Любимая всеми и очень удобная дихотомия «государства» и «общества» – относительно недавнее изобретение. Еще в начале прошлого века она не была такой устойчивой, как сегодня. Некоторые социальные философы различали, например, не «государство» и «общество», а два государства: государство как аппарат управления и государство как тело нации, то есть, собственно, как общество в нынешнем понимании этого слова. Понятие «легитимность», о котором заговорили сразу после объявления данных по явке на думские выборы (она меньше 50%), появилось именно тогда: речь не шла об изменчивом рейтинге, который присущ «государству» или органу власти с точки зрения «общества». Речь шла, со всеми поправками на нашу (сомнительную) способность правильно понимать язык великого немецкого социолога Макса Вебера, о понятии, являющемся логической противоположностью понятия «сила».
Государство может принудить, может заставить подчиняться, может дать дубинкой по голове, но господствовать таким, и только таким образом оно долго не в состоянии. Здесь и появляется «легитимность», понимаемая как согласие с господством, как фундамент возможности господствовать без постоянного применения дубинки. В этом смысле говорить, что у Думы есть какая-то своя легитимность, отличная от легитимности политического режима в целом, сложно. Согласие распространяется немного дальше контуров квадрата «Кремль – Дума – Совфед – правительство», оно в целом касается и главы района, и губернатора, и даже полицейского, действия которого могут вызывать согласие или протест. Подсчитать, насколько новая Дума будет легитимнее старой или наоборот, затруднительно: ни языка, ни логарифмических линеек для таких подсчетов у нас нет.
Бывший партнер
Но можно, используя слово «легитимность», говорить о потенции новой Думы, о ее весе, о ее способности самостоятельно творить политику. Низкая явка, разумеется, на эту способность окажет влияние, причем самое непосредственное. Старая Дума черпала свою силу из двух источников. Явка на выборах (пусть накрученная административным ресурсом) составила 60% – Дума была легитимна в смысле востребованности, что в России важнее легитимности в смысле согласия.
Второй источник силы – та политическая ситуация, в которой проходили выборы. Дума была соучастником войны премьера Путина с оппозицией, вышедшей на улицы Москвы; она была политическим партнером, она воевала за него, она могла атаковать врагов Путина и по его команде, и самостоятельно, на правах союзника. Поэтому старая Дума так пренебрежительно относилась к правительству и, как говорят чиновники, постоянно злоупотребляла правом законодательной инициативы. Болотная дала Думе легитимность – этот парадокс нужно осмыслить, а не бегать от него, высчитывая, сколько объединенная оппозиция могла получить сегодня.
Новая Дума такой легитимности не имеет: она оказалась менее востребована, чем старая, и не участвует вместе с президентом в борьбе за политическое выживание. Она не сможет самостоятельно, без кремлевской поддержки протаскивать тяжелые для правительства законы (как «законы Яровой»), не сможет безболезненно атаковать профессиональные сообщества, не сможет сама сопротивляться точечному давлению каких-либо общественных сил, на чьи мозоли ей придется наступить.
Новая Дума – инструмент, причем не самого хорошего качества, а не субъект. Это не значит, что ее «легитимность» обязательно станет проблемой. Все зависит от ситуации. Если новой Думе придется нести на себе груз политической ответственности за что-то серьезное – поправки в Конституцию, референдум о присоединении ДНР и ЛНР, значительное сокращение гражданских или экономических прав, – у нее это выйдет намного хуже, чем у старой. Ей нужна будет поддержка, много поддержки: много эфирного времени, много пиара, много денег. На старую Думу Кремль мог (со всеми оговорками) опереться. Для новой Думы придется делать подпорки.
Двор федерального значения
Новая Дума больше не будет субъектом, который ищет себе применение только на политическом поле. Избранные по одномандатным округам депутаты принесут с собой интересы своих дворов, районов и регионов, как и хотел куратор внутренней политики Вячеслав Володин. Одномандатники будут по мелочи мешать правительству, станут энергично разбирать на запчасти проект бюджета, путать карты столичным лоббистам и так далее. Эта Дума вернет московской жизни региональное измерение, которого та лишилась в 2007 году: связь с повесткой двора важнее, живее, выгоднее политики, понимаемой как возможность плюнуть в тарелку с супом «пятой колонне». Новая Дума будет подвижнее, корыстнее, разнообразнее в аппетитах. Справится ли Кремль и новое поколение путинских технократов с такой живой, витальной Думой – вопрос.
Правительству, сформированному преимущественно из этих самых технократов, придется несладко. Проблемы с майскими указами, закредитованность регионов, трудности хозяйственной жизни близких одномандатникам компаний и предприятий через сотни новых пиар-контрактов, сотни заказных публикаций и сюжетов выйдут на федеральный уровень. Этого давно не происходило: правительство и Кремль перекрывали воздух губернатору, губернатор перекрывал воздух недовольным или решал их проблемы, все расходились. Но теперь 225 послов социальной реальности, размахивая мандатами от народа, полученными по кремлевским правилам (повестка – дворовая, риторика – деловая), начнут раскачивать устоявшийся с 2007 года порядок разрешения конфликтов.
Новые национальные проекты, уже зашитые в проект бюджета на 2017 год, теперь начнут растаскивать на части, задавая (публично и за закрытыми дверями) простые вопросы: а почему эта компания, а не та, почему этот проект, а не другой, почему им дорога, а не нам. Все будут делать это, расписываясь в верности Кремлю и президенту. Все будут бить себя в грудь и кричать про интересы народа.
У правительства Медведева всегда было плохо с «народной» компонентой его имиджа, а теперь станет еще хуже. Разрыв между технократической политикой общих экономических правил и кричащими исключениями каждой конкретной ситуации будет увеличиваться. В итоге губернаторы из просителей начнут превращаться в тех, кого просят: их будут просить урезонить одномандатников, потративших на выборы деньги, а они будут просить о чем-то взамен. Правительству придется перестраиваться, а делать это оно не умеет.
Аргумент «все одномандатники – федеральные звезды» не работает. В Думу от «Единой России» по одномандатным округам прошло двести человек, из них к звездам, даже с натяжкой, можно отнести человек пятьдесят. Остальных – неизвестных в Москве – хватит, чтобы попортить кровь и правительству, и кремлевскому управлению внутренней политики, и думскому начальству. Единство политического процесса, единство политического курса, которое обеспечивалось за счет медленного скольжения Кремля вслед за одиозными депутатами-лоббистами московских силовиков в сторону обскурантизма, запретов и изоляции, теперь будет подвержено новому испытанию.
Володинская ставка на реальных людей не учитывает, что реальные люди и московские бюрократы давно говорят на разных языках. Начальство старшего поколения умело переводить с одного языка на другой, новые менеджеры в возрасте до 45 лет не умеют. У них в голове нооскопы, учебники по институциональной экономике, монетарному регулированию и лучшим практикам. У реальных людей – телегония, собственные взгляды на эволюцию, академик Фоменко, славяне как прародители всего на свете и множество других, самых неожиданных концепций. Как это все уживется вместе – непонятно.
Несбывшаяся альтернатива
Ставка на реальных людей и повестку дворов внутри правящей партии не единственный сценарий этих выборов, который рассматривали в Кремле. Еще год назад сценариев было два. В одном «точкой сборки» новой Думы, используя терминологию президента Путина, должен был стать Общероссийский народный фронт (ОНФ). Аналогия с индонезийской партией «Голкар» будет вполне уместной: форум общественных сил, поддерживающих президента Сухарто (изначально партия так и называлась – Объединенный секретариат функциональных групп), на 35 лет превратился в правящую партию, в которой заправляли военные.
Согласно первому сценарию, предполагалось, что острием атаки на коррумпированную бюрократию будет именно ОНФ, который получит в свое распоряжение Думу. Но от этого сценария президент Путин отказался: победил альтернативный план, в котором премьеру Медведеву в награду за лояльность и невмешательство было позволено возглавить список партии (в 2011 году Путин, кстати, говорил следующее: «Вместе с тем у нас в последние годы сложилась практика, согласно которой предвыборный список «Единой России» возглавляет президент. Считаю, что не нужно эту традицию нарушать»), ОНФ задвинули, а на острие атаки оказалась ФСБ.
Характерно, что с каждым новым уголовным делом на большого чиновника ОНФ становился все менее различимым, Медведев все более слабым, а президент Путин все более сильным. Сейчас, прямо на наших глазах, победу партии, под первым номером в списке кандидатов которой значилась фамилия премьера, Кремль спешно забирает себе: доверие граждане оказали не Медведеву, а все же Путину.
Здесь видится простая игра: линия «ОНФ против "ЕР"» рассматривалась Кремлем, очевидно, исключительно в аппаратной плоскости, как конфликт Володина и Медведева. Промежуточную победу присудили Медведеву: правительство очевидно важнее ОНФ. Но окончательную победу так или иначе заберет себе президент. А значит, конфликт ФСБ с «золотой тысячей» самых главных бюрократов и самых богатых предпринимателей будет продолжен в прежнем формате: не как конфликт публичной политической силы с бюрократией, а как ритуал самоочищения власти. Участие «Единой России» в этом процессе будет минимальным.
За слепым пятном
Политическая система России вошла в зону «слепого пятна»: перенесенные с декабря на сентябрь 2016 года, выборы состоялись. Их результаты, кажется, пока не очень радуют Кремль: слов про «достаточность» явки сказано больше, чем про мандат доверия. Что будет дальше? Если Дума должна была стать козырем в игре на повышение геополитической ставки, в игре на референдум о востоке Украины, то избранная 48 процентами граждан Дума таким козырем не является. Это не козырь, а обременение.
Если речь шла про внеочередное обновление мандата власти: сначала Дума, потом президент, – то итоги не подходят и для такого сценария. Явка провалена и будет провалена без конкуренции, а конкуренцию позволить на президентских выборах нельзя: внеочередные выборы президента (какой бы ни была их правовая конструкция) должны стать плебисцитом, праздником веры. Не похоже, что это возможно.
Итоги думской кампании хороши только в одном случае: если за переносом выборов не стояло ничего, кроме переноса выборов, то есть желания снизить явку. Но тогда непонятно, что делать дальше: все мандаты, кроме мандата президента, ослаблены самим президентом, мандат президента истекает в 2018 году, то есть очень скоро. Рутинизация голосования за Путина – это вещь, позволительная, когда голосуют второй раз. Когда голосовать придется в четвертый, рутина станет синонимом неподдержки, усталости.
Говорят, что поздней осенью 2008 года, когда президент Медведев предложил (по договоренности с премьером Путиным) увеличить сроки полномочий главы государства и нижней палаты парламента, один высокопоставленный государственный деятель сказал в присутствии обоих, что, мол, шесть лет – это очень много, а два раза по шесть – немыслимо много, потому что у людей накопится усталость. Усталость – признак того, что во времена Веймарской республики некоторые философы и публицисты называли «Zwischen den Zeiten», «междувременье». Политическая эпоха междувременья началась вчера, она может продлиться сколь угодно долго (или закончиться в следующем году), но ее смысл и содержание будут заключаться именно в этом: в усталости, в уходе, в отрицании.