Источник: Фонд «Либеральная миссия»
Евгений Ясин: Мы предлагаем рассмотреть не просто характер современных международных отношений, а именно способ и характер их влияния на российские процессы. В какой степени отношения между ЕС и Россией облегчают сохранение в России статус-кво, а в какой они создают импульсы для российской трансформации? Какое воздействие на российскую модель развития оказывают политика США и отношения России и Америки? Короче, давайте попытаемся выявить связь между внешней политикой и международными отношениями, с одной стороны, и внутренней динамикой России, с другой, в наш очень не простой исторический момент.
Перечислю вопросы, над которыми мы попросили задуматься приглашенных экспертов.
1. Западная цивилизация: кризис модели либо кризис парадигмы?
2. Внешняя политика Запада в отношении России: политика статус-кво либо политика, облегчающая российскую трансформацию?
3. Основные сферы сотрудничества и конфликтов России с Западом и как они влияют на эволюцию российской системы – политика безопасности, энергопартнерство, Сирия, Ближний Восток, бывшее советское пространство.
4. Россия и Китай – альянс глобального авторитаризма? Как сотрудничество с Китаем влияет (если влияет) на сохранение Русской Матрицы?
5. Чего российские либералы могут ожидать от Запада? Западное общественное мнение и западное общество и Россия.
6. Как ситуация в России может повлиять на эволюцию Запада? Как развитие России повлияет на новую волну демократизации? Может быть, развитие России покончит с надеждами на «четвертую волну» демократизации?
Думаю, будет целесообразно, если мы проведем обсуждение в два круга: сначала каждый из участников выскажется по первым трем вопросам, а потом – по трем другим. Пожалуйста, Лилия Федоровна, вам слово.
Лилия Шевцова: «Современный Запад, переживающий кризис, перешел от политики вовлечения России в свою орбиту к политике статус-кво и попустительства в отношении российской власти»
Я думаю, мы должны поблагодарить фонд «Либеральная миссия» и Евгения Григорьевича Ясина за то, что они организовали эту дискуссию. Напомню, что на прошлом заседании совета «Либеральной миссии» ряд коллег вспоминали ситуационный анализ, который прошел в рамках «Либеральной миссии» несколько лет назад. По-моему, та дискуссия состоялась еще в 2008 году, она опубликована на сайте «Либеральной миссии». Разговор был посвящен проблеме взаимосвязи внешней и внутренней политики и внутренним источникам внешней политики. И, если я не ошибаюсь, та дискуссия остается единственным опытом полемики на данную тему в нашем аналитическом сообществе. Пожалуй, больше никто в российских дебатах не пытался проанализировать внутриполитические источники российской внешней политики и то, как внешняя политика Кремля решает его внутренние задачи.Политическая аналитика у нас по-прежнему напоминает систему не соединяющихся сосудов: эксперты по внутренней политике зациклены на своей сфере, а международники упражняются исключительно на своем поле. Причем трудно избежать впечатления, что и те, и другие намеренно пытаются не пересекаться и не «залезать» на чужую площадку. И потому, что, видимо, не чувствуют себя уверенно в иной проблематике. И потому, что каждый выход на другое поле чреват появлением аналитических проблем, которые могут поколебать устоявшиеся стереотипы и даже привычные доктрины.
Лично для меня внешняя политика – чужая экспертная площадка. Двадцать лет назад я оставила свою профессию, которая называлась «международные отношения». С тех пор я наблюдаю за тем, что происходит в сфере внешнеполитической аналитики. Признаю, что наблюдаю с неослабевающим интересом, но чаще с чувством неудовлетворения. Я уверена, что сейчас одна из ключевых проблем – проблема «взаимозависимости», которая определяет ход мировых процессов. Именно взаимозависимость должна объяснить тенденции, которые проявляются и во внутренней политике, и в социальной политике, и в экономической политике. Именно подход к фактам с учетом взаимозависимости должен выявить связь между внутриполитическими процессами в отдельных странах и сферой международных отношений.
Скажем, нынешнее обострение отношений между Россией и США имеет прямые внутриполитические источники и связано с поисками Кремлем новых механизмов самосохранения. Усиление внешнеполитической агрессивности Китая и явная милитаризация его внешней политики также можно объяснить исчерпанием внутренних источников обеспечения китайской стабильности. А ядерное хулиганство Северной Кореи – это откровенный способ шантажа Запада в целях решения внутренних проблем северокорейского режима, который пытается через шантаж получить экономическую помощь развитых стран.
Связь между внутренними процессами и внешней политикой государства была всегда очевидна. Хотя она и не исследовалась, по крайней мере, внимательно. Сегодня в России мы имеем возможность наблюдать, как внешняя политика Кремля становится важнейшим средством достижения его внутриполитических целей, и, прежде всего, средством выживания и нынешнего политического режима, и системы персоналистской власти в целом. Почему Кремль после протестной волны 2011–2012 годов начал столь откровенно использовать внешнеполитические средства (в первую очередь, поиск внешнего врага) для укрепления власти и поиска ее поддержки в обществе? Видимо, потому, что начали высыхать, истощаться внутриполитические средства самосохранения. И сам этот факт свидетельствует, что политический режим вступил в фазу своего упадка. По крайней мере, такова логика эволюции всех политических режимов в мире, которые в момент своей деградации обращались к внешней политике как инструменту самосохранения и удержания статус-кво через формирование внешних угроз.
Причем важно подчеркнуть, что сфера международных отношений является наименее подвижной и склонной к обновлению. И внешняя политика всех государств – самая консервативная сфера политики, наименее склонная к новым идеям и реформированию. Российская внешняя политика и ее теоретическое обоснование – пример очевидной архаики, этакий чулан, в котором все еще сохраняются и воспроизводятся давно отжившие, исчерпавшие себя советские стереотипы и клише. Обращение власти, сделавшей ставку на цивилизационный традиционализм, к внешней политике, которая всегда была оплотом консерватизма, в целях самовоспроизводства вполне естественно и ожидаемо.
В российском интеллектуальном и экспертном сообществе уже возник консенсус относительно понимания сущности и российской системы, и политического режима, и их исторической исчерпанности. Этот консенсус не ограничивается лишь либеральным кругом, он охватил и немалую часть левого и умеренно националистического спектра. В то же время у нас до сих пор нет ясности относительно содержания и целей внешней политики российского режима, который отождествляет себя с государством.
Возникает любопытная ситуация, когда те, кто критически относится к внутренним процессам и тому, что делает власть внутри страны, нейтрально либо даже с поддержкой смотрят на ее внешнеполитические инициативы. Получается так, что в представлении многих экспертов и политиков власть действует вопреки интересам общества внутри страны, но ее деятельность, направленная вовне, вполне приемлема. Во всяком случае, здесь власть получает индульгенцию. Такое разделение деятельности власти внутри страны и на международной арене предполагает наличие качественно противоположных ее интересов. Между тем это не так: международная деятельность Кремля – лишь средство осуществления его внутриполитических интересов, которые первичны. А их международное обеспечение (хотя оно имеет и свою логику, и свой инструментарий) – все же вторично и производно.
Почему мы опасаемся критически анализировать международную деятельность государства (режима) и обсуждать, работают те или иные инициативы Кремля на обновление и реформы либо облегчают сохранение российского самодержавия? Почему многие из нас утверждают: нет, международные отношения не влияют на внутриполитическую жизнь либо влияют очень незначительно? А если те процессы, которые происходят внутри России, влияют на ее внешнеполитическую доктрину, то каким образом? Эти вопросы требуют ответа.
И еще. К сожалению, все мы – и «внутренние» эксперты, и международники – замкнуты на своем узком «подворье» и не пытаемся рассматривать российские проблемы в глобальном контексте. У нас нет ни интереса, ни вкуса к обсуждению российской траектории в связи с теми процессами, которые происходят в мире. В результате в дискуссии с глобальной проблематикой мы часто выглядим как провинциалы. Во многом именно наша неготовность обсуждать мировые процессы и роль в них России (либо отсутствие этой роли и последствия этого факта) выталкивает нас вместе с Россией на обочину глобальных интеллектуальных и политических процессов.
Но, пожалуй, пора перейти непосредственно к нашей дискуссии.
Итак, первый вопрос. Наблюдаем мы кризис западной цивилизации как системы либо видим лишь кризис ее нынешней модели? Есть все основания надеяться, что пока западная цивилизация переживает кризис своей сегодняшней модели. Развитие Запада в ХХ веке продемонстрировало, что для западной цивилизации кризис является единственной движущей силой, единственным фактором развития, который заставляет пересматривать устаревшие формы своей организации и жизнедеятельности. Запад уже прошел через два кризиса, в 30-е и в 70-е годы прошлого века, когда именно кризис, причем, системный, захвативший все основные сферы жизни либеральных демократий, стал мощным стимулом их обновления. После каждого кризиса, который происходил мучительно, с болью, с разломом, с драмами, западная цивилизация обретала новое дыхание.
Наиболее свежа память о кризисе западной цивилизации в 70-е годы. Запад вышел из него, не только пересмотрев модель своего экономического развития и сконструировав новые инструменты экономического роста, но и отказавшись от традиционалистских табу в общественной жизни и активизировав нормативный подход в политике. Результатом кризиса был не только выход женщины в западном обществе на общественную и политическую сцену в качестве независимой личности, но и включение ценностного подхода в концепцию внешней политики. Так, Хельсинкская «корзина» гражданских и политических прав и обязательство СССР их учитывать – это прямой результат обновления Запада, который заставил Москву, пусть и формально, но признать ценностное измерение политики.
Сегодня западная цивилизация вошла в свой новый кризис, и этот факт признают все западные интеллектуальные гуру – от Фрэнсиса Фукуямы и Фарида Закариа до Уолтера Лакера. К сожалению, этот кризис, который начался в 2008 году, как финансовый, продолжается до сих пор. В силу ряда обстоятельств он, возможно, будет мучительнее, чем кризис 70-х годов. Нынешний кризис находит отражение и в устаревших механизмах экономической политики, и в неадекватных формах представительства интересов, и в архаичной системе выборов в отдельных странах, и в отсутствии механизмов представительства меньшинств, и в конфликте между национальными государствами и наднациональными объединениями (ЕС), и в обостряющихся социальных проблемах (демография, старение населения, миграция).
Один из факторов, которые осложняют и затрудняют выход Запада из нынешнего кризиса, то, что впервые западная цивилизация не имеет цивилизационного оппонента. Ей не с кем соревноваться и некому оппонировать. Нет серьезной внешней угрозы, которая заставляла бы либеральные демократии искать более динамичные формы развития.
Такой угрозой и одновременно альтернативой были в ХХ веке Советский Союз и мировая система коммунизма, которые заставляли Запад постоянно обновляться, искать новые увязки между экономикой и социальной политикой, новые ответы на вопросы о равенстве, справедливости и свободе. Падение коммунизма как угрозы и альтернативы, явилось, с одной стороны, благоприятным для Запада событием, а с другой стороны, это падение создало ситуацию, благоприятствующую самоуспокоению и стагнации.
Уход с политической сцены Советского Союза лишил западную цивилизацию внешнего вызова, который Арнольд Тойнби, один из самых проницательных аналитиков мировых цивилизаций, считал важнейшей, даже основной, движущей силой истории. Тойнби рассматривал мировую историю через призму вызовов и ответов: то или иное общество, доказывал он, может развиваться, только если у него существуют внешние и внутренне вызовы и если оно может на них ответить. Манкур Олсон, в свою очередь, доказывал, что любая система деградирует, если у нее нет конкурентов и оппонентов.
Сегодня у Запада нет внешнего, то есть цивилизационного, вызова, который бы воспринимался как альтернатива либеральной демократии. Хотя, конечно, есть и другие, уже внутренние, причины кризиса западного сообщества. Но отсутствие альтернативы – это вызов, с которым справиться труднее всего. И этот кризис будет продолжаться до тех пор, пока не уйдет нынешнее поколение политических лидеров в Америке и Европе, пока не придут лидеры и элиты с новым пониманием стратегических целей и того, как их достигать.
Пока не ясно, какие формы примет либеральная демократия в будущем и как она будет влиять на окружающий мир. Не исключено, что влияние западной цивилизации будет происходить по модели либерализации Японии, Южной Кореи и начавшейся либерализации Тайваня и Сингапура – через восприятие переходными обществами западных политических институтов (в первую очередь, политической конкуренции), то есть через политическую вестернизацию при сохранении национальной культуры и национальных элементов консолидации общества. Последние, как показывает пример вышеупомянутых стран, не противоречит строительству «сверху» западной политической системы.
А теперь мы можем задать вопрос: каким образом кризис западной цивилизации воздействует на Россию и на другие страны, которые находятся в авторитарном либо в переходном состоянии? В истории не было примера, когда бы кризис Запада способствовал демократизации, обновлению, модернизации других обществ. Очевидно, что отсутствие примера для подражания и внешнего трансформационного окружения будет осложнять российское обновление.
Второй вопрос из нашей повестки дня: какова политика Запада в отношении России? Я попытаюсь сделать лишь несколько штрихов. Если мы бросим взгляд на политику Запада в отношении России после 1991 года, можно увидеть две фазы этого курса. До середины, и уж точно до конца 1990-х годов российская политика Запада исходила из надежды на европейский вектор России и возможность интеграции России в Европу. К концу 1990-х – началу 2000-х годов эта надежда исчерпала себя. Отныне западная политика в отношении России основывается на понимании, что России движется не «в Европу», а в противоположном направлении.
Сегодня российская политика Запада основывается на следующих факторах: стремление ограничиться защитой своих тактических интересов; попытки использовать Россию как средство преследования своих стратегических интересов (так, скажем, для США Россия играет роль инструмента в осуществлении американской политики в отношении Ирана, Афганистана); представление, согласно которому Россия не представляет угрозы для Запада. Для западных политических кругов, ответственных за внешнюю политику, важно сохранение в России стабильности и статус-кво, коль вариант обновления России вряд ли кажется сегодня возможным либо он в глазах Запада может привести к неопределенности в этой стране и даже хаосу.
Короче, для значительной части западных политических кругов (в первую очередь, представителей исполнительной власти и крупного бизнеса) лучше иметь в России спокойное болото, не провоцировать нестабильность, а одновременно использовать отношения с Россией в собственных интересах. Запад перешел от политики вовлечения и интеграции России в свою орбиту к политике статус-кво и попустительства в отношении российской власти, нередко прикрытых имитационной риторикой. Уточню: говоря о статус-кво, я имею в виду не международный и геополитический, а внутриполитический статус-кво. Стоит отметить, правда, что политика вовлечения России в свое время не сработала и потому, что основывалась на упрощенном понимании со стороны западных элит российских процессов, и потому, что в самой России не оказалось серьезного трансформационного потенциала.
Сегодня Запад в отношении России осуществляет откровенную политику тактических сделок, политику, которая основывается на принципе de-linkage («политика разрыва»). Это американское теоретическое изобретение, которое означает: «Давайте отрежем внешнюю политику от внутриполитических компонентов, давайте не будем смотреть на то, что происходит внутри России, и будем смотреть на внешнюю политику как на самостоятельное целое, действующее по своим законам».
Западная «политика разрыва», политика отказа от понимания взаимосвязи и взаимообусловленности, не только облегчает поддержание в России статус-кво, не только играет на сохранение самодержавия, но и обеспечивает его легитимацию, личную интеграцию российской элиты в западное сообщество.
Собственно, политику попустительства в отношении России с разной степенью усердия осуществляли все последние и нынешние западные лидеры – от Шрёдера, Ширака, Берлускони до Меркель, Саркози, Олланда, Обамы. Лишь британские первые лица в силу ряда обстоятельств (и, возможно, вопреки своему желанию) пытаются либо вынуждены отказаться от теплых объятий с Кремлем. Если у коллег, которые специализируется на внешней политике, есть возражения по этому вопросу, я буду рада подискутировать.
И, наконец, третий вопрос нашей повестки. Каковы основные сферы сотрудничества России и Запада и как они влияют на эволюцию российской системы и нашу политическую жизнь? Давайте взглянем на основные области сотрудничества и даже партнерства России и Запада. Например, на сотрудничество в энергетике. Так, мы гордимся, что Европа зависит от российской трубы. И это действительно так. Но что дает России энергетическое партнерство с Европой? Наполнение российского бюджета, то есть финансовую подпитку для системы и для успокоения общества через механизм частичного распределения газового и нефтяного дивидендов. Способствует ли энергетический «насос» российским реформам? Совсем наоборот – газовая труба и цена на нефть не только не ведут к обновлению самого энергетического комплекса, но и блокируют любые импульсы к обновлению. Зачем проводить реформы, если и так капает!
Короче, энергетическое сотрудничество с Европой в конечном итоге работает на замораживание устаревшей системы и сохранение нынешней России, которая, в сущности, представляет собой типичное «Петростейт» – «бензиновое государство». А такого рода государства по своей природе могут быть только коррупционными и служат орудием осуществления интересов рантье.
Что дает России диалог с Западом в области безопасности, в частности, диалог по вопросам ядерного разоружения и контроля за ядерным оружием? Угрозы войны между Россией и Западом давно нет. Но, в таком случае, зачем все эти дорогостоящие конструкции переговоров? К чему сохранение милитаризации внешней политики? В чем суть кремлевского сдерживания НАТО? Да в том, что для Кремля диалог по вопросам безопасности важнейшее средством поддержания державности (статуса великой державы), которая, в свою очередь, является ключевым элементом самодержавия. В свою очередь и на Западе есть силы, которые по идеологическим либо коммерческим причинам заинтересованы в сохранении милитаризации своей политики. И то и другое в итоге работает на самосохранение так называемой Русской Матрицы.
Совсем кратко о других сферах российской внешнеполитической активности и том, как они влияют на внутриполитические процессы. Любимая путинская тема – Евразийский Союз. Речь идет о создании собственной галактики однотипных режимов, которые могут способствовать друг другу в самосохранении. Одновременно Евразийский Союз – это и рынок для товаров, которые устарели, чтобы поддерживать столь же устаревшую промышленность.
Политика России в Сирии. Мои коллеги-международники только пожмут плечами и скажут: ну, где Россия, а где Сирия, и как российская позиция по Сирии может влиять и даже намекать на какие-то внутренние проблемы! А вот не соглашусь! Я вижу отчаянное и упорное стремление Кремля убедить Запад принять принцип тотального суверенитета, который бы стал препятствием для любого вмешательства извне с целью изменения политического режима.
Речь идет о том, чтобы забетонировать этот принцип в международной практике и заставить забыть, сделать недейственными целый ряд положений международных договоров (которые, кстати, Россия подписала, в частности, ее обязательства при вступлении в Совет Европы). Эти соглашения в случае социальных и политических потрясений и нарушений прав репрессивными режимами делают внутриполитической развитие страны, в которой совершается насилие, объектом международного внимания и действий. Понятно, что стремление нейтрализовать подобные механизмы провоцировано беспокойством Кремля о своем будущем, желанием избежать проникновения в Россию «оранжевого вируса». И не только. Кремлю нужны и западные гарантии невмешательства в случае возможных политических потрясений внутри России. Признаем, что пока Западу выгодна российская позиция по вопросу тотального суверенитета – западные столицы просто не готовы к вмешательству в Сирии. Но это уже отдельная тема.
Недавняя программная статья Сергея Лаврова в «Международной жизни» довольно откровенно говорит о внешнеполитических устремлениях Кремля, а из этого становится ясно, какова внутриполитическая задача. Так, Лавров говорит о «сокращении возможностей Запада» и появлении «множества моделей развития». Это означает, что Кремль претендует на иную модель развития. Какую? Да ту, которая основывается «на традиционных ценностях». Мы знаем, что в России является такой ценностью – это диктат государства по отношению к индивиду. Чтобы не было никаких сомнений относительно необходимости возврата к традиционным ценностям, Лавров подчеркивает опасность «абсолютизации индивидуальных прав и свобод».
Вот основа внешнеполитической стратегии – не допустить перехода России к системе, которая основывалась бы на примате прав личности по отношению к государству. Следовательно, все международные инициативы Кремля должны быть нацелены на сохранение старой «цивилизационной идентичности» и сдерживание любого влияния западной цивилизации, которая основывается на иных организующих принципах. Ну, разве не самое очевидное признание связи внешнеполитической доктрины Кремля и задач самодержавия?
Думаю, что нам пришла пора отказаться от прежнего, «туннельного» анализа внешнеполитических вопросов без их привязки к внутриполитическим истокам, рассматривать всю взаимную обусловленность факторов и каждый раз задавать себе вопрос: в какой степени та либо иная позиция России по международным проблемам работает на российские реформы, а в какой служит инструментом продвижения интересов российского класса коррумпированных рантье?
На этом я, пожалуй, пока закончу.
[...]
Дмитрий Тренин: «Существующий в РФ политический режим не воспринимается Западом как идеал, но не рассматривается и как источник угроз; отсюда и проводимый по отношению к России курс»
Я постараюсь тезисно ответить на поставленные вопросы.
Западная цивилизация: кризис модели или парадигмы?После 500 лет явного преобладания и 25 лет полного доминирования западная цивилизация столкнулась с конкурентным вызовом, порожденным глобализацией. Это позитив. Если «пациент» не умрет, – а он, учитывая огромные внутренние ресурсы и способность к самосовершенствованию, скорее всего не умрет, – то станет конкурентоспособнее. Разумеется, доминирование однозначно осталось в прошлом, а сохраняющееся преобладание будет постепенно размываться по мере усиления конкурентов.
Надо учитывать, однако, что конкуренты Запада, прежде всего, в странах Азии, в ходе своего подъема частично вестернизируются. В результате складывается – постепенно и крайне неравномерно – общечеловеческая цивилизация.
Второй вопрос - о внешней политике Запада в отношении России. Что это - политика статус-кво либо политика, облегчающая российскую трансформацию?
Единой западной политики в отношении РФ нет, даже внутри ЕС.
В целом западные государства сегодня скорее индифферентны по отношению к РФ. Россия для них ни угроза, ни страна возможностей. В мире начала XXI века Россия оказалась периферийной страной.
Отношения между США, странами ЕС, с одной стороны, и Россией – с другой не являются антагонистическими. В них много элементов сотрудничества и довольно тесного взаимодействия в ряде областей. Эти отношения, однако, носят преимущественно транзакционный характер. В них явно преобладает – с обеих сторон – прагматизм.
В российско-западных отношениях немало и разногласий – например, по проблемам мироустройства, и, в частности, процедур применения военной силы. Но наряду с этим имеется огромный массив в области экономики и финансов, где российский фактор пока присутствует лишь номинально.
Между Западом и Россией отсутствует полноформатное соперничество, за исключением частных случаев: поставки вооружений в Индию, трубопроводные проекты «Набукко» – «Южный поток», в какой-то мере ориентация Новой Восточной Европы. В последнем случае, однако, это соперничество – скорее фантом, который элиты Украины и Молдавии постоянно разыгрывают в своих отношениях с ЕС и РФ.
В отличие от периода «холодной войны» США и ЕС в целом не проводят политики, направленной на сохранение статус-кво в мире. Напротив, американцы и европейцы сами инициируют перемены – «под себя». При этом если ЕС как нормативный игрок действует с помощью мягкой силы, то США часто производят изменения силовым путем (например, свержение режима талибов в Афганистане, Саддама Хусейна в Ираке). Американцы также решительно встают «на правильную сторону» исторических процессов («Арабская весна»); они же активно стремятся «встроить» поднимающиеся державы – прежде всего КНР – в существующий мировой порядок в качестве ответственных бенефициаров (responsiblestakeholders). Тема удержания статус-кво в американской внешней политике относится в основном к политике США на восточной и южной периферии Китая.
В случае с Россией сохранение в ней политического статус-кво, с точки зрения Запада, конечно, не идеал, но существующий в РФ политический режим не рассматривается как источник угроз для Запада в целом. Ограниченный экономический, политический и военный потенциал РФ, с этой точки зрения, не позволит ей стать серьезной угрозой для Европы, тем более для США, даже если режим в РФ несколько ужесточится.
Перспективы наращивания этого потенциала за счет внутренней мобилизации или интеграции в рамках СНГ представляются также довольно ограниченными. В СССР-2 Россия не превратится ни в коем случае. У любого российского режима, как считается, будет присутствовать также определенный уровень международной ответственности, исключающий, например, превращение ядерного сдерживания в открытый ядерный шантаж. В этой связи вариант РФ как «большой КНДР» является абсолютно фантастическим.
Наконец, РФ – в отличие от КНР – не может выступать в мире в качестве альтернативной Западу модели («пекинский консенсус» против вашингтонского), а также образца для подражания, морального авторитета и т.п. Международный имидж РФ – не только ее руководства, но и политической и экономической элит в целом – резко отрицателен в странах Европы и США и недостаточно привлекателен в Азии, Африке или Латинской Америке.
Трансформация РФ в «западном» направлении, разумеется, желательна и для США, и для ЕС, но никому в Америке или Европе она не представляется неизбежной и тем более – актуальной.
Руководители внешней политики США и ЕС сознают, что их возможности влиять на внутрироссийские трансформационные процессы жестко ограничены. Сознательно отказавшись от «встраивания» России в расширенный Запад в начале 1990-х годов и затем – от создания «ассоциации Запад – Россия» в начале 2000-х, они тем более не готовы действовать в этом направлении в нынешних куда менее благоприятных для них условиях. Их мотивы при этом достаточно прозрачны: затраты велики, выигрыш не очевиден, провал вероятен. А главное, побуждающий стимул в виде внешней угрозы со стороны третьей силы отсутствует.
Следующий вопрос: основные сферы сотрудничества и конфликтов России с Западом и как они влияют на эволюцию российской системы – политика безопасности, энергетическое сотрудничество, Сирия, Ближний Восток, бывшее советское пространство.
На эволюцию российской системы более всего влияют не политико-экономические отношения РФ с Западом, а процесс глобализации, ситуация открытых границ, открытого информационного пространства.
Это влияние, однако, неоднозначно. Преимущества Запада перед российской действительностью в том, что касается уровня и качества жизни, очевидны, но изменилась реакция россиян на эту ситуацию. В отличие от конца 1980-х годов упор сейчас делается не на ускоренное движение общества в целом к реализованному на Западе универсальному идеалу, а на приспособление к ситуации «сообщающихся миров» на индивидуальной или корпоративной основе.
Действительно, зарабатывать в России большие деньги при определенных условиях легче и быстрее, но хранить на Западе заработанное надежнее, жить там комфортнее и т.д. Для достаточно многочисленных, не элитных, групп Запад стал местом отдыха, лечения, экскурсий, в буквальном и переносном смысле «вторым домом» – «отдушиной». В России многие по складу характера хотят «всего и сразу» – поэтому, понимая, что полноформатная трансформация России займет многие десятилетия, предпочитают такой трансформации приспособление. Трансформация при этом, конечно, тоже происходит, но она идет своим нормальным темпом, то есть по меркам человеческой жизни медленно.
Безопасность. В принципе, сотрудничество между Россией и Западом в этой сфере не влияет на эволюцию российской системы. Это вообще не про то. Надо также иметь в виду, что роль сотрудничества в области безопасности радикально снизилась после окончания «холодной войны». Контроль над вооружениями нужен и полезен, однако не способен привести не только к эволюции российской системы, но даже к трансформации отношений РФ – Запад. В гораздо большей степени он консервирует те элементы этих отношений, которые появились в периоды разрядки в ходе «холодной войны» для регулирования накала враждебности.
Действительно прорывным событием в области безопасности был бы переход от контроля над вооружениями к стратегическому взаимодействию между РФ и США / НАТО (например, в процессе сотрудничества по противоракетной обороне, ведущего к созданию кооперативной системы ПРО). В таком сотрудничестве принципиально заложен потенциал отказа от институциональной враждебности РФ – США. Отказ от враждебности, в свою очередь, потребует соответствующей трансформации существующей ситуации ядерного сдерживания в направлении взаимной гарантированной безопасности.
Такая аргументация предлагается сторонниками идеи формирования Евроатлантического сообщества безопасности, охватывающего Северную Америку, Европу и Российскую Федерацию (об этом, в частности, говорится в моей книге «Мир безусловный. Евро-Атлантика XXI века как сообщество безопасности»). У подобного разворота в стратегических отношениях, разумеется, много противников – именно потому, что на США как на «вечном враге России» слишком «много подвешено». Есть скептики и даже противники Евроатлантического сообщества безопасности в самих США. Их, правда, меньше, чем в России, так как многими в Вашингтоне Россия списана в архив.
Если в России слишком многие «американской угрозой» в различных ее проявлениях одержимы слишком многие, то в США российский фактор в международных делах, напротив, чересчур занижен.
И последнее, экономика: сотрудничество с передовыми странами Запада развивает российскую экономику (инвестиции, технологии, управленческая культура, выход на мировой рынок и т.п.). Проблема заключается, однако, в характере и уровне экономического сотрудничества. Некоторые модели такого партнерства создают больше, другие – меньше возможностей для экономического развития. Роль поставщика первичных природных ресурсов относится ко второй категории. Экономическое развитие, если оно происходит, опосредованно влияет на политическую систему.
Это по необходимости длинный, но, в конечном счете, верный путь органичного развития общества и важнейших институтов.
Сирия: сотрудничества между РФ и Западом по Сирии, к сожалению, не много, и влияния этой ситуации на российскую систему не просматривается.
Ближний Восток («Арабская весна», Иран, палестино-израильский конфликт): аналогично предыдущему пункту.
Бывший СССР: В 2004 – начале 2005 годов Украина показала было альтернативу российской системе, но через полгода эта альтернатива исчезла в межэлитных разборках на Днепре. С тех пор Украина является антипримером: украинский политический плюрализм выродился в неразбериху, экономика страдает, уровень жизни упал существенно ниже российского. Грузия – отчасти тоже антипример: однозначная ориентация М.Саакашвили на Запад привела к тому, что США и их союзники долго не обращали внимания на авторитарные черты правления Саакашвили, оправдывали его военно-политический авантюризм, демонстрируя тем самым двойной стандарт. А тот опыт, где Грузия при Саакашвили и благодаря его усилиям добилась успехов (борьба с бытовой коррупцией), России рассматривался как интересный, но малопригодный – из-за огромной разницы в масштабах и традициях двух стран.
Геополитическая конкуренция России с США и ЕС на постсоветском пространстве – реальная или мнимая – в целом укрепляет традиционные представления о характере международных отношений, содержании внешней политики стран Запада и о задачах внешней политики РФ. В целом этот фактор работает на укрепление российской системы.
[...]
Лилия Шевцова: «Не исключено, что деградация и необходимость трансформации архаичных систем, основанных на диктате государства, в России и Китае сделают развитие этих двух государств основным вызовом ХХI века»
Я отвечу на оставшиеся вопросы и заодно позволю себе прокомментировать некоторые высказывания коллег. Прежде всего, полностью поддерживаю тезис, что либеральная цивилизация, основывающаяся на принципах конкуренции и ценности личности, вне зависимости оттого, что с этой цивилизацией сегодня происходит, имеет историческое будущее. Что касается отношения к западному кризису, то, естественно, ситуация на Западе может нами восприниматься, как вполне благополучная. Ведь мы ее сравниваем со своей, отечественной ситуацией. Но у западных наблюдателей критерии оценки иные. Думаю, что мы можем положиться на западных аналитиков, которые не сомневаются: западная цивилизация переживает кризис и нуждается в обновлении своих механизмов.
Процитирую Зигмунта Баумана, который определил нынешнее время, как Interregnum («междувластие»). По его мнению, современная ситуация «характеризуется разрывом между политикой и властью, между средствами, доступными для осуществления изменений, и масштабами проблем, которые нуждаются в решении». По словам Баумана, в сегодняшнем мире неизвестность – единственная определенность. Это определение касается и Запада тоже.
Известный американский публицист, автор книги «Плоский мир», Томас Фридман недавно сожалел, что западный кризис не столь силен, чтобы заставить западное общество более энергично задуматься о выходе из него. Западные аналитики говорят: «Дай Бог, кризис будет намного сильнее, чтобы выскочить из него как можно быстрее». Но, конечно же, не правы наши официальные пропагандисты, которые трубят о конце западной цивилизации. Речь идет лишь о завершении очередной фазы ее развития и поиске нового качества, и сам факт завершения предыдущей фазы является оптимистическим фактом. Он говорит о динамизме западной цивилизации.
Хочу прореагировать и на высказывание Александра Матвеевича: «Россия не получила от Запада того, что мы от него в 90-е годы ожидали». Действительно, мы многого ожидали от ведущих либеральных демократий. Многие из нас ожидали, что в ответ на уход с исторического сцены Советского Союза Запад нам на блюдечке принесет российский План Маршалла! Но ведь если мы обратимся к фактам, то увидим, что Запад в 90-е годы предоставил России немалую помощь. Только американская ее доля с 1992 года по 2007-й составила около 16 миллиардов долларов. ЕС предоставил около 2,7 миллиардов евро.
Правда, эта помощь зачастую оказывалась не обществу, а государству. А российское государство известно тем, что оно обладает поразительным искусством тратить средства на собственные нужды. Но то, как была потрачена западная помощь России, это уже наша проблема. И, думаю, не стоит обвинять Запад в том, что он не дал нам больше. Ну, дал бы Запад больше средств ельцинской команде, и что? Россия стала бы молниеносно реформироваться?! Я считаю, что, напротив, сам факт западной помощи, особенно по линии МВФ и Мирового Банка, а также кредиты западных правительств, помогли Ельцину избежать необходимых реформ.
Короче, мы получили от Запада помощь, которая на протяжении 90-х годов способствовала укреплению той системы, в рамках которой мы живем. Уж лучше бы Запад вообще нам ничем не помогал.
Согласна с выводом Дмитрия Витальевича Тренина относительно будущего западной цивилизации. Скорее всего «пациент» не умрет, а станет более конкурентоспособен. В то же время дальнейшего обсуждения требует его вывод, что на эволюцию российской системы больше влияют не отношения Запада и России, а процесс глобализации, ситуация открытых границ, открытого информационного пространства.
Последнее, безусловно, влияет на стиль и качество жизни тех групп россиян, которые могут воспользоваться плодами глобализации и открытых границ. Но замечу, что глобализация и открытые границы пока не препятствуют деградации российской системы. Пока не вижу признаков ее «трансформации» – скорее происходит обратный процесс. Если мы будем отрицать взаимосвязь внешней политики и внутриполитической жизни, то мы, таким образом, будем отрицать связь между интересами системы и способом их проецирования вовне…
А если политико-экономические отношения мало влияют на эволюцию политической системы, то почему сотрудничество с Западом «развивает российскую экономику»? Почему экономика оказывается более податливой на влияние извне? И если даже так, то где признаки этого положительного влияния? Ведь российская экономика явно деградирует, несмотря на сохранение некоего роста.
Мне кажется, мы должны продолжить наш разговор и в будущем подискутировать и о внешнеполитических источниках существования российской системы, и о внутренних источниках внешней политики. Порой их обоюдное влияние может быть опосредованным и не заметным поверхностному взгляду. Вспомним, например, о принципе «суверенности», этом краеугольном элементе российской внешнеполитической доктрины. Это ведь одновременно и ключевой принцип самосохранения российского самодержавия, пытающегося предотвратить влияние на общество западных идей.
Китай и Россия. Думаю, что взгляды некоторых западных аналитиков, согласно которым Россия и Китай являются двумя столпами «авторитарного интернационала», представляющего альтернативу западной цивилизации, не имеют оснований. Немало экспертов говорят о том, что есть серьезные проблемы с начавшей переживать деградацию политической системой Китая. Вот, скажем, мой бывший коллега по Фонду Карнеги Минксин Пей заявляет, что Китай потерял стратегическую способность к выживанию, хотя еще и сохраняет устойчивость.
В этой связи возникает вопрос: как западная цивилизация и мир в целом будут реагировать не только на кризисные явления внутри России, но и на кризисные явления внутри Китая? Как возможный упадок Китая повлияет на Россию? Я не исключаю, что деградация и необходимость трансформации архаичных систем, основанных на диктате государства, в России и Китае, сделают развитие этих двух государств основным вызовом ХХI века.
А теперь о том, чего российские либералы могут ожидать от Запада. Пока общее мнение таково: Запад не влияет и не будет влиять на Россию. Позволю себе не согласиться. Да, Запад не оказывает нормативного влияния ни на российскую правящую элиту, ни на поведение российского общества. Увы, это так. Но при этом западный политический класс и западные лидеры оказывают на Россию влияние иного типа. Так, поведение тройки западных лидеров – Ширака, Берлускони и Шрёдера, несомненно, повлияло и на ожидания российских либералов, и на отношение российского общества к Западу в целом.
Западная политика попустительства в отношении путинского режима привела к тому, что мы перестали верить Западу и его намерениям. Является ли эта тенденция следствием влияния Запада? Безусловно! Позиция, поведение, наконец, развитие западного сообщества в последние десятилетия привели к тому, что Запад перестал быть для нас привлекательной моделью для заимствования. Об этом эффекте пока многие на Западе не догадываются. Либо не хотят догадываться.
Евгений Ясин: Я, уточню, имел в виду, что Запад не будет влиять на нашу текущую политику. Но влияние западной цивилизации на нас колоссально.
Лилия Шевцова: Разумеется, западная цивилизация, которая находится в поиске новой формы своего движения, будет оказывать на Россию и остальной мир огромное влияние. Но нынешние западные государства, которые не справляются со своим кризисом и определенным декадансом, нам не помогают, а только углубляют нашу собственную депрессию и дезориентацию. Учитывая нынешнее состояние Запада, российские либералы-западники вряд ли могут ожидать от него помощи и содействия. А тем более мы не можем ожидать вмешательства с целью «продвижения демократии».
Вообще модель «продвижения демократии» в России, на которую западное сообщество ориентировалось по отношению к авторитарным государствам, начиная с 60-х годов, давно себя исчерпала. А в нынешних условиях попытки ее применять лишь принесут вред. Но российские либералы могут ожидать от Запада, по крайней мере, двух вещей.
Во-первых, западная цивилизация должна почистить свои конюшни и возродить роль привлекательной для мира альтернативы. Именно такой альтернативой был Запад для многих в Советском Союзе. Во-вторых, если Запад не готов к созданию благоприятных внешнеполитических условий и инструментов интегрирования России, как он это делал в отношении Восточной Европы и стран Балтии, мы вправе ожидать от Запада другого. Это «другое» может быть выражено требованием: «Не мешайте нам!» То есть не продолжайте политику попустительства и порой откровенной поддержки российского самодержавия. Не легитимируйте этот режим. Не кооптируйте в свои ряды представителей коррумпированной российской элиты. Не участвуйте в отмывании российских грязных денег.
Хотя в целом, я думаю, что Запад, если он преодолеет кризис в ближайшие 5–7 лет, может генерировать весьма сильные трансформационные импульсы для России. И при этом, даже не ставя задачу помочь российским реформам, а следуя своей логике развития. Так, как только Европа проведет реформу энергетики, разделит «трубу» и потребление и демонополизирует свой энергетический рынок, это будет жесточайший удар по «Газпрому». Удар по «Газпрому» – это подрыв российской сырьевой экономики. Следовательно, путинское Эльдорадо закончится, и нам придется по-настоящему думать о реформе экономики. Увы, пока у нас не отняли этот наркотик, мы вряд ли сможем начать свое лечение.
Хочу сказать и о том, что российские либералы должны выступать со своими воззрениями на внешнюю политику. И внутри страны, и за рубежом. В ситуации, когда в стране нет консенсуса по общенациональным вопросам и общество расколото, когда государство выражает интересы коррумпированного класса, вполне естественно, что либералы (как и представители других политических течений) могут и должны формировать свое видение национальных интересов России и представлять их как внутри, так и вовне. В противном случае они оказываются в роли охранителей важнейшего элемента самодерджавия.
И последнее: будет ли ситуация в России влиять на то, что происходит вокруг России, в том числе и на Западе? Несомненно. Кризис либо упадок России, сохраняющаяся нестабильность на Северном Кавказе, другие внутренние потрясения – всё это может дать Западу повод для милитаризации и строительства новых барьеров вокруг РФ. Этот поворот, в свою очередь, вызовет взрыв изоляционизма и репрессивности внутри российской системы. Это будет самый простой и примитивный способ реакции западного сообщества на российские процессы.
Не исключено, однако, что в будущем к власти на Западе придет новое поколение политиков, усилится роль западного гражданского общества, которое уже давно беспокоит российская траектория. В таком случае можно ожидать от Запада попыток искать иной путь реакции на российские «хождения по мукам» – попыток выработки общей стратегии, которая бы ориентировалась на формирование внешних импульсов для российской трансформации. Но это будет долгий путь. И решится ли Запад начать этот путь, зависит, в первую очередь, от событий в российском обществе. Любая внешняя поддержка движения к свободе зависит от того, есть ли стремление к свободе в самом обществе и насколько это общество готово проделать путь к ней.
[...]
Дмитрий Тренин: «Россияне вправе ожидать от западного общественного мнения адекватного понимания происходящего в России и следования во внешней политике принципу “не навреди”»
Продолжу так же тезисно, как и в ответах на первую группу вопросов. Россия и Китай – альянс глобального авторитаризма? Как сотрудничество с КНР влияет на сохранение «русской матрицы»? Либо не влияет вообще?
Сотрудничество РФ и КНР осуществляется по интересам, а не по идеологии. Главное для обеих стран – конкретные экономические и геополитические сюжеты. Схожесть (относительная) двух видов авторитарных режимов способствует российско-китайскому сотрудничеству. Москва и Пекин вполне в состоянии защитить свое двустороннее сотрудничество от внутренних критиков националистического или (в РФ) либерального толка.
Сохранению «русской матрицы» способствует не столько сотрудничество РФ с КНР, сколько факт реальных экономических и социальных успехов Китая – особенно на фоне трудностей, переживаемых последние пять лет США и ЕС. Успехи Китая укрепляют позиции традиционалистов в РФ.
Чего российские либералы могут ожидать от Запада? Западное общественное мнение и западное общество и Россия.
Как минимум россияне вправе ожидать от западного общественного мнения адекватного понимания происходящего в России и следования во внешней политике принципу «не навреди».
Внешняя политика России, как и любой страны – в принципе надпартийна. Иначе либералы будут ориентироваться на Запад, традиционалисты на Китай, мусульманские деятели – на «умму» и т.д. От России в этом случае мало что останется.
Каждая идеологическая или политическая фракция представляет лишь часть общества и не имеет права говорить с внешними игроками от имени страны в целом. Вопрос о национальных интересах, внешней политики страны является составной частью внутриполитического диалога. Существование консенсуса в отношении основных национальных интересов страны – но не обязательно способов их реализации – является признаком наличия в стране политической нации.
В России пока что политическая нация отсутствует, и это обстоятельство является реальной основой для сохранения у власти царистского режима. Ведь если нации нет, то альтернатива проста: либо хаос, либо царь. Последнее – при всех издержках – предпочтительнее.
Главным фактором формирования политической нации является активная позиция экономического класса («буржуазии»). Усилия либералов как «буржуазной» по сути партии должны быть направлены на объединение «буржуазии», оказание помощи в осознании ею своей роли, информирования ее о проблемах и решениях, в том числе в области внешней политики.
Либералы – сила преимущественно национальная.
Любое практическое взаимодействие какой-либо политической фракции общества с внешними силами (государствами) предполагает взаимность ожиданий. Иначе говоря, за внешнюю поддержку всегда приходится платить.
Российские либералы совершат ошибку, если будут ожидать от Запада слишком многого. Но их ошибка будет гораздо тяжелее, если эти ожидания оправдаются.
Западу в принципе пока нет дела до России: много других, более важных забот. Но надо иметь в виду: если и когда Запад займется Россией, то он будет действовать в своих интересах (как они будут представляться его лидерам), а не в интересах российских либералов.
Попытки либералов использовать Запад в качестве рычага воздействия на российский режим либо бесполезны, либо вредны. Исключения возможны – «скорая помощь» по гуманитарным основаниям, когда речь идет о здоровье и жизни конкретных людей.
Тесное сотрудничество либералов с Западом может привести к тому, что они и без агентского клейма начнут ассоциироваться с западными государствами, их политикой, методами и т.п. Это ведет к дискредитации и политической смерти либералов как российской партии.
Такое сотрудничество может быть позитивным лишь в том случае, если в российском обществе возобладает западная ориентация – как это имело место в Польше и других странах ЦВЕ в процессе «возвращения в Европу» в 1990-х гг. В России сейчас и на перспективу такие условия отсутствуют.
Как ситуация в России может повлиять на эволюцию Запада? Как развитие России повлияет на новую волну демократизации? Может быть, развитие России покончит с надеждами на «четвертую волну» демократизации?
Влияние развития нынешней ситуации в России на эволюцию Запада – минимальное за последние сто лет. Даже на свою соседку зарубежную Европу Россия влияет сегодня меньше, чем когда-либо с момента основания Петербурга.
Наибольшее влияние на Запад будут оказывать Китай и другие «поднимающиеся» страны бывшего «третьего мира».
Сегодняшняя Россия – не альтернатива, не угроза и не стимул для развития Запада.
Если Россия в обозримом будущем двинется по пути быстрой демократизации, это создаст новую ситуацию, поставит Запад перед трудным выбором. Кого поддерживать? Какими средствами? До какой степени? Можно предположить, что в условиях, когда выигрыш не обеспечен и в субъективном понимании западных политиков не особенно ценен, США и ЕС будут проявлять осторожность.
Непонятно, каково будет в перспективе соотношение процессов демократизации и либерализации в России. Нелиберальная демократия пока что выглядит более вероятным вариантом для России, чем либеральная. Национально-социалистическая Россия (не «нацистская»!) поставит перед Западом новые проблемы. Что, если «четвертая волна» демократизации окажется нелиберальной?
Россия могла бы избежать обвальной – и, скорее всего, деструктивной – демократизации, если бы ее правящая элита проявила ответственность за страну, пошла бы на самоограничения и выстроила меритократическую модель управления на основе единых для всех правил игры (законоправие) с элементами социальной справедливости. Историческое предназначение либералов – выступать не буревестниками революции, а реформаторами, проводниками подобной трансформации.
Если Россия – пока еще все может быть! – когда-либо состоится как либеральная демократия, то такой результат выставит свой набор проблем перед Европой и Америкой. В период «после Путина» путинская «Большая Европа» может стать реальной перспективой для Запада, провоцируя там не только надежды, но и известный дискомфорт.