допустить такого развития событий, так как их последствия были бы чересчур опасны. Путин пришел к власти в России как беспощадный борец с террористами и другими джихадистами, готовый идти до конца, чтобы с ними разделаться. В 1999 году он решил, что нападение боевиков Шамиля Басаева на Дагестан грозит потенциальной дестабилизацией всех мусульманских регионов России. Тогда связи между террористами с российского Северного Кавказа и их братьями в арабском мире были прочными и явными. На Северном Кавказе российские силовики уничтожили целый ряд арабских «амиров» ― полевых командиров. В 2015 году, по мнению Путина, опасность захвата Сирии «Исламским государством» и другими джихадистами угрожала также непосредственным соседям России ― центральноазиатским государствам, а также некоторым собственно российским регионам. Сидеть сложа руки, таким образом, было невозможно. Министерство обороны получило приказ Верховного главнокомандующего готовиться к военной операции в Сирии. Впервые в своей истории Россия должна была напрямую участвовать в масштабных военных действиях в арабской стране.

Для начала Москва резко увеличила военную помощь армии Асада. Она также отправила в страну подразделения спецназа, чтобы повысить точность авиаударов сирийских ВВС. Одновременно Россия установила взаимодействие с союзниками на земле. Координируя свои действия с Москвой, Тегеран направил в Сирию тысячи боевиков-шиитов из Ирака и Афганистана в сопровождении советников из «Корпуса стражей Исламской революции» и военизированного формирования «Басидж». Ливанский союзник Ирана ― военно-политическое движение «Хезболла» ― также отправил свои подразделения на север Сирии³. Однако этих мер оказалось недостаточно, чтобы стабилизировать ситуацию для войск Асада.

В глазах военно-политического руководства России события в Сирии были лишь частью общей тревожной картины. С весны 2015 года Москву все больше волновала ситуация с безопасностью в Центрально-Азиатском регионе. В Афганистане усиливалась активность талибов и бежавших в эту страну боевиков из стран Центральной Азии; в Сирии и Ираке набирало силу «ИГ»; нестабильность в Таджикистане в начале сентября 2015 года обернулась мятежом в таджикской армии. Рост напряженности в этих странах мог привести к еще большему обострению ситуации. К тому же в двух крупнейших странах региона ― Казахстане и Узбекистане ― на повестку дня стал вопрос смены власти, первой в их новейшей истории.

На этом фоне летом 2015 года российские военные поставки в Сирию достигли беспрецедентного масштаба. Более того, Россия начала создавать в стране необходимую инфраструктуру, что говорило о намерении непосредственно вступить в борьбу. Тем, кто внимательно следил за событиями со стороны, российское военное вмешательство стало представляться неизбежным.

Одна из отличительных черт стиля нынешнего российского руководства ― подчеркнутое соблюдение юридических формальностей. Россия вступила в сирийский конфликт по официальной просьбе правительства страны: режим Асада по-прежнему представлен в ООН, хотя его и бойкотирует большинство государств Запада, а членство Дамаска в Лиге арабских государств приостановлено. Кроме того, РФ и САР до сих пор связаны заключенным в 1980 году договором о сотрудничестве, который хоть и не является соглашением о военном союзе, но предусматривает возможность военной помощи. 30 сентября 2015 года Башар Асад обратился к Москве с официальной просьбой о такой помощи. В тот же день Владимир Путин удовлетворил эту просьбу, а Совет Федерации без промедления санкционировал применение российских войск в Сирии. За месяц до этого Москва и Дамаск заключили соглашение о размещении в Сирии российских боевых самолетов, а во второй половине сентября они начали прибывать в страну через Иран и Ирак.

В конце сентября 2015 года Владимир Путин отправился в Нью-Йорк, чтобы принять участие в юбилейном заседании семидесятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Там он подверг резкой критике политику США и других западных стран на Ближнем Востоке, задав риторический вопрос: «Вы хоть понимаете теперь, чего вы натворили?»⁴ В том же выступлении Путин призвал Соединенные Штаты и региональные державы Ближнего Востока объединиться с Россией в широкую антитеррористическую коалицию ― тем самым он повторил свое же предложение, сделанное еще в августе.

Растущая озабоченность Вашингтона относительно целей военной активности России в Сирии вынудила президента США Барака Обаму, вопреки рекомендациям советников, встретиться с российским лидером 28 сентября «на полях» Генассамблеи ООН. Это была первая содержательная беседа двух президентов с начала украинского кризиса и заявления Вашингтона о намерении «изолировать Россию». Таким образом, наращивая военное присутствие в Сирии, Путин заставил американского президента отказаться от его собственной политики и вступить в диалог с главой российского государства. В ходе встречи Путин сообщил Обаме, что в ближайшее время отдаст приказ российским ВКС начать военную операцию в Сирии.

Цели и стратегия России

Непосредственной причиной вступления России в войну было стремление не допустить поражения армии Асада и крушения сирийского государства, что стало бы крупной победой террористов «ИГ» с тяжелейшими последствиями для всего региона. С этим же было связано другое соображение практического свойства: не дать закаленным в боях джихадистам из России и других республик бывшего СССР (таких боевиков насчитывалось, по оценкам, до 7000) вернуться на родину и дестабилизировать ситуацию в местах, откуда они уехали на войну. Такая цель, по логике, предполагала их уничтожение на территории Сирии.

Однако у российского военного вмешательства была более глобальная цель, чем Сирия или даже весь Ближний Восток.

Сирийская операция, последовавшая вскоре после начала украинского кризиса, стала вторым серьезным шагом Москвы против миропорядка, в котором преобладают США. По сути, Россия не только нарушила действовавшее после окончания холодной войны негласное табу на применение военной силы без согласия Вашингтона. Она впервые направила свои войска за пределы бывшего СССР, разместив их в самом сердце Ближнего Востока. Более того, Россия военной силой поддержала правительство, бывшее нелегитимным с точки зрения США, и начала наносить удары по формированиям, которые американцы вооружали, обучали и финансировали. Также впервые в истории Москва и Вашингтон напрямую приняли участие в военных действиях в одном и том же государстве, при этом в некоторой степени по разные стороны баррикад. Во время холодной войны ― в Корее, Вьетнаме или Афганистане ― непосредственно воевала только одна из двух держав, а вторая лишь косвенно поддерживала ее противников.

Теперь главная цель Москвы стала очевидна: вернуть Россию на мировую арену в качестве великой державы. Ведь этому определению соответствует любая страна, способная наперекор всему проводить независимую политику дипломатическими и военными средствами в самом многоаспектном и сложном регионе мира ― на Ближнем Востоке ― и добиваться определенных успехов. Действуя подобным образом, Россия хотела заставить США признать ее вновь обретенный статус мировой державы. Москва не намеревалась вытеснить Соединенные Штаты из региона: у российской власти нет ни заинтересованности, ни возможностей для заполнения вакуума, который бы при этом образовался. Было стремление добиться от Вашингтона признания России равным партнером как в политическом плане (за счет совместной организации процесса национального примирения в Сирии), так и в военном (путем совместного нанесения ударов по объектам «ИГ»). В последнем случае впервые после Второй мировой войны возникла бы коалиция, где руководящую роль играют не только Соединенные Штаты Америки.

Очевидно, военная стратегия России предусматривала в первую очередь стабилизацию режима Асада. Для этого требовалось ослабить и отбросить ― но не полностью уничтожить ― не принадлежавших к «ИГ» противников (как исламистские, так и светские группировки) и заставить их сесть за стол переговоров с Дамаском. Ожидалось, что в ходе переговорного процесса стороны в конце концов договорятся о формуле раздела власти в будущем сирийском государстве. Руководить переговорами и направлять их должны были совместно Россия и США. На начальном этапе удары по объектам «ИГ» ― официально заявленная цель военного вмешательства России ― должны были оставаться второстепенной задачей. На следующем этапе, когда политический процесс будет запущен, Россия и США должны были объединить усилия против «ИГ», а результатами их ударов воспользовались бы сирийские правительственные и оппозиционные силы, а также курды.

Решив ввести войска в Сирию, российское руководство избавилось от «афганского синдрома», исключавшего интервенции в зарубежных странах с мусульманским населением. Кремль, однако, позаботился о том, чтобы сирийская экспедиция не обернулась эскалацией, чтобы не произошло ползучего расширения масштаба операции и Россия в ней не увязла: он четко очертил ее параметры и пределы. Взяв в союзники алавитский сирийский режим, Иран, Ирак, а также «Хезболлу», Путин не побоялся потенциального конфликта с суннитским сообществом за пределами России и внутри страны, где сунниты составляют подавляющее большинство мусульман. Понимая, что необходимо нивелировать конфессиональный фактор накануне сирийской операции, Кремль наладил контакт со всеми основными суннитскими государствами региона и протянул руку мусульманскому сообществу в самой России. Путин лично принял участие в открытии в Москве самой крупной в стране мечети.

Действия российской авиации

По сравнению с традиционными методами ведения боевых действий российскими вооруженными силами операция в Сирии проходит весьма необычно. В ней задействованы прежде всего Воздушно-космические силы. Авиацию поддерживает ВМФ: с кораблей в Каспийском и Средиземном морях запускались крылатые ракеты, флотские авиационные силы. Средства ПВО также размещались у сирийских берегов. Сухопутные войска, напротив, подчеркнуто исключались из боевых действий, в чем проявлялось нежелание Верховного главнокомандующего ввязываться в наземные операции в мусульманской стране. Урок Афганистана явно усвоен. Конечно, в Сирию были направлены и военнослужащие сухопутных войск, но уровень их участия в войне не идет ни в какое сравнение с Афганистаном или Чечней.

Российская авиационная группировка в Сирии сравнительно невелика. Поначалу она состояла из 12 фронтовых бомбардировщиков Су-24M, такого же количества штурмовиков Су-25СМ, четырех бомбардировщиков Су-34, четырех истребителей Су-30СМ, одного самолета радиоэлектронной разведки Ил-20М1, 12 ударных вертолетов Ми-24П и пяти транспортных вертолетов Ми-8АМТШ ― всего 32 машины. К февралю 2016 года группировка увеличилась до 44 машин, но уже в марте, когда Путин заявил о частичном выводе российских войск из Сирии, была сокращена до 24 единиц. Позднее ее численность продолжала колебаться, но оставалась сравнительно скромной.

Эта сводная группировка официально объединена в авиабригаду особого назначения и располагается на авиабазе Хмеймим на юго-западной окраине города Латакия⁵. Помимо самолетов, базирующихся на территории Сирии, в операции участвует российская дальняя авиация, действующая с авиабаз в Поволжье, на Северном Кавказе и даже Кольском полуострове. Таким образом, стратегические бомбардировщики советской постройки Ту-160 и Ту-95МС впервые участвуют в боевых действиях. Для наблюдения за обстановкой поднимались в воздух и российские аналоги АВАКСов ― самолеты ДРЛОиУ А-50. Все это позволило Воздушно-космическим силам проверить свою боеготовность и возможности различных служб и частей этого вида вооруженных сил.

Из состава российских ВМФ первыми в сирийском конфликте приняли участие корабли Каспийской флотилии, выпустившие в октябре 2015 года крылатые ракеты с расстояния в 1500 километров. Затем пуск крылатых ракет произвела подводная лодка, находившаяся в Средиземном море. Осенью 2016 года из Североморска к берегам Сирии отправился российский авианосец «Адмирал Кузнецов»; с его борта проходили боевые вылеты, и он находился в этом районе до освобождения Алеппо сирийскими правительственными войсками. Еще раньше у сирийских берегов появился ракетный крейсер «Москва», оснащенный системой ПВО С-300Ф. Подобно Воздушно-космическим силам, российский ВМФ задействовал корабли из состава всех своих флотов ― Черноморского, Северного, Балтийского и Тихоокеанского.

Российский наземный контингент (его численность составляет 3−4 тысячи военнослужащих) находится в Сирии прежде всего для защиты авиабазы. В эту группировку входят части и подразделения спецназа, морской пехоты, военной полиции и собственно сухопутных войск. На вооружении контингента имеются основные боевые танки Т-90, 152-миллиметровые буксируемые гаубицы и ряд систем ПВО включая С-400 ― самый современный зенитно-ракетный комплекс в российском арсенале. После освобождения Алеппо в декабре 2016 года Россия направила туда батальон недавно созданной военной полиции. Помимо этих сил в Сирии находится некоторое количество артиллерийских расчетов и ряд советников при правительственных войсках Асада.

Этот экспедиционный контингент, действующий вдали от российской территории, снабжается по воздуху через Иран и Ирак, а в последнее время еще и через Турцию. Однако основной маршрут снабжения морской ― из Новороссийска и Севастополя в средиземноморский Тартус; он получил название «Сирийский экспресс». Максимально используя оба маршрута, Россия направляла в Сирию до 2500 тонн военных грузов в сутки⁶.

Поначалу главными целями для российских авиаударов (примерно 80% боевых вылетов) были исламистские формирования в районе Дамаска, Латакии и Хамы. Этих повстанцев поддерживали Турция, страны Персидского залива и Запад. Действия российской авиации позволили сирийским правительственным войскам перейти в контрнаступление в районе Хамы. Однако достигнутые там успехи носили чисто тактический характер и вскоре были сведены на нет противником. Более успешно сирийцы и их российские союзники действовали в провинции Латакия, где находится авиабаза Хмеймим, центр их военных операций. Главным объектом действий правительственных войск, которым помогали иранцы, был Алеппо. В ноябре 2015 года при поддержке российской авиации войска Асада освободили аэродром Квайрес, осажденный мятежниками. Однако восточная часть Алеппо оставалась оплотом исламистской оппозиции вплоть до ее освобождения в декабре 2016 года.

Хотя российская военная операция в Сирии с самого начала получила название «антитеррористической», она была первоначально направлена не столько против «Исламского государства», сколько против различных исламистских и светских группировок, противостоявших Асаду. Это полностью соответствовало непосредственной задаче российской кампании в Сирии: стабилизировать режим Асада, который одолевали именно силы оппозиции, а не «ИГ». Столкнувшись с критикой со стороны США и других государств Запада, а также западных и арабских СМИ, Москва заявила, что многие из оппонентов Асада, не принадлежащих к «ИГ», являются не более чем террористами. Как заметил министр иностранных дел Сергей Лавров сразу после встречи Путина и Обамы в Нью-Йорке, «если они выглядят как террористы, если они действуют как террористы, если они ходят как террористы, если они воюют как террористы, то это — террористы»⁷. По объектам «ИГ» удары тоже наносились ― особенно с целью помешать этой группировке торговать нефтью и тем самым подорвать ее финансовое положение.

Объявляя о начале операции, президент Путин подчеркнул, что она будет ограниченной не только по масштабу, но и по продолжительности. В итоге этот план сработал, хотя не сразу. Обе договоренности о перемирии между Дамаском и оппозицией, согласованные при поддержке России и США в феврале, а затем в сентябре 2016 года, были нарушены. Только после того как Россия помогла сирийским правительственным силам взять Алеппо в конце декабря 2016 года и с помощью Турции обеспечила новое соглашение о прекращении огня, победу на поле боя удалось подкрепить серьезными политическими переговорами.

В 2015−2016 годах российские войска, проводя в основном воздушные операции, добились больших результатов с меньшими потерями, чем практически во всех военных кампаниях, которые Москва вела в последние десятилетия. За первые девять месяцев операции российская авиация осуществила более 11 000 боевых вылетов, потеряв лишь один боевой самолет, да и тот был сбит турками. Были, правда, еще незначительные потери в результате отказа техники. Качество тылового обеспечения было признано «выдающимся». Воздушно-космические силы продемонстрировали высокий уровень боеготовности и способность проводить высокоинтенсивные операции⁸.

Операция в Сирии позволила российским вооруженным силам испытать в боевой обстановке новые системы вооружений, например самолеты Су-30, Су-34, Су-35 и крылатые ракеты морского базирования «Калибр» с большой дальностью действия. Проводя параллели между расходами на сирийскую операцию и стоимостью текущей боевой подготовки войск, российские чиновники ухватили самую суть дела: она превратилась фактически в непрекращающиеся маневры, в ходе которых происходят испытания системы вооружений и обучение военнослужащих. Впрочем, действия российской авиации не имели бы смысла без координации с союзниками на земле. Успех в Сирии зависит от возможностей и прочности возглавляемой Москвой коалиции. 

Коалиционная война

Война в Сирии стала для России коалиционным «предприятием» в значительно большей степени, чем война в Афганистане для СССР. России нужно было координировать усилия не только с Сирийской арабской армией и другими проасадовскими формированиями, но также с Ираном и его союзниками. Координация действий была необходима и с Багдадом, ведь воздушное пространство Ирака имеет важнейшее значение для нанесения ударов российскими стратегическими бомбардировщиками и крылатыми ракетами. Для этой цели в Багдаде был создан российско-иранско-сирийско-иракский координационный центр.  

Альянс Москвы с Дамаском никогда нельзя было назвать идеальным. Россия поддержала Асада как опору сирийского государства, одного из немногих арабских лидеров, кто сумел дать отпор восставшим и достаточно зависел от Москвы, чтобы играть роль инструмента ее региональной и глобальной политики. При этом Кремль никогда не считал Асада особенно близким союзником России. Достаточно вспомнить примечательную фразу Путина на переговорах с Олландом в 2012 году ― о том, что Асад «чаще бывал в Париже, чем в Москве»⁹.

Российская власть отнюдь не являлась сторонницей негибкой и репрессивной внутренней политики Асада. В Кремле были немало раздражены нежеланием сирийского президента последовать совету Москвы и занять более примирительную позицию по отношению к своим оппонентам. В 2012−2014 годах российские попытки наладить тесные контакты с оппозицией для политического урегулирования в Сирии зачастую срывались Дамаском, справедливо полагавшим, что успех этих усилий положит конец единоличной власти Асада. Эти попытки продолжались и после начала российской военной операции.

Тем не менее в 2015 году Россия и Сирия стали военными союзниками в полном смысле слова. Сирия предоставила России право использовать авиабазу и продлила аренду объекта ВМФ на своей территории. В результате российских авиаударов уничтожались враги асадовского режима. Сирийские части ПВО были объединены с более эффективными российскими силами под единым командованием.

Впрочем, даже после вступления России в войну в 2015 году Москва и Дамаск не всегда смотрели на вещи одинаково. Сергей Лавров как-то язвительно заметил: Сирия для России не такой же союзник, как Турция для США¹⁰. Кремль не особо одобрял военную стратегию Асада, оценивая ее либо как чересчур расплывчатую, либо как недостаточно реалистичную. Российское руководство не разделяло главного стремления Асада полностью очистить Сирию от своих врагов. Через несколько недель после начала воздушной операции Путину пришлось вызвать Асада в Москву для серьезного разговора, куда он был доставлен на борту российского военного самолета. В другой раз российский президент отправил в Сирию министра обороны Сергея Шойгу, чтобы внушить Дамаску: пора собраться и заняться делом. В то же время Россия с самого начала отвергла ― в качестве предварительного условия для начала переговоров ― требование оппозиции об отставке Асада.

В ходе войны в России старались публично не критиковать эффективность боевых операций сирийского правительства. В декабре 2016 года пала Пальмира, освобожденная еще в марте от сил «ИГ» при поддержке российской авиации и артиллерии. Об этом сообщалось с большой помпой, однако некоторые военные эксперты в эфире российского телевидения выразили озабоченность относительно безалаберности, неэффективности сирийских союзников и даже случаев их сотрудничества с противником¹¹. Многие российские специалисты указывали на попустительство Москвы дамасским баасистам, действия которых противоречат интересам и стратегии РФ. На переговорах между Дамаском и оппозицией, которые начались в Астане в январе 2017 года, Москва стремилась придерживаться позиции нейтрального посредника, способствующего мирному процессу в Сирии. 

Непростым союзником, как и следовало ожидать, оказался и Иран, направивший в Сирию до 7000 добровольцев. Исторически отношения между Россией и Персией ― впоследствии Ираном ― часто отличались напряженностью и практически никогда не были близкими. В Сирии, однако, интересы Москвы и Тегерана во многом совпали: ни в той ни в другой столице не хотели свержения Асада руками местной оппозиции, США или «ИГ». Это создало достаточно прочную базу для сотрудничества. Как сообщалось, в июле 2015 года, в период подготовки к российской воздушной операции в Сирии, командующий иранским «Корпусом стражей Исламской революции» генерал Сулеймани посетил Москву, чтобы спланировать совместные действия коалиции. Утверждалось также, что в ходе визита в Тегеран Сергея Лаврова, который встречался с Высшим руководителем Исламской Республики Хаменеи, стороны заключили общее соглашение о сотрудничестве. И эта модель отношений работает. России и Ирану удается довольно эффективно координировать их военные усилия в Сирии. Иранцы разрешили Москве использовать свое воздушное пространство для пролета российских самолетов и крылатых ракет, наносящих удары по Сирии. Даже когда несколько ракет, не долетев до Сирии, упали на территории Ирана ― что, впрочем, не сопровождалось жертвами или разрушениями, ― это не вызвало осложнений между двумя странами.   

В остальном, однако, цели России и Ирана с самого начала сирийской войны различались. Тегеран, нацеленный на установление своей гегемонии в регионе, стремился сохранить у власти в Дамаске алавитский режим, что позволило бы распространить иранское влияние вплоть до побережья Средиземного моря и границ Израиля. Целью же Москвы было достижение компромиссного соглашения, которое бы предусматривало раздел власти между различными сирийскими группировками — главное, чтобы эти группировки признавали роль России на Ближнем Востоке и ее присутствие в стране. Москва явно не поддерживала действия и стратегию Ирана в Персидском заливе и Йемене. В последнем случае российское руководство, критикуя интервенцию коалиции во главе с Саудовской Аравией в этой стране, все же избегало чересчур резкого осуждения саудитов и их союзников и призывало к политическому урегулированию вооруженного конфликта в Йемене.

Иран также опасается уступить хотя бы йоту своего суверенитета иностранной державе. Когда в середине августа 2016 года иранская сторона разрешила России использовать для ударов по Сирии авиабазу Шахид-Ноже к северу от Хамадана, это вызвало в Тегеране бурю возмущения¹². Через несколько дней боевые вылеты российских самолетов с Хамадана были прекращены. Тегеран также был недоволен недостаточной, по его мнению, поддержкой со стороны России боевых операций иранцев в районе Алеппо в начале 2016 года. 

Роль Ирака в совместных усилиях коалиции заключается в основном в предоставлении воздушного и наземного коридора для доступа, соответственно, российской авиации и иранских войск к сирийскому театру военных действий. Кроме того, как уже отмечалось, центр по обмену разведданными и координации действий между российскими, сирийскими, иранскими и иракскими военными находится в иракской столице. Именно в Багдаде 30 сентября 2015 года российский генерал из этого центра посетил американского военного атташе, чтобы сообщить ему о скором начале авиаударов в Сирии и о том, чтобы самолеты США прекратили полеты в районе действия российской авиации. В то же время российская сторона вынуждена признать ограниченность своего сотрудничества с Ираком, поскольку в области безопасности Багдад существенно зависит от Вашингтона и поддерживает с ним тесные связи.

Потери

К концу мая 2017 года Россия потеряла в Сирии 32 человека погибшими. 24 ноября 2015 года, спустя почти два месяца со дня начала кампании, российский бомбардировщик Су-24 был сбит турецким истребителем F-16 вблизи границы между Сирией и Турцией. Один из катапультировавшихся летчиков был расстрелян в воздухе находившимися в этом районе боевиками из протурецких формирований. В ходе спасательной операции погиб также российский морской пехотинец. Это были первые боевые потери России в сирийской войне. Впрочем, россияне гибли не только на поле боя.

Ровно через месяц после начала авиаударов над Синайским полуостровом взорвался российский пассажирский авиалайнер: все 224 человека, находившиеся на борту, погибли. Было установлено, что взрыв стал результатом теракта, организованного подпольной ячейкой экстремистов на Синае, связанной с «ИГ». По мнению некоторых, теракт был ответом на российскую военную операцию в Сирии; другие полагают, что взаимосвязи между этими событиями нет. В декабре 2016 года бывший турецкий полицейский в отместку за бомбардировки Алеппо убил российского посла в Анкаре Андрея Карлова. Это был первый случай убийства российского посла за рубежом за почти 90 лет.

С самого начала кампании, естественно, возникли опасения относительно возможных террористических атак на территории самой России. В апреле 2017 года террористы, связанные, по-видимому, с «ИГ», совершили теракт в метро Санкт-Петербурга ― в день, когда в городе находился президент Путин. Погибли 15 человек, десятки были ранены. Этот акт стал первой атакой террористов в Северной столице России и первым масштабным ударом, нанесенным террористами на территории Российской Федерации с 2013 года. Несколько готовящихся терактов были выявлены и предотвращены российскими спецслужбами, а на неспокойном Северном Кавказе произошел ряд нападений и взрывов. Впрочем, теракты в России имели место и тогда, когда страна не участвовала в конфликтах на Ближнем Востоке. 

Жертвы среди мирного населения и информационная война

Война всегда жестока. Несомненно, жертвами российских авиаударов становились не только боевики, но и мирные граждане Сирии, уничтожались их дома и имущество. В конце 2016 года сирийская оппозиция, а также правительства США, Британии и Франции охарактеризовали бомбардировки Алеппо как военное преступление, ответственность за которое они возложили на власти Сирии и их российских союзников. Москва с негодованием отвергла эти обвинения (особенно в преднамеренных ударах по школам и больницам), заявляя, что они не имеют под собой оснований и исходят от террористов и их союзников. Со своей стороны весной 2017 года российские СМИ обратили внимание на многочисленные жертвы среди гражданского населения в результате ударов возглавляемой США коалиции в ходе кампании по освобождению иракского Мосула. Несомненно, перед нами наглядный пример информационного противоборства.

Конечно, уничтожение школ и больниц не может быть оправдано военной необходимостью. Но столь же верно и другое: любые потери гражданского населения в современной войне превращаются противником в пропагандистское оружие. Это относится и к военным акциям США, Израиля или Саудовской Аравии в разных странах Ближнего Востока, и к аналогичным действиям России в Сирии. Общеизвестно и то, что слабейшая сторона в конфликте, например ХАМАС в Газе или сирийская оппозиция, стремится нанести ущерб противнику в глазах мирового общественного мнения и, как правило, находит СМИ, заинтересованные в распространении ее материалов. Да и использование мирных граждан в качестве живого щита ― проверенная временем тактика.

В финансовом плане затраты на интервенцию в Сирии ― порядка 4 миллионов долларов в сутки ― для России посильны. Одним из результатов этой войны можно назвать то, что она стала как «рекламой» российских вооружений, так и свидетельством ее верности партнерским обязательствам. Все это не укрылось от внимания лидеров ближневосточных государств. Так, если прежде главы стран Персидского залива долгое время не обращали внимания на Россию, то теперь она фигурирует в их расчетах. В декабре 2016 года Катарский государственный инвестиционный фонд принял участие в приватизации «Роснефти», а в январе 2017-го начал присматриваться к независимой газовой компании «Новатек». Расширились и углубились контакты Москвы с Эр-Риядом. Рост престижа России на мировой арене труднее измерить количественно, но он не менее реален.

Война и мир

С самого начала российская военная операция должна была носить ограниченный характер ― по масштабу, продолжительности, используемым вооружениям и тактике. Уже к концу февраля 2016 года возникло ощущение, что стратегия Москвы приносит плоды. Сразу же после начала авиаударов госсекретарь США Джон Керри начал тесно взаимодействовать со своим российским коллегой Сергеем Лавровым в поисках политического решения для сирийского конфликта. В последующие 12 месяцев главы внешнеполитических ведомств двух стран встречались более двадцати раз и часто подолгу говорили друг с другом по телефону.

Россия и Соединенные Штаты в качестве сопредседателей Международной группы поддержки Сирии добились прекращения боевых действий между сирийским правительством и оппозицией ― за исключением «ИГ» и «Джебхат ан-Нусры». Мониторингом соглашения о перемирии, поддержанного Советом Безопасности ООН, должны были заниматься российский Центр по примирению враждующих сторон в Хмеймиме и аналогичный центр, сформированный американскими военными в Аммане (Иордания). На деле, однако, все оказалось сложнее, чем первоначально ожидалось.

Цель российской стороны была не в том, чтобы помочь Асаду одержать полную военную победу: это считалось невозможным. Россия надеялась в процессе перемирия отделить непримиримых противников режима от тех, кого можно привлечь к процессу урегулирования. Последние должны были получать гуманитарную помощь, первые ― подвергаться атакам и авиаударам. Прекращение огня позволило вновь начать косвенные политические переговоры в Женеве между Дамаском и различными оппозиционными группировками при посредничестве спецпредставителя Генерального секретаря ООН Стаффана де Мистуры¹³.

Однако переговорный процесс забуксовал. Эр-риядская группа оппозиции вышла из него в знак протеста против действий сирийского правительства в районе Алеппо, из-за которых, в частности, туда было невозможно доставить гуманитарную помощь. Дамаск отверг любые варианты федерализации Сирии, не согласился с участием курдов в переговорах и провел парламентские выборы на подконтрольных ему территориях. Анкара также блокировала участие курдов в женевских переговорах.

К августу 2016 года перемирие, которое никогда не соблюдалось полностью, окончательно сорвалось. В течение следующего месяца Россия и США договорились в Женеве о новом перемирии. Однако и оно было нарушено буквально через пару недель. Сначала ВВС США по ошибке, как затем было заявлено американской стороной, нанесли удар по сирийским правительственным войскам в Дейр-эз-Зоре, в результате чего погибли несколько десятков сирийских солдат. Затем атаке подвергся гуманитарный конвой Красного Полумесяца, направлявшийся в удерживаемую оппозицией восточную часть Алеппо: машины были сожжены, погибли несколько сотрудников гуманитарной организации. В нападении обвинили сирийскую или российскую авиацию ― Дамаск и Москва отвергли свою причастность к произошедшему. После этого администрация Обамы прекратила сотрудничество с Россией по Сирии.

Впрочем, с точки зрения Москвы, это сотрудничество и так не давало результатов из-за неспособности США отделить боевиков «Ан-Нусры» от других оппозиционеров и, что еще серьезнее, из-за разногласий в Вашингтоне относительно целесообразности сотрудничества с Россией. Джон Керри был сторонником такого сотрудничества, Пентагон и разведывательное сообщество твердо выступали против, а президент Обама колебался. В итоге Россия в качестве партнера выбрала Турцию и в декабре 2016 года, после падения Алеппо, при помощи Анкары организовала новое перемирие. Это позволило в январе 2017 года возобновить мирные переговоры. Они начались под эгидой России, Ирана и Турции, а также при содействии Казахстана, предоставившего площадку для переговоров в Астане, но без участия США, где демократическая администрация уходила со сцены, а новая республиканская еще не была сформирована.

Предварительные итоги

Одним из предварительных результатов военной кампании в Сирии стало возвращение России статуса глобального и регионального игрока. Москве удалось предотвратить исход, который она расценивала как опасный: свержение режима в Дамаске исламистами или оппозицией в результате американского вмешательства. В ходе авиаударов было уничтожено большое количество боевиков «ИГ» ― выходцев из России и других стран СНГ. Москва помогла Дамаску за счет военных успехов усадить оппозицию за стол переговоров и получила право на базирование своих ВКС и ВМФ в Сирии. Тем самым Россия покончила с монополией США на политические и военные акции на Ближнем Востоке. Российские вооруженные силы доказали свою эффективность в качестве инструмента внешней политики Москвы. Наконец, России удалось добиться этих впечатляющих результатов за счет весьма ограниченного использования военных и финансовых ресурсов. 

В ходе своей военной кампании 2015−2017 годов в Сирии Россия превратилась в игрока, имеющего наибольшее количество связей в регионе. Во время войны президент Путин поддерживал тесный контакт буквально со всеми региональными лидерами, в частности главами Турции, Ирана, Израиля, Египта, Саудовской Аравии, ОАЭ, Катара, Кувейта, Бахрейна, Иордании и Ливана. России удалось избежать опасности «провалиться в расщелины» ближневосточных противоречий ― между шиитами и суннитами, Саудовской Аравией и Ираном, Ираном и Израилем, Турцией и курдами и т. д. Именно такая способность обеспечивать свои интересы в конфликтной среде особенно полезна стране, стремящейся стать игроком мирового уровня.

Примечания