Президент Путин в последнее время прячет свои карты и от публики, и, кажется, даже от собственного окружения. Игра идет, ставки, судя по кадровым перемещениям, делаются, но смысл этих ставок, рисунок игры остаются загадкой. Видимо, в этом и состоит план: закончить (если они еще не закончились) перестановки и только потом приступить к делу, к реализации планов, в которые посвящены только избранные, если вообще кто-то посвящен.
Понятно, что в такой ситуации извлечь назначение Сергея Кириенко куратором российской внутренней политики из текущего контекста этой самой внутренней политики было для Кремля важной задачей. Отведя авансом месяц на спекуляции по поводу перемещения Кириенко, Кремль эту задачу успешно решил. Судя по ходу дебатов вокруг назначения, самыми популярными оказались две версии. Кириенко или пришел, чтобы устроить какие-то политические реформы, или нанят в качестве компетентного управляющего сложившейся, работоспособной политической машиной. Обе версии плохо выдерживают проверку несколькими вопросами, без ответов на которые понять задачу, поставленную перед Кириенко, нельзя.
Странное назначение
Начнем с того, что типологически назначение Кириенко – это назначение из запаса, а не этап в карьерном росте. Это возвышение чиновника, которого какое-то время назад удалили из публичной жизни и отправили на позицию, где телекамер меньше, чем работы. Похожее возвышение случилось в России в марте 2004 года: полпреда России в ЕС и бывшего главу Налоговой полиции Михаила Фрадкова назначили премьер-министром. Отставка премьера Касьянова вышла тогда, в общем, случайно: Путин был не доволен его позицией по поставкам газа в Белоруссию (Касьянов считал, что их нельзя прекращать) и испугался поддержки, которую оказал Касьянову министр иностранных дел Игорь Иванов. Лишились своих должностей оба, а на поиск замены Касьянову у президента Путина было меньше суток, так и появился Фрадков.
Но с переходом предшественника Кириенко – Вячеслава Володина – все было ясно за два месяца до завершения его транзита в Госдуму. Никакой внезапности не было, значит, поиск преемника Володина Путин тоже начал летом, перебрал несколько кандидатур и остановился на Кириенко еще до выборов 18 сентября. Почему назначен именно Кириенко из запаса, причем назначен не в состоянии цейтнота, а за месяц, как минимум, размышлений? Это первый важный вопрос.
Второй вопрос: Кириенко уговорили или принудили? Все указывает на то, что уговорили. В кресло Кириенко в Росатоме сел «его» человек – Алексей Лихачев. Это, кстати, тоже любопытное обстоятельство: о «команде» Кириенко не говорили десять лет минимум, а теперь оказалось, что и команда у него есть. Еще один аргумент в пользу версии о добровольном согласии – спокойствие на фронтах работы Росатома. Никаких движений российских силовиков вокруг госкорпорации, в отличие от, например, энергетиков и окружения Анатолия Чубайса, в последнее, да и не в последнее время не было замечено.
Но если Кириенко согласился добровольно, то почему? Фрадков был недавно потерявшим свою спецслужбу силовиком, которому предложили второй пост в государстве, еще бы он отказался. Но пост руководителя Росатома в 2016 году – это не то же самое, что пост спецпредставителя в ЕС в 2004-м. В 2006 году перевод Кириенко в Кремль выглядел бы как повышение и даже как последовавший за делом ЮКОСа либеральный реванш, но в 2016 году это назначение выглядит как авантюра – и для президента, и для нового куратора внутренней политики.
Соглашаясь на работу Володина, Кириенко сделал очень сильную ставку. Он вошел в историю юным политиком и при двусмысленных обстоятельствах, но вовремя ушел в тень. Его страница в учебнике могла закончиться историей успеха атомного гиганта под его руководством. А теперь все его будущее зависит от непрозрачных политических расчетов президента Путина. Не у многих действующих политиков в России был выбор, который до 5 октября был у Сергея Кириенко: остаться в истории в качестве части эпохи Путина или нет.
Понятно, что уговоры президента – весомый аргумент сами по себе, но Кириенко мог сослаться на тысячу обстоятельств, и не похоже, что, отказавшись от перевода в Кремль, он бы потерял работу. Значит, если он добровольно согласился, у него есть какая-то цель, какое-то осознанное намерение, мысль или идея, как он может применить себя в Кремле.
Границы возможного
Только здесь и появляется пресловутый третий вопрос про смену курса или эксплуатацию уже настроенной политической машины. И этот вопрос самым непосредственным образом связан со спецификой должности, которую бывший глава Росатома занял. Куратор внутренней политики выполняет две связанные, но различные функции. С одной стороны, он – идеолог, он должен трактовать разными способами правила и пределы допустимого в политической системе, давать оценку тем или иным событиям на соответствие ее требованиям. Он может и по смыслу своей работы должен модерировать общественные дискуссии, затрагивающие самые чувствительные вопросы, в том числе те, в ход которых президент не желает вмешиваться.
С другой стороны, он – главный в стране политтехнолог; в дни мира, то есть между выборами, он модерирует общественную дискуссию, но в дни войны, то есть во время выборов, он отвечает за их результат, причем все знают, какой именно.
Ближайшие выборы на календаре – выборы президента России, которые должны пройти в 2018 году. Кириенко наняли, чтобы провести эти выборы для президента Путина? Но это весьма странно: для победы на таких выборах – выборах четвертого срока – кто подходит лучше, чем Володин, сказавший «Нет Путина – нет России»? Если президент замышляет очередное переизбрание, то оно должно быть триумфальным, чистым, в полном смысле слова народным и однозначно легитимным. Кириенко не похож на человека, который может пообещать Путину победу с 80%-м результатом на выборах в марте 2018 года.
Хорошо, предположим, что речь вообще не шла про 2018 год, хотя верится в это с трудом. Предположим, например, что выборы – забота другого вновь назначенного технократа, главы администрации Антона Вайно, а при найме Кириенко речь шла именно про реформы, про перезагрузку, а не про эффективную и победоносную эксплуатацию выстроенной Сурковым и Володиным политической машины. Может ли Кириенко затеять политические реформы? Каковы его возможности по смене курса? Говоря откровенно, возможностей у него не так много.
Госдуму за последние 16 лет избирали во всех возможных вариантах: по партспискам и одномандатным округам, по партспискам, разделенным на региональные группы, снова по партспискам и одномандатным округам. Единственный неопробованный вариант – выбирать нижнюю палату только по одномандатным округам, но для этого больше подходит задвинутый Народный фронт, изобретение Володина. Реформа Совета Федерации – бесперспективное и нудное занятие, затрагивающее интересы и без того страдающих от кризиса губернаторов.
Оживление политической жизни? Это возможно: в распоряжении Кириенко теперь находятся государственные информационные ресурсы, хотя он и не единственный, кто имеет к ним доступ. Есть и сеть медийных подрядчиков, чья работа оплачивается десятками различных способов: от полного содержания редакции до оплаты каждой согласованной заметки. Вот только что со всем этим будет делать Кириенко? Будет режиссировать дозированное появление либералов на публичной сцене, которые, кстати, и сейчас вполне там присутствуют, хотя и не все? Даже если представить себе нечто подобное, все же не очень понятно, какая задача может решаться таким исключительно медийным оживлением.
Границы возможного во внутренней политике сегодня заданы политикой внешней: дело не в желании Путина увидеть Явлинского в Госдуме или, наоборот, не увидеть там Навального. Дело в идеологическом наследии президента. Россия враждует с Западом, и эту установку невозможно существенным образом отредактировать, пока Путин сидит в Кремле или даже сразу после его ухода.
Получается, Кириенко нанялся подлатать фасад политической системы, возможно, немного поменять ее дизайн, но при этом не менять ничего по сути? Наука, образование, культура, даже вопросы семьи и детства успели с осени 2012 года стать элементами идеологического наследия Путина. Кириенко будет поддерживать министра Мединского в конфликте с историками? Похвалит ректоров, изгоняющих иностранных преподавателей или российских вольнолюбцев с их кафедр? Продолжит навешивать бирки «иностранных агентов» на оставшиеся организации интеллигенции? Весьма сомнительно, что Кириенко согласился сменить свою престижную и непубличную должность на горький хлеб кремлевского идеолога, чтобы отправить в эфир Первого канала Шлосберга или Явлинского.
Пространство борьбы
Три вышеописанных вопроса, кажется, вполне запутывают историю с назначением Кириенко. Мы не знаем, почему президент выбрал именно Кириенко, хотя понимаем, что выбор был осознанным и делался не в спешке. Мы видим, что Кириенко не заставили, он сменил работу вполне добровольно, но про мандат Кириенко, про его договоренности с президентом и его роль в грядущих планах президента нам опять же ничего не известно.
Должностные обязанности куратора внутренней политики, кажется, позволяют ему заняться чем угодно, но внешнеполитический курс выступает в качестве серьезного ограничения для этого «чего угодно». Кириенко плохо вяжется с продолжением разгрома «Левады», атаками на малоразличимые из Кремля художественные галереи или акциями вроде «Кадыров – патриот России». А выборы 2018 года плохо вяжутся с Кириенко: лучше Володина с этими выборами он точно не справится.
Здесь перед нами встает новый вопрос. О чем вообще говорит это назначение? Если на время вывести фигуру Кириенко за скобки и сосредоточиться только на его предшественнике, то можно сказать примерно следующее. Володин, вопреки расхожему мнению, не создавал свою собственную политическую машину: он просто довел до логического завершения все то, что начал Владислав Сурков.
Cегодняшний антиамериканизм появился не с потолка – он был лейтмотивом пиар-кампании по борьбе с экономическим кризисом, которую с 2008 по 2010 год вели президент Медведев и премьер Путин. Декоративные непартийные политические проекты тоже придумал не Володин, а Сурков, просто при Суркове они имели статус потешных полков для юношества, а при Володине стали как бы запасными полками при власти и «Единой России». Медийную «машину добра» собрал тоже Сурков, вся разница заключалась в названиях проектов, на которые Сурков и Володин давали деньги, да в фамилиях посредников.
Разница была только в стиле работы: Сурков редактировал тексты новостей, выверял акценты, заставлял любить родину только одному ему известным способом. Володин давал больше свободы: не редактировал колонки и новости, а вместо этого обозначил границы дозволенного и внутри этих границ разрешал делать что угодно. Сурков был успешнее в борьбе с региональными лидерами, Володин не сумел отправить на пенсию ни кемеровского руководителя Тулеева, ни Морозова из Ульяновска, ни Ковалева из Рязани. В деле работы с интеллигенцией тактика Володина не сильно отличалась от тактики Суркова: Володин не звал к себе деятелей культуры, но успешно вел закулисные переговоры с правозащитниками и статусными либералами и даже «торговал» индульгенциями – помогал многим из них в обмен на игру по правилам не получить статус иностранного агента. Круг собеседников Суркова был шире, но Володин, кажется, был эффективнее.
Среди существенных отличий Володина от Суркова можно назвать три обстоятельства. В области публичной борьбы с врагами режима сложно сравнивать интеллектуала Суркова с Володиным, который избегал политических докладов и предпочитал вместо них или монотонные рассказы про «конкурентность–легитимность», или чтение вслух книг про президента Путина. Сурков выглядел ярче, Володин – народнее, что, собственно, от него и требовалось до определенного момента.
Володин был очевидно слабее в стратегии: Сурков со своей «суверенной демократией» умел почти любую ситуацию, загнанную начальством в тупик, развернуть так, что она по крайней мере выглядела как хитрый план, хотя выходило это раз от раза все хуже. У Володина никаких планов или широких стратегических рамок никогда не было. Когда начальственные колебания заводили ситуацию в тупик, он просто бросал одно начинание и принимался за следующее.
Третье существенное отличие – слабое понимание связи между экономической и политической повестками. Володин не умел сопровождать экономические идеи Кремля как самостоятельные пиар-проекты, экономические идеи правительства он просто «топил», не особенно маскируясь. Именно поэтому «майские указы», сколько о них ни твердили, сколько ни бились с их исполнением, так и не стали символом успеха третьего срока Путина: их главный кремлевский промоутер просто не умел продвигать такие продукты. Даже включение ОНФ в работу над указами не помогло: народные контролеры, собранные Володиным, забивали голову его кремлевским коллегам несущественными деталями и просто мешали работать.
Тезис о политике, которая начинается «во дворе», высказанный Володиным уже в качестве участника кампании по выборам в Госдуму, вполне изобличает всю глубину этого непонимания. Политика во дворе в 2016 году – это политика без денег, без полномочий и с гигантским количеством обязательств, которые местные и региональные власти должны выполнять, хотя не очень понимают, как именно. Кремль и сам президент не стали раскручивать этот тезис Володина, понимая, что ничего хорошего в российских дворах нет и в ближайшее время не будет.
Зато Володин хорошо умел продвигать себя: все, немного знакомые со стилем освещения обычно малоосмысленных мероприятий в регионах с участием Володина, знают, что СМИ имели манеру льстиво называть его чуть ли не третьим политиком в стране, почти такой же ранг он имел в рейтинге влиятельности российских политиков Центра политических технологий (4-е место в стране) и в рейтинге членов Политбюро 2.0 компании «Минченко консалтинг» (3-е место в 2014 и 2015 годах). Есть устойчивый слух, что эта любовь к самопиару и сгубила в конечном счете Володина: якобы, отвечая на вопрос о причинах отставки, президент Путин в сентябре на одной из непубличных встреч с прессой сказал, что все дело в «проблеме с доверием».
Технократы в Кремле
Если проблемой Сергея Иванова была проблема с эффективностью (безотносительно к желанию Иванова остаться или уйти из Кремля), а проблемой Володина – та же эффективность в качестве госпиарщика, помноженная на небольшой, но вполне оформившийся культ личности и интриги, то теперь обе проблемы решены. Два нанятых президентом друг за другом чиновника – это два эффективных технократа.
Оба имеют опыт антикризисной работы, хотя, разумеется, несопоставимый. Оба в целом не похожи на геополитических маразматиков, «народников», людей, способных сказать, что политика начинается во дворе, фанатов тотальной политической мобилизации (про Вайно это до конца не известно, зато про Кириенко известно наверняка) и тотального огосударствления экономики. Теперь и с доверием все хорошо: главой администрации работает близкий президенту непубличный Антон Вайно, его первым замом – намного более статусный и более опытный, хотя и не такой близкий, но тоже непубличный (последние 10 лет минимум) Кириенко.
Несомненно, назначения Вайно и Кириенко находятся в определенной связи. Путин провел операцию по укреплению своей администрации жесткими чиновниками, чьи связи с окружением президента, с одной стороны, не позволяют сказать, что они совсем уж чужие люди таким фигурам, как Ковальчуки или Чемезов, но с другой – все же Вайно и Кириенко получили работу, очевидно, не по их протекции, а за личные умения и навыки.
Остается последний, пятый вопрос. Что два непубличных технократа с похожим стилем работы, нанятые в одно время, будут делать в Кремле? Они не могут менять внешнюю политику, да и не похоже, судя по последним выступлениям президента, что он хочет ее менять. Они, при всем желании, не могут в один миг повернуть руль и во внутренней политике без команды и желания президента. Значит, они оба ждут этой команды. Они оба наняты не чтобы вести business as usual. Они должны выполнить какую-то конкретную работу, реализовать какой-то конкретный проект. Идет ли речь о досрочных выборах, существенных изменениях в Конституции или о чем-то другом, не менее важном, мы вскоре узнаем.